Исполнить обещанное

Солнечный зайчик, отразившийся от старинного зеркала в серебряной раме, плясал на потолке гостиной. В приоткрытое окно врывался теплый ветер, он заставлял ветку каштана с набухшими почками негромко стучать по стеклу и даже шевелил тяжелые бархатные портьеры. Стекла, недавно вымытые эльфами, и паркетные полы сияли чистотой, картины и мебель блестели свежим лаком, и в бронзовую люстру под потолком были вставлены новые свечи, взамен оплывших огарков, покрытых пылью и паутиной. Рабастан окинул взглядом висящий на стене гобелен, изображающий рыцаря в битве с драконом и задержался возле портретов отца и матери. Ни Бодуэн Лестрейндж, ни Луиза не успели зачаровать свои изображения так, чтобы они могли мыслить и разговаривать. Луиза скончалась скоропостижно, а Бодуэн думал, что после его смерти это уже никому не будет нужно — он не знал, что сыновья выйдут из Азкабана на свободу. Но все равно казалось, что портреты тоже радуются происходящим в доме переменам. Лестрейндж с сожалением улыбнулся, вспомнив оживленные разговоры Люциуса с портретом старшего Малфоя, которым он несколько раз был свидетелем. Потом, миновав несколько комнат, в которых эльфы либо мыли окна, либо белили потолки, он спустился по широкой крутой лестнице к входной двери. Последний раз в доме наводили порядок перед его свадьбой — но тогда до всех комнат просто руки не дошли, да в этом не было и необходимости. Они с Рудольфусом были скрывающимися преступниками, беглецами из Азкабана, у которых впереди два наиболее вероятных исхода — аврорская Авада или возвращение в камеру. О восстановлении прежней жизни тогда не могло быть и речи. Сейчас все иначе. Рабастан недавно перебрался из Малфой-мэнора домой — с тех пор, как из Греции приехала Беллатрикс с дочкой, рожденной ею от Повелителя. Изабелла пока оставалась в Лондоне, в родительском доме — она хотела повидаться с младшей сестрой, приехавшей из Хогвартса на каникулы — Мораг впервые увидела маленького племянника. Но скоро Рабастан привезет свою жену и сына сюда. А там и Рудольфус из Германии вернется — и они наконец-то будут жить все вместе у себя дома… Невестку по ее возвращении Басти так пока и не видел, да и желания особого, по правде говоря, не испытывал. Когда Нарцисса сказала ему о беременности Беллы, он, понимая, что Руди это причинит боль, долго не мог решиться написать брату. Но вскоре стало известно, что невестка уже родила — и только тогда Рабастан осторожно уведомил Рудольфуса о, так сказать, прибавлении в его семействе. В ответном письме Рудольфус этой темы не коснулся, просто сообщил, что его здоровье совсем поправилось, и вскоре он намерен вернуться в Англию — о том же он написал и Малфоям, так что Басти впервые услышал эту новость от Нарциссы. Зато Руди в своих письмах много рассказывал о Сэме — он так и не открыл сыну тайну его рождения, но все же смог подружиться с мальчиком. К тому же Сэм, работая над диссертацией по римскому праву, как-то обратился к Рудольфусу за советом, и тот, к немалой своей радости, обнаружил, что может быть ему полезным — ведь и он когда-то изучал этот предмет. Если бы не война и Азкабан, старший из братьев Лестрейнджей со временем унаследовал бы место отца в Визенгамоте. В юности Руди серьезно готовился к этому поприщу под руководством Бодуэна. Хотя с тех пор прошло много лет, те знания никуда не делись, даже заключение в тюрьме с дементорами не нанесло им ущерба. Наверное, потому, что, как говорил сам Рудольфус: «Юриспруденция — материя сухая, эмоциям в ней нет места». Он признавался, что, когда стражи Азкабана особенно донимали его, он заставлял себя вспоминать наизусть законодательные акты Магической Британии, судебные прецеденты и должностную инструкцию судьи Визенгамота. Рабастан вышел