Our storyline.

Сойер стояла перед окном, дым с конца сигареты тек, увиваясь под потолок, создавая неплотную серую завесу. Скитер молчала, иногда озираясь на девушку. Помощник Министра нервно ерзал на месте. Драко скрестил руки на груди, хмуро глядя в пол. Он никогда не говорил ей, что видел, как погиб Фред Уизли. Любое упоминание о рыжем мальчишке выводило ее из себя, делало ее более уязвимой, слабой, а потому она могла терять над собой контроль. Сегодня было их последнее интервью и Малфой с Сойер пришли вдвоем. Он сказал, что так будет лучше. После того, что Скитер услышала от Поттера, Уизли и Грейнджер парой дней ранее, она была с этим согласна. Рассказ о том, как закончилась битва за Хогвартс обязательно станет для Розарии настоящим испытанием, а так как единственным, у кого был хотя бы призрачный шанс ее успокоить, был Драко, Рита была всеми руками за то, чтобы он присутствовал при ее части интервью. Но она никак не думала, что девушка будет торчать тут все время. — Что вы делали дальше, мистер Малфой? — В коридор ворвались арахниды… За ними Пожиратели. Я отвлек последних на себя, чтобы Поттер и остальные смогли выбраться оттуда, а потом утащил Гойла в безопасное место. Он все еще был жив, но без сознания и защищаться не мог. Да и я все еще не уверен, на чью он встал бы сторону, будь он в состоянии выбрать: последовал бы за мной или за Темным Лордом. А потом я вернулся обратно. Забрать тело… — Что? Но зачем? — Арахнидам все равно, кто на чьей стороне воюет… Мясо есть мясо… А Уизли… Заслуживал большего, чем быть сожранным, — ее плечи дрожали, голова была опущена, девушка все еще стояла к ним спиной. Помощник Министра, что сидел сбоку, глянул на нее исподтишка и сгорбился, сжался, моментально отворачиваясь. Это жестоко. Она поступала жестоко, оставаясь здесь и выслушивая все это. Жестоко и по отношению к нему, и к себе самой. Драко смотрел на ее спину, неподвижно сидя на жестком стуле перед Скитер, которая загривком чуяла, что ей вообще сейчас не стоит даже оглядываться на девицу. Он вернулся, потому что думал, что она выбрала Фреда, а не его. И как бы сильно его это не выводило из себя, она заслуживала хотя бы похоронить его по-человечески. Она повернула лицо в его сторону, голубые глаза в рамках мокрых ресниц и влажные дорожки на бледных щеках. Кивнула, словно в благодарность за то, что он так поступил, и вновь отвернулась, прижимаясь лбом к запотевшему от ее бесшумных всхлипов стеклу. Сейчас было совершенно отвратительное время, чтобы заканчивать эти чертовы свитки и Малфой не раз говорил об этом Министру, но тот был непреклонен. Годовщины смертей ее любимых близились неумолимо, нарушая все напускное равновесие и спокойствие, что ей с таким трудом удавалось удерживать. Уже очень скоро она превратиться в сплошной ком злобы, ненависти и горя. Будет способна уничтожить все что угодно, если услышит хоть одно плохое слово. Но кто же будет слушать предостережения Драко. Сама Сойер пообещала, что выдержит. Но возможно, думалось ему, она переоценила свои возможности. — Он… — ее голос дрожал, охрип и был полон сожалений и боли. Такой сильной, что Драко чувствовал ее каждой клеточкой своего тела. Он встал, хотел подойти, но она покачала головой, — Он не должен был погибнуть. Никто из них… Я должна была быть их щитом… Должна была их спасти… Рэкхем предупреждал меня, что затея моя опасна и все может пойти не по плану, но я так надеялась. Рассчитывала на эти силы, верила, что могу помочь. Если бы я только знала, чем все обернется, то осталась бы с ним. Спасла бы его, помогла бы… Это моя вина. Если бы не это чертово хранилище, если бы не собственная слабость, все было бы иначе. Но я думала, что поступаю правильно. Черт, я верила, что поступаю правильно.       Она спускалась по пыльным ступеням, четыре картины высились над нею зловещими тенями, слова предостережения звенели в ушах отголосками страшных знамений, но она была глуха к чужим увещеваниям. Хранилище древней магии предстало перед ней громадой стали и невиданной ранее мощи. Розария знала, что Древняя магия в правильных руках и при должном умении может создать что угодно. Может сотворить все, что пожелает маг, управляющий ею. И она пожелала использовать часть этой силы, чтобы окутать замок самым большим щитом, какой только может сотворить. Она наставила палочку на медленно вращающиеся кольца, все свои силы, надежды и чаяния вложила в нее и взмахнула рукой, но то, что произошло после… Она никогда больше не воспользуется Древней магией после того, что случилось. Никогда больше не возьмет в руки ту чертову палочку. Никогда больше не спустится ни в