Сборник

Чувство тревоги возникает при выходе из лифта, и Чангюн привычно настороженно оглядывается, взглядом цепляясь за мелкие детали и отбрасывая ненужные, вроде валявшейся у окна детской игрушки, и оставляя крайне важные, как валявшийся окурок сигареты около лифта. Просчитав ситуацию и удостоверившись, что из-за угла не выскочит какой-нибудь ниндзя, Чангюн пинает окурок и идёт к двери своей квартиры. Пора бы уже перестать бояться каждого дуновения ветерка и косых взглядов, подлечить нервы, а то чувство тревоги и слежки стало слишком часто сопровождать его в последние дни. Замочный механизм щёлкает, открывая дверь, и, переступив порог Чангюн понимает, что что-то не то, а накатившая с новой силой волна тревоги лишь это подтверждает. Давно заснувшие инстинкты просыпаются и почти оглушают потоком информации, собираемой с пространства. А потом Чангюн всё понимает, стоит упереться взглядом в чужую пару обуви - потёртые черные кеды с торчащим синим ярлычком, которая могла принадлежать лишь одному когда-то знакомому человеку. Чангюн откидывает рюкзак в сторону и бросается внутрь квартиры с криком: - Нет, нет и нет! Уёбывай отсюда! Незваный гость обнаруживается на кухне отбивающим по столу дробь пальцами и заулыбавшемся так приветливо, что у Чангюна сводит тело судорогой. Этого человека он совершенно не ожидал увидеть не то что в этом городе, в своей квартире, а в принципе живым. - Чангюн-а, малыш, кто научил тебя матерится? - гость намеренно ласково растягивает слова и наклоняет голову набок, с любопытством поглядывая на хозяина квартиры и ожидая его дальнейших действий. Он опирается руками о стол, а Чангюн предпочитает смотреть на то, как растягивается на плечах от давления черная кожаная куртка. Она явно не новая, но точно не та, в которой Чангюн видел его в последний раз. - Уходи, - игнорируя вопрос, твердо приказывает Чангюн, ладони которого инстинктивно сжимаются в кулаки, готовые нанести удар, грудная клетка тяжело вздымается при каждым вдохе и выдохе, а разум до сих пор предполагает, что глаза могут обманывать. И сейчас они видят не Шин Хосока, бросившего свою команду в самый разгар операции, а кого-то очень похожего - актёра, близнеца, да Чангюн даже на призрака согласен, только не на человеческую плоть и кровь. - И даже не спросишь, где я был всё это время? Почему ушёл? Не ударишь? - Хосок смотрит насмешливо на сжатые кулаки и медленно обходит стол, становясь ближе к Чангюну, напряжённо следящим за каждым его шагом, действием и готовым ринуться в драку, только... - Нет, - Чангюн разжимает кулаки и делает шаг назад. ... только нет смысла кидаться на того, кто научил тебя драться с азов, и знает все твои приёмы, как свои собственные, потому что они и есть его собственные. Чангюн понимает, что априори проиграет, и смысла даже нет ввязываться в бой. Будь у него, как у Кихёна всегда заначка в кармане в виде шприца со смертельным ядом, то ещё можно было попытаться, но Чангюн подрывник, а в кармане нет даже зажигалки. - Убирайся. Я не хочу тебя видеть, - он меряет Хосока ледяным взглядом и разворачивается, чтобы уйти в комнату, закрыться в ней и ждать, когда незваный гость уйдёт, и надеяться, что больше не вернётся. Ответ видимо не устраивает Хосока, так как в следующее мгновение Чангюн чувствует, как в его плечи впиваются чужие пальцы, а лицо встречается со стеной: Хосок никогда не умел контролировать гнев и не мог терпеть пренебрежения в свой адрес, которое сильно било по его самолюбию. - Мелкий говнюк! - зло шипит в самое ухо, скручивая руки младшего за спиной, чтобы тот и не подумал вырываться и давать сдачи. - Вот так просто уйдешь, словно тебе ни капли не интересно? Когда ты перестал быть таким любопытным? - Когда ты бросил нас умирать два года назад! - не менее зло кричит Чангюн, вспыхнувший от гнева за одну секунду, как воспламеняется облитая бензином верёвка - только спичку поднеси. Он умудряется вывернуться в сильных руках и практически заезжает коленом в пах, но Хосок слишком хорош в своём деле, поэтому блокирует этот удар в самом зародыше, прижимая Чангюна к стене, наваливаясь всем телом и раздвигая своим коленом