во двор и направился к каретному сараю, где уже лет двести, наверное, стоял старинный позолоченный экипаж. Запряженный гиппогрифами, он мог подниматься в воздух и передвигаться быстрее, чем человек на метле. Но летающие кареты — даже под магглоотталкивающими чарами — запретили еще раньше, чем ковры-самолеты. Разве что над своим поместьем можно было летать, не рискуя нарушить закон. Впрочем, сейчас, хоть закон и не отменили, на такие нарушения Министерство смотрит сквозь пальцы. В конце концов, если Статут соблюден — кому какое дело? Поэтому Рабастан намеревался ехать в Лондон за женой и сыном в карете, для чего эльфам накануне были отданы распоряжения привести ее в порядок — почистить, починить, если что сломано, заменить обивку сидений, подтянуть рессоры… К нему подбежал эльф Нокки, состоявший при конюшне, и, кланяясь с сокрушенным видом, дергая себя за длинное ухо, доложил, что Цезарь, один из двух недавно купленных серебристо-серых гиппогрифов, кажется, захромал на правую заднюю ногу. Басти, нахмурившись, последовал за эльфом в конюшню — гиппогриф стоял в стойле, поджав больную ногу, и на прикосновение к ней реагировал нервным клекотом. Ощупав и осмотрев ногу животного, Рабастан не нашел ни перелома, ни открытой раны, но тем не менее, гиппогриф действительно хромал. Он вернулся в дом и написал записку МакНейру — министерский палач хорошо разбирался в хворях волшебных существ и мог вылечить почти любой недуг. Когда-то в их конюшне было около полусотни лошадей — чистейших арабских кровей, к тому же имевших в родословной среди дальних предков пегасов и гиппогрифов… Даже капля волшебной крови делала благородных животных необыкновенно быстрыми и неутомимыми. А еще были породистые собаки, которыми отец тоже весьма гордился… На охоту или конные прогулки в угодьях Лестрейнджей съезжались все сливки общества Магической Британии. Но все пошло прахом после того, как они с Рудольфусом оказались в тюрьме. А вот гиппогрифов их семья перестала держать еще до войны с Гриндевальдом — во времена детства Бодуэна — потому что с запретом полетов на волшебных животных над маггловской территорией это почти утратило смысл. К тому же Министерство магии, хотя и не запретило частным лицам владеть гиппогрифами, пегасами, фестралами, однако постоянно повышало налоги на них. А уж штрафы за нарушение Статута — если, не дай Мерлин, маггл каким-то образом увидит волшебного коня — стали вовсе запредельными. Вот так большинство старинных семейств постепенно и отказалось от содержания волшебных существ (1). Почти всех животных скупило Министерство и распределило по заповедникам. Однако недавно Пий Тикнесс в интервью «Ежедневному пророку» твердо пообещал, к всеобщей радости, что прежние налоги и штрафы скоро будут пересмотрены, и, возможно, запрет на кареты и ковры-самолеты тоже снимут. Прибывший ближе к вечеру МакНейр определил, что у гиппогрифа, похоже, просто растяжение связок. Уолден долго колдовал над поврежденной конечностью, потом смазал ее каким-то зельем и наказал на два-три дня оставить животное в полном покое. Затем, выпив с хозяином дома виски и поужинав, откланялся. Укладываясь спать, Рабастан думал: «Завтра и послезавтра, а лучше еще один день — Цезаря не трогать. А потом поеду за Изабел и Рэйни…». Он улыбнулся — скоро ему больше не придется спать одному, перестанут сниться мрачные стены Азкабана и черные саваны дементоров. Изабелла недавно сказала, что, пока Рэйни совсем маленький, ей с сыном лучше спать в отдельной комнате, потому что мальчик просыпается ночью и плачет. Но Басти не согласился — он так устал от одиночества, бесприютности, от чужих домов… Устал просыпаться от страшных снов, от накатывающего волной пронизывающего холода и ужаса. Нет, пусть под боком будет жена, которую