хранилище, ни в зал Картографии. Она чувствовала боль. Слышала, как гнутся и ломаются собственные кости, как тело меняется, превращая ее в нечто ужасное, нечто, что никак не может кого-то защитить и спасти. В нечто, что может только уничтожать и убивать, сметать все на своем пути. Она помнила, как ползла наверх, вырываясь из подземелий, помнила ужас в глазах тех, кто на нее смотрел. Помнила крики и кровь на собственных измененных руках, больше не напоминавших человеческие. Слишком больших, деформированных. Пальцы ее были словно стальные когти, острее любого лезвия, смертоноснее любого заклинания. Она ползла, чешуей своего громадного хвоста сметая Пожирателей, разрывая плоть тех, по кому задевала им. Девушка до сих пор точно не знала, чем она стала, но Гарри говорил, что когда увидел ее, едва смог распознать в том существе свою подругу. Розария или то, чем она стала, раскидывала великанов, тупой ордой подступавших к воротам замка, словно шахматные фигуры со стола. Видела, как они летели вниз с моста разбиваясь о землю. Слышала шум борьбы, а в голове лишь стучала оглушающим набатом ненависть. Такая, какой она не испытывала ранее никогда и ни к кому из живущих на этой земле. Остатки своей воли девушка бросала на то, чтобы вернуться, чтобы вытравить из собственных вен ту мощь, что струилась по телу и заставляла ее убивать, давить врагов как букашек. Пока наконец не удалось захватить контроль над собственным телом, снова ломающимся, как фарфоровая кукла под колесами грузовика. Она помнила лишь боль и темноту. Ее шаги стучали по ступеням, она рвалась наружу, будто в опустевшем здании Министерства было слишком тесно для нее, слишком мало воздуха. Но даже на улице было ничуть не легче. Она упала на колени, спрятав лицо в ладони, хватала губами воздух, но тот все никак не мог наполнить легкие. Собственные воспоминания колючей удавкой сдавили горло. Даже будучи невиданным чудовищем она сделала так мало. Лишь отмела первую волну врагов, что подступали к замку. Лишь отсрочила неизбежное. Драко обнял девушку, опускаясь рядом на землю, совершенно не заботясь ни о чем, кроме ее состояния. Его шепот не успокаивал, чужой глухой плач утонул в его плече, заботливо подставленном, но совершенно не способном ни на что кроме. — Это не твоя вина, — говорил он, руки путались в ее волосах, губы жались к виску. Голову девушки рвало от боли на части, с каждым днем душа болела лишь сильнее. И они оба знали, что боль эта никуда не исчезнет, не пропадет. Возможно, она притупится со временем, но пока что его прошло слишком мало. Малфой боялся, что его никогда не будет достаточно. Кое-как получилось поднять ее на ноги и отвести чуть поодаль. Он трансгрессировал, прижимая к себе ее тело, что нещадно колотило от нервного напряжения и рыданий. Истерика ее кончилась лишь спустя несколько часов, когда у Сойер попросту не осталось сил. Она лежала рядом с ним, невидящим взглядом смотрела словно в никуда. Драко надеялся, что больше никто и никогда не заставит ее вспоминать тот ужасный день. Их работа со Скитер была закончена.       С последнего интервью прошло несколько дней. Все это время она находилась попеременно то в состоянии полнейшей апатии, то в ужасных истериках, почти разгромивших ее новое жилище до последнего кирпичика. С одной из стен гостиной, из красивой резной рамки слепым взором глядел ее дедушка, еще совсем юный. Холодный и равнодушный. А рядом с ним высилась фигура улыбчивой девушки, на которую Сойер ни капли не походила. На руках у юноши сидела совсем маленькая девчушка, бирюзовые волосы которой будто переливались даже на старом холсте. Перед картиной, сухопарый и печальный, стоял костлявый слабый старик. — Амали любила такие картины. Мертвые. Которые не будут двигаться и говорить с тобой, когда пожелается, — проворчал Себастьян, отворачиваясь от холста и приземляясь за круглый обеденный стол. В его узловатых пальцах уже не осталось магии, ровно как и во всем остальном теле. Эликсир вечной жизни, который украла для него Амали Сойер, закончился годом ранее, и когда ее домик был восстановлен, Розария настояла на том, чтобы старик перебрался к ней. Туда, где они смогут за ним приглядывать. Сэллоу часами мог стоять и смотреть на эту картину, тогда как девушке ее видеть было слишком грустно. Холст служил горьким напоминанием о том, как мало времени она провела с семьей, но выбросить рука не поднималась. Драко пил кофе, угрюмо пялясь в очередной выпуск Ежедневного Пророка. Один из заголовков гласил, что популярная некогда журналистка Рита Скитер выиграла в магическую лотерею крупную сумму денег и навсегда покинула Англию. Розария