его ноги. Где-то в потоке лихорадочно мчащегося сознания фиксируется мысль, что пахнет от Хосока всё так же порохом, как и несколько лет назад. Мысль дурацкая, и Чангюн лишь сильнее злится на себя, глаза его гневно сверкают: он готов плюнуть в этого самодовольного мудака, которого когда-то считал своим хёном, товарищем и преданно следовал каждому его слову. - Я не бросал. Чангюн выныривает из своего сознания, смотрит враждебно на Хосока, к своему удивлению замечая в глазах напротив глубокую вину и боль, и на мгновение теряется. - Ага, заливай, - но быстро берёт себя в руки, пробует вырваться ещё раз, но снова встречает сопротивление. - Иди и скажи это Кихёну, у которого руки трясутся до сих пор, когда он трогает свои проклятые пробирки. Или Хёнвону, которому сделали три операции, и он до сих пор не может передвигаться без посторонней помощи. А нет, лучше Минхёку, его могильная плита как раз у самого входа на кладбище! Чангюн буквально кричит к концу и не замечает, как по щекам начинают катиться слёзы. Казалось, он выплакал их ещё тогда, два года назад, но глубоко ошибался: его трясет совсем как в тот момент, когда он вытаскивал уже мертвое тело товарища из обрушившегося здания, и в воздухе тогда тоже витал запах подожённого пороха. Хватка слабеет, и Чангюн ошарашенный замирает, когда Хосок сначала ткнётся своим лбом ему в плечо, а затем утягивает с собой на пол, словно подкошенный чем-то извне. Чангюн инстинктивно хватается за кожаную куртку, чтоб смягчить падение, как слышит надрывное "прости" и думает, что ослышался. Он столько раз ночами представлял, как вернувшийся хён просит у них прощения, валяется в ногах, но они лишь надменно смотрят на него и разворачиваются, чтобы уйти, что сейчас сказанное вслух слово кажется куском мозаики той воображаемой картинки. - Не нужны мне твои извинения, - грубит Чангюн, теперь с лёгкостью вырываясь и поднимаясь на ноги. Он презрительно смотрит на опустившего голову Хосока, на его сгорбленную словно под тяжестью тонны камней спину и не видит той надменности и самодовольности, что были в первую минуту встречи. - А теперь вали, - Чангюн толкает входную дверь и отходит в сторону, ежась от проникающего в квартиру холода с лестничной площадки. Он старается быть взрослым, серьёзным, не хочет показать, как ему на самом деле страшно и непонятно от сложившейся ситуации. Два года назад бывший Им Чангюн не вёл бы себя таким образом, он давил бы в себе своё мнение и был менее решительным, чем Им Чангюн настоящий. Хосок не двигается минуту, а затем поднимается на ноги и вопреки желанию Чангюна идёт не на выход из квартиры, а в её глубь, безошибочно угадывая дверь спальни. - Нет уж, Чангюн-а, тебе придётся меня потерпеть, - улыбка, перерастающая в ухмылку, и снова вокруг аура собственной невзъебенности и самодовольства. У Чангюна опускаются руки, а злость снова накатывает волнами. - Твою мать, хён! "Хён" вырывается непроизвольно, по привычке, рефлекторно, хотя Чангюн зарёкся называть этого человека хёном, и сейчас слово опережает мысли, а Хосок, услышав его, останавливается. - Точно. Я всё ещё твой хён, - он не оборачивается, чтобы не показать возникшую на губах улыбку, и идёт дальше, а Чангюн от переполнявшей его злости пинает свой же рюкзак и думает, как бы деликатно рассказать обо всём Кихёну. Кихён, конечно же, не верит сначала и советует протрезветь, но потом замечает истеричные нотки в голосе младшего и понимает, что всё достаточно серьёзно, чтобы бросить сейчас выводить новое уравнение для яда, вызвать такси и примчаться домой к Чангюну. - Где? - жестче, чем требовалось, спрашивает, скидывая обувь, Кихён у Чангюна, который всё то время, что ждал его прихода, отирался у двери спальни, много думал и нестерпимо хотел курить. Но курить он бросил уже очень давно, а просить Кихёна купить ему сигареты было бы совсем по-свински, да и тот вместо сигарет привёз бы подзатыльник. Чангюн кивает на дверь, которую так и не решился открыть, зато которую решился открыть Кихён. И первое, что встречает его взгляд - это лицо застывшего на пороге Хосока, а первое, что встречает Хосок - короткий удар в челюсть.