всегда можно приласкать, обнять, прижать к себе теплое податливое тело… А рядом с их кроватью пусть будет колыбель Рэйни, и пусть даже малыш временами мешает родителям спать. Все лучше, чем мертвая тишина, таящая в себе невнятные шорохи и голоса, грозящие безумием, если в них вслушаться… Утром его разбудила сова, влетевшая в приоткрытое окно. Невыспавшийся Рабастан протер глаза и потянулся, потом отвязал свиток пергамента, привязанный к лапке птицы, и прочел письмо. Писала Нарцисса — она просила Рабастана прибыть в Малфой-мэнор для какого-то деликатного разговора, который не хотела доверять пергаменту. Басти положил письмо на тумбочку, снова потянулся и лениво подумал: «Цисси ведь не пишет, что дело срочное, ничего не случится, если еще пару часов поспать… Сейчас, — он посмотрел на часы, — восемь…». Повернувшись на другой бок, он уже почти задремал, и тут его словно кто-то толкнул. «Деликатное дело… Что это может значить? А может, Руди вернулся?» Он открыл глаза. «Но даже если вернулся — Руди не станет затевать скандала, не поставит никого в неловкое положение, уж не говоря о чем-то худшем…». Проворочавшись без сна еще минут двадцать, он решил: «А, к дракклам, все равно не сплю… Прямо сейчас и пойду. Что у них там стряслось?» Он позвонил в колокольчик и велел вошедшей эльфийке Тильди — Бонни и ее дочь Энни он отправил к теще, у которой с появлением Рэйни заметно прибавилось хлопот по дому — подать ему завтрак. Уже одетый, сидя в малой столовой и запивая омлет и сэндвичи с копченым лососем крепким кофе, Басти просматривал утреннюю газету — ни о каких чрезвычайных происшествиях не упоминалось. Да в последнее время и сопротивление пошло на убыль, кажется, уже целую неделю не было новых стычек. Те, кто не желал смириться с властью Темного Лорда, были частично перебиты, а частично, видимо, вынуждены отказаться от дальнейшей борьбы, сложить оружие и скрыться. «Или же они затаились и чего-то ждут», — подумал он, но, скорее, просто следуя давней привычке готовиться к худшему. Позавтракав и выйдя на крыльцо, Рабастан аппарировал к воротам Малфой-мэнора. Идя по мощенной дорожке к замку, он с легким удивлением оглядывался по сторонам — было как-то слишком тихо и безлюдно, даже белые павлины куда-то попрятались. Только два черных лебедя задумчиво плыли по зеркальной глади пруда. Лебеди жили в Малфой-мэноре еще при предках нынешнего хозяина, а вот белых павлинов завел уже Люциус. Злые языки говорили, что птицы поразительно похожи на своего владельца. Рабастан усмехнулся — завистники ошибались, ничего общего с глупой красивой птицей у Малфоя не было. Лис — вот он кто, хитрый, изворотливый и везучий… Он вошел в замок, где его встретила заплаканная Нарцисса. — Басти! Как хорошо, что ты так скоро пришел… Мы ведь не можем никуда выходить из поместья. — Цисси, что случилось? — его благодушное настроение мгновенно пропало. — Позавчера здесь был Поттер… И он снова ускользнул. А Белла успела вызвать Повелителя… Он… — Нарцисса разрыдалась. — А где Люциус? — спросил Рабастан, ощущая, как тоскливое беспокойство, смутное предчувствие катастрофы снова овладевает им. — Люциус у себя в кабинете… У него глаз не открывается, — Нарцисса вынула белый носовой платок и вытерла мокрое от слез лицо. — Расскажи подробно, что у вас произошло, — попросил Рабастан. Нарцисса позвала эльфийку и велела подать им чаю, после чего, немного успокоившись, принялась рассказывать. Оказывается, позавчера Поттер, Грейнджер и Уизли были пойманы отрядом Фенрира Грэйбека — кто-то из троих беглецов оказался настолько глуп и самонадеян, что произнес имя Темного Лорда. Чары Табу сработали, но зачарованная карта Британии теперь висела в Министерстве, и дежурный чиновник отправил за нарушителями Грэйбека, который, заподозрив