молча ковырялась в тарелке. Аппетита не было. — Какие у тебя сегодня планы? — Малфой отбросил газету в сторону, домовик по имени Пиннкис тут же отправил шуршащие листы в мусор. Розария настояла на том, чтобы они платили эльфу жалование и тут же дала ему свободу, лишь только получила от него согласие на работу у них. — Я думаю… Думаю, что готова… — он тут же уставился на девушку и еще пуще нахмурился. — Ты уверена? Вместо ответа лишь кивок. Девушка отложила вилку в сторону и отодвинула тарелку. Встала из-за стола и, чмокнув старика Сэллоу в морщинистую щеку, вышла из дома прочь. Драко последовал за ней. — Никто не осудит тебя, если ты не… — Нет, — перебила его девушка, — Хватит уже с этим тянуть. Быть может, так я смогу двинуться дальше. — Но сегодня…? Ты точно считаешь, что это необходимо сделать именно сегодня? — Да… Думаю, что сегодня это будет правильнее всего.       Это место было пропитано тишиной и скорбью. Розария зябко поежилась и плотнее запахнула теплую ткань толстовки. Вообще-то, лето уже завладело природой и на улице было довольно тепло, но только не для нее. Ее преследовал вечный холод. От него летом хотелось спрятаться под одеяло, а зимой ломило кости и не спасали ни плед, ни посиделки у камина, ни горячие напитки. Она была тут впервые и слабо представляла, куда следует идти. Рассеянный взгляд скользил по влажным от утренней росы камням, стремительно сохнущим под ласковыми лучами солнца, щебенка, которой были усыпаны тропинки, хрустела под ногами. Ее взгляд нашел много знакомых имен и каждое новое имя она украшала венком, отдавая дань памяти. Сердце ее гулко застучало в груди. Взор размыло соленой влагой. Она сошла с тропки и приблизилась к надгробию, села рядом с ним и просто молча уставилась в землю. Девушка никогда ранее тут не была. Честно говоря, Сойер не имела ни малейшего представления о том, зачем пришла. Ей казалось, что если она наконец сюда заявится, то ей станет легче смириться и отпустить, но сидя там, на влажной траве перед холодным серым камнем, с выбитым на нем любимым именем, она начинала сильно сомневаться в правильности своего решения. Возможно, Драко был прав и ей не стоило сюда приходить. Хотя бы не сегодня. Но назад пути уже не было. Дрожащей ладонью она стряхнула тонкий слой пыли с шершавой верхушки, едва не поранив руку об острый угол плиты. Она никогда не интересовалась, какие ему нравились цветы. А нравились ли вообще? Девушка тяжело выдохнула, сжала покрепче палочку и взмахнула ею. Будто из ниоткуда, несколько прекраснейших ярких бабочек вспорхнуло в воздух. Они никогда не исчезнут и никогда отсюда не улетят. Они всегда будут тут, покуда она жива. В конце концов, они ассоциируются у нее с утратой куда больше, чем цветы. Время шло, а Сойер все никак не находила в себе сил уйти. В голове было совершенно пусто, в глазах не осталось ни единой слезинки. Внутри особенно остро ощущалось гнетущее чувство пустоты и утраты. Такое, всепоглощающее, что становилось страшно из него никогда не выбраться. — Не ожидал увидеть тебя здесь… — она вздрогнула всем телом, затравленный взгляд медленно перевела на источник голоса, такого родного, такого похожего, но такого другого. Рядом с ней присел Джордж. Точная копия своего брата. Такой же, но совершенно иной. — Прости, — тихо произнесла она, едва ворочая языком, словно мгновенно разучилась говорить, — Было слишком… Слишком больно… Парень тяжело вздохнул. Какое-то время они сидели рядом молча. Между ними было много недосказанности, приносившей неловкость. Сойер не знала, как с ним говорить. Со дня Битвы за Хогвартс она видела Джорджа Уизли впервые. — Ему бы понравилось, — наконец произнес мужчина, разглядывая пестрые крылья. Она усмехнулась, кротко всхлипнула и начала с силой тереть глаза. Лишь бы не зареветь. Джордж покачал головой, обнял девицу за плечи и голос его дрожал от сдерживаемых эмоций, — Какая же ты все же дурочка, Рози… Они очень долго пробыли там вместе. Все эти годы Джордж был уверен в том, что она сторонится его, потому что он слишком похож на брата. Но на деле ей было страшно показаться ему на глаза. Она думала, что он винит ее в гибели Фреда, что ненавидит ее, что не желает никогда больше ее видеть. Ей было больно, было стыдно, но оказалось, что все это долгое время девушка зря избегала друга. Они говорили много и обо всем на свете. И оказалось, что все это время, Розария совершенно напрасно избегала его, совершенно незачем было прятаться. После встречи с Джорджем ей стало проще, стало легче. И Сойер показалось, что впервые за все эти годы солнце ощущалось немного теплее, а холод, живший в душе, отступил.