what connects them

— Маршал. — японка склоняет перед мужчиной голову в знак уважения. Темные, уже чуть отросшие волосы с побледневшими синими концами закрывают светлокожее лицо с глубокими, чуть раскосыми глазами. Она стоит напротив него в ангаре, у подножия их (да-да, она уже не боится этого слова) Егеря, который блистал новизной и начищенными металлическими панелями. Бродяга выглядел прекрасно, словно только что сошел с конвейера. Но они оба знали, что эта машина в своем роде одна такая. Единственная и неповторимая. В принципе, как и их тандем. В принципе, как и то, что они совершили. — Не маршал, Мако. Райли. — Беккет чуть хмурится, а потом расплывается в белозубой улыбке, опуская тяжелую ладонь на ее плечо. Мори знала, что пальцы у него в давних мозолях, шершавые и грубые. Девушка поднимает голову и чуть улыбается. Ведь он знает, что японка не может иначе, что уважение к тем, кто стоит выше в любой ситуации: на работе, в семье, в обществе, воспитывалось годами, и от «дурной привычки» так трудно избавиться. И Мако продолжит хотя бы при всех называть Беккета маршалом, а Райли продолжит ее поправлять, все так же крепко сжимая пальцами ее плечо и улыбаясь. Они много пережили вместе. Уже и не перечесть всего того, что им пришлось преодолеть. Да и не особо хочется — воспоминания о страшных битвах оставили более чем неприятные воспоминания у каждого. Только Мако всегда казалось, что их связывает что-то большее, чем прошлые подвиги, победы и поражения. Большее, чем общий разум, раны напополам и общий кислород. Возможно, даже не Бродяга их связывал, хотя оба любили этого Егеря чуть ли ни как собственного ребенка. Нет. Это было общее настоящее и общее будущее, которое они, а так же все остальные, кто отважно оборонял их планету от кайдзю, должны подарить мирному населению. Будущее с мирным небом, водой, землей — да всем тем, чего только не коснется мысль человеческая. Поэтому стоило предвидеть, что у них окажется много работы.       — Держись, Мако! Я поджарю эту тварь! — она уже не видела практически ничего, перед глазами все плыло, и лишь цветные блики «приборной» панели Егеря все еще пробивались через застилающий зрение туман. Мако будто плыла, хотя кабина Бродяги была суха; колени подгибались, и девушка не могла удержаться на ногах, все ниже и ниже спускаясь и в итоге осев на пол, оставляя Райли одного, как у него уже было когда-то. Видимо, эта мысль мелькнула в общем разуме, и японка явно почувствовала, как Беккета пробрала дрожь, которая перекинулась и на ее вялое, уже практически никчемное тело. Проценты кислорода таяли на глазах. Вот только было пятьдесят, а уже тридцать. И с каждой секундой неумолимо счетчик приближал ее к той цифре, при которой отсчет оборвется. Как и ее жизнь. Цифры мелькали, стремясь к заветному нулю — числу без страха и упрека, единственно прекрасному и единственно правильному. Он не иррационален, он не нечетен. Он просто ноль. Как бесконечность, как пустота. И когда японка уже закрыла глаза, окунаясь в темную бесконечность безжизненности, готовясь навсегда забыть о том, что видела, ее разум пронзила одна, но очень яркая, четкая мысль, которая заставила ее не распахнуть, но попытаться это сделать глаза. «Райли. Он останется один. Опять.» —, но было уже поздно. Мори уже не могла сопротивляться силе, что влекла ее тело и разум во тьму, заставляя легкие с каждым разом сокращаться все меньше и меньше, что бы в итоге совсем их остановить. — Процент кислорода четыре… Пять. Шесть. Семь. Восе… — это было последнее, что Мако услышала перед тем, как вырубиться. Кажется, она даже мысленно усмехнулась. У Райли явно были другие планы на цифры и на эту адскую математику. — Райли. — она пытается тихо открыть дверь в его комнату. Но это не получается — огромная металлическая штуковина скрипит так, что разбудит и мертвого. Но хозяин комнаты все равно не спит, и когда Мори появляется в проеме, он окидывает ее фигуру встревоженным взглядом, в котором нет сонливости, и еще сильнее трепет свои волосы, которые и так уже напоминают ворох сухого сена. — Мако. — он не говорит ни слова, кроме ее имени, когда японка тихо проскальзывает в помещение, с тем же скрипом закрывая дверь, аккуратно снимает ботинки и ставит их у подножья кровати. Он молчит, когда кровать чуть прогибается под легкой девушкой, лишь наблюдая за тем, как Мори по-хозяйски укладывает рядом с его подушкой свою и больше кутается в длинную вязаную кофту, видимо, когда-то привезенную ею же из Японии. Они спят спиной к спине. Это становится своеобразным ритуалом. Все-таки, их связывает нечто большее, чем общая работа, общий Егерь и общие воспоминания. Их связывают одинаковые кошмары, одинаковая потребность в доверии и защите. Друг в друге они ее находят, но, пожалуй, тоже во сне. Ведь каждый из них знает, что утром японка тихо покинет комнату, разбудив Беккета скрипом двери, а на общем собрании она снова скажет ему это пресловутое «маршал». А он снова ей улыбнется.