в одном из пойманных парней Поттера и желая выслужиться перед Темным Лордом, решил отвести свою добычу не в Министерство, а прямо к нему, то есть в Малфой-мэнор. Однако Лорд, как часто бывало, находился за границей, и егерей встретили Малфои и Белла. Как понял Рабастан из рассказа Нарциссы — у Поттера что-то случилось с лицом, оно все распухло, глаза превратились в щелочки и кожа на лбу натянулась так, что трудно было сказать, есть там тот знаменитый шрам или нет. А вот его спутники были вполне узнаваемы. Для опознания позвали Драко, однако тот мялся, будто не мог с уверенностью сказать, кого он видит перед собой. Потом хозяева и гости долго препирались о том, кому принадлежит честь поимки Поттера — егерям или Малфоям. Люциус уже готов был прикоснуться к Метке, когда Белла обнаружила среди вещей пленников меч Гриффиндора — который с сентября лежал в сейфе Лестрейнджей, в Гринготтсе. Обезумевшая от страха Белла запретила Люциусу вызывать Темного Лорда. Она судорожно металась, не зная, что предпринять, а Малфои сначала не могли взять в толк, чем она так напугана — в конце концов выяснилось, что в сейфе лежит некая ценная вещь, доверенная Белле Темным Лордом, и что Белла подозревает самое худшее: сейф ограблен, а принадлежащая Повелителю вещь украдена, как и меч Гриффиндора. Оглушив егерей, Белла допросила, применив Круциатус, сначала Грейнджер, потом невесть как затесавшегося в эту компанию гоблина — остальных пленников она отправила в подземелье. И только когда гоблин заверил ее, что меч не настоящий, а поддельный, она успокоилась и вызвала Повелителя. И вот тут произошло нечто невообразимое. Откуда-то появился эльф, ранее принадлежавший Малфоям, и освобожденный после странной истории — в которой опять-таки был замешан Поттер — когда Люциус лишился отданного ему на хранение дневника Темного Лорда. — А как освобожденный эльф проник в дом? — перебил Нарциссу Басти. — Это невозможно, Малфой-мэнор защищен от чужих эльфов. — Так Добби не чужой эльф, а свободный, — развела руками Нарцисса. — Освободившись, они превращаются в сгустки сильнейшей магической энергии, при этом совершенно неуправляемые… К тому же Добби был не наш эльф, то есть не рожденный в нашем доме, а приобретенный. Вообще, у него сразу с головой не все в порядке было… — А у кого Люциус его купил? — Да не купил даже… Люц имел какие-то дела с начальником Департамента волшебных существ… как бишь его, я уж забыла, кто тогда был… И Добби Люц получил через Бюро распределения, вне очереди, в порядке ответной любезности… — Цисси, у вас что, своих эльфов не хватало? — Отказаться было неудобно, да и с какой стати? — С такой, что одному Мерлину известно, у кого эльф жил раньше, кто лазил к нему в голову и чем она после этого набита… (2) Нарцисса ахнула. — Думаешь, Добби был шпионом? Но ведь Добби знал все, он видел, где у нас запрещенные книги, артефакты… — Возможно, книги и артефакты его настоящего хозяина не слишком интересовали… Ладно, Цисси, может быть, у меня просто мания преследования… Мерлин с ним, с эльфом. Хотя стоило бы его поймать и допросить. — Да как же его сейчас поймаешь?  — вздохнула Нарцисса. — Добби ведь вместе с ними сбежал. Правда, когда они аппарировали, Белла метнула кинжал и вроде бы попала в него. Так что, может быть, он уже и мертв… А может быть, и нет. Но он всех успел вынести — и Поттера, и Грейнджер, и Уизли… И гоблина, и еще одного грязнокровку — егеря его, видимо, раньше поймали и тоже приволокли с собой. Мы потом в подземелье спустились — никого, кроме Петтигрю, а тот мертв. Похоже, что его серебряная рука задушила, которую Повелитель ему пожаловал вместо его собственной. Уж не знаю, как так случилось… А в подземелье еще дочь Лавгуда сидела и Олливандер — они тоже исчезли. А что было потом, когда Повелитель явился… — Нарцисса вздрогнула. Гнев Темного Лорда, когда он увидел разгромленную залу со следами побоища, упавшую с потолка люстру, егерей, валявшихся без сознания в углу, невменяемых от ужаса Малфоев и ломающую руки в отчаянии Беллу, был страшен. Не слушая оправданий, он бросал Круциатусы во всех, находящихся в гостиной, досталось и Малфоям, и егерям, которые от боли пришли в себя и едва успели унести ноги, и охранникам, и домовым эльфам, попавшимся под руку… Кажется, даже Белле перепало. Только Юфимия Роули, находившаяся в отдаленных покоях замка при маленькой Дельфини, избежала кары. А Люциусу заклятие попало в глаз. Когда ярость Повелителя немного утихла, он объявил, что Малфои и Белла отныне под домашним арестом. Драко после каникул уедет в школу, а остальным запрещено покидать Малфой-мэнор до особого распоряжения. В довершение всего, Белла и Драко лишились своих волшебных палочек. Так что у них теперь на все семейство одна палочка — Нарциссы. — А Драко… Я боюсь, он в эту Грейнджер влюбился… В грязнокровку. Он так побледнел, когда Белла сказала, что отдаст ее Фенриру… — добавила Нарцисса и всхлипнула: — Ох, ну зачем это… Рабастан был озадачен. — Цисси… Все это очень досадно… То есть, даже если Драко влюблен — не делай из этого трагедии, ты ведь меня не поэтому позвала? Что касается вашего, как ты говоришь, ареста — не исключено, что Повелитель так решил для вашего же блага, коль скоро вы остались с одной палочкой на всех… А Поттер… Дракклов мальчишка — право, можно подумать, что он Феликс Фелицис ведрами хлещет… Но чем же я могу тут помочь? — Басти… — голос Нарциссы перешел в шепот, она наклонилась ближе к Рабастану. — Мы Повелителю про меч не сказали. Гоблин уверял, что он не настоящий… Но вдруг… Пойди в Гринготтс, посмотри, там ли меч Гриффиндора. Пожалуйста, Басти… Я боюсь. Я не понимаю, зачем им копия меча? И та вещь, которая принадлежит Повелителю… Вдруг ее все-таки украли? — Цисси, я знаю, что это за вещь, — кивнул Басти, — конечно, я зайду в Гринготтс, сегодня же. Не волнуйся так. Ну, подумай сама — если бы наш сейф ограбили, гоблины бы первым делом мне сообщили. И Белле тоже. Нарцисса сжала его руку. — Спасибо тебе… И еще, Басти… — Что еще, Цисси? — У Беллы молоко пропало, — у Нарциссы опять покатились по щекам слезы. — Его и так было мало, Дельфи уже не хватало, приходилось давать козье… Конечно, мы молоко единорога в него добавляем. Но все равно… Бедная малышка день и ночь плачет, засыпает ненадолго, животик у нее болит… А она и без того недоношенная… И Белла уже еле-еле держится, она почти не спит… А тут еще это… Рабастан недоуменно воззрился на Нарциссу. — А здесь я что могу сделать? — Да нет, конечно, не ты, — Нарцисса улыбнулась сквозь слезы. — У Изабел молока достаточно? — Кажется, да, — кивнул он, все еще не понимая, чего хочет миссис Малфой. — Я написала ей, я ее прошу, чтобы она помогла нам… Белла и раньше говорила, что, скорее всего, ей придется кормилицу искать… Передай ей письмо, пожалуйста, — Нарцисса протянула ему свиток пергамента и снова заплакала. Он вздохнул. — Хорошо, Цисси. Передам. Только… это срочно? У меня гиппогриф захромал, ему бы пару дней покоя… — Мы можем немного подождать. Если что, я пришлю за ней нашу карету, — женщина благодарно закивала. — А комнату велю завтра же приготовить… Я уверена, Изабел не откажет… И ты сможешь приходить к ней — это ведь только нам запрещено покидать дом, а о том, что нам никого у себя принимать нельзя, Повелитель ничего не сказал… Басти снова вздохнул — похоже, его надеждам на тихую семейную жизнь в собственном доме пока не суждено сбыться. Он тоже был уверен, что Изабелла согласится помочь невестке — да и отказать в подобной просьбе было бы немыслимо.