Сборник

Хосок никогда не имел важных дел с этим кланом и, честно говоря, иметь не хотел, но хитровыебнутая жизнь заставила пойти на поклон. Глупо было ждать, что примут его с распростёртыми объятиями, ещё глупее было ждать, что Кихён встретит его без своего ручного «пса». С Чангюном Хосок уже пересекался несколько раз, и назвать эти встречи приятными было нельзя. После последнего раза Хосок пообещал либо убить, либо выебать эту суку, чьи выжженные хной волосы снились теперь Хосоку в кошмарах. У Чангюна мёртвая улыбка, и ещё мертвее взгляд, но удары он наносит крайне точно: у Хосока за всю жизнь только два шрама на теле и оба авторства кихёновского пса. — Какими судьбами, Хосоки? — Кихён улыбается настолько наигранно весело, что проблеваться хочется с первых его слов, но холодный внимательный взгляд лисьих глаз отрезвляет, и Хосок ещё несколько минут может пожить спокойно (если жизнь в окружении двадцати головорезов, одного босса клана и его правой руки можно назвать спокойной). — Важный вопрос, который бы я хотел обсудить с тобой наедине, — не боясь смотреть прямо в раскосые лисьи глаза, гордо сообщает цель своего визита Хосок и многозначительно обводит взглядом ораву охранников. — Да мне скрывать нечего, — пожимает плечами Кихён и зевает якобы от скуки. Хосок скрипит зубами. — Если тебя не смущает наличие крота в рядах твоих тупиц, то окей. Тонкий намёк понят поменявшемся в лице Кихёном на отлично, и он быстро распускает недовольную замычавшую свиту, но оставляет за спиной Чангюна, который за всё время их встречи не шелохнулся ни разу и не свёл своего тяжелого взгляда с фигуры Хосока. — А этот? — Хосок не скрывает раздражения и брезгливости и намеренно не называет парня по имени. — Чангюну я доверяю, — отрезает Кихён и жестом приглашает своего гостя присесть на покрытые строительной пылью небольшие стулья. Пункт переговоров на границе районов кланов — заброшенная государственная стройка, в результате которой должен был появиться многоэтажный жилой дом, а на деле получилось отличное место для подписания мировых соглашений между соседними кланами. Хосок уже был здесь один раз и не думал, что вернётся когда-то ещё. Вести переговоры с Кихёном намного приятней и продуктивней, чем, например, с кланом Ли, в который Хосок наведывался неделю назад и еле унёс ноги. Конечно, нет гарантии, что Ю сейчас не встанет и не прострелит ему голову точным выстрелом (хотя он, наверно, поручил бы такое Чангюну, чем сам марал руки об убийство), но слушает он очень внимательно и, кажется, действительно осознает всю печаль той угрозы, которая нависла над их районом. Хосок даёт Кихёну время подумать (эй, минут пять не больше, мне ещё до темноты до дома добраться надо), и пока босс клана активно шевелит извилинами, Хосок как бы невзначай рассматривает стоящего за его спиной Чангюна, ухмыляясь про себя его безупречно выбеленными волосам. Старые шрамы внезапно дают о себе знать, словно чувствуя присутствие рядом того, из-за кого они появились на свет. — Согласен, — Кихён даёт ответ раньше, чем заканчивается отведённое для этого время, и подходит к Чангюну, — доведи его до дома. А завтра приведёшь обратно с товаром. Чангюн кивает, принимая приказ, а Хосок настолько хуеет, что кажется, словно сейчас расползутся его старые раны и вновь закровоточат. — Ты меня _этому_ отдаёшь? — Хосок буквально выплёвывает свой вопрос в лицо обернувшемуся Кихёну, который удивлённо выгибает бровь, мол, что не так. — Ты действительно думаешь, что я пойду с тем, кто меня дважды чуть на тот свет не отправил?! — Не отправил же, — хмыкая, сухо отрезает Кихён и отворачивается, объявляя ставший глупым разговор оконченным. — Я _доверяю_ Чангюну. И быстро скрывается из виду, наверное, для того, чтобы не слышать гневного скрипа зубов Хосока, который внезапно начинает жалеть, что вообще ввязался во всю эту вакханалию. Чангюн внешне не проявляет никаких эмоций, и слово «мертвый» подходит ему в данный момент, как никогда. Они передвигаются короткими перебежками: Хосок впереди, Чангюн с накинутым на голову капюшоном, чтобы не светить белыми волосами, на несколько шагов позади. Их отделяют метров пять-шесть, но тем не менее Хосок затылком чувствует тяжелое от бега чужое дыхание, от которого вдоль позвоночника проходят волны дрожи. Путь лежит через заброшенный сарай на окраине района, и только попав внутрь Хосока одолевают непрошенные воспоминания: возникает ощущение словно он совсем недавно (а не несколько месяцев назад) лежал на поломанных досках, истекая кровью от ножевой раны, нанесённой тем, кто сейчас дышит ему в спину и старается следить за тем, чтобы капюшон не слетал с головы. Чангюна же, кажется, такие воспоминания не тревожат, по крайней мере Хосок, обернувшись, не видит в темных глазах не искры, как если бы «пёс» что-то вспомнил. К слову, Хосок в этих глазах вообще ничего и никогда не видел, кроме черноты и белого белка. До хосоковской квартиры они добираются к тому времени, когда солнце ещё не успело скрыться за горизонтом, но его последние лучи встречают сопротивление в виде огромного количества высоток, не пропускающих их дальше, внутрь, создавая любимые для многих здесь мрак и темноту. Хосок сначала подумывает оставить Чангюна за дверью (раз пёс, то пусть на коврике и спит), но потом всё же пускает в своё гнёздышко и плотно закрывает дверь: соседи у него не то чтобы буйные, но подстраховаться не помешает. Только оказавшись в квартире, Чангюн левой рукой убирает капюшон, являя глазам Хосока всё те же выбеленные хной волосы, и отходит к окну. Его функциональная обязанность — следить за противником и просчитывать его ходы наперёд, чтобы успеть предотвратить все действия, которые могут нанести урон объекту. Чангюн — замечательный стратег, и когда-то Хосок им даже восхищался. А потом получил от этого стратега нож в бок и до кучи постельный режим с почти две недели. — Ты разговаривать умеешь хоть? — конечно, Хосок знает, что умеет: уже однажды слышал, как он отдаёт приказы своим пешкам глубоким хриплым голосом, словно прокуренным, хотя с сигаретой его никто никогда не видел. Чангюн отвлекается от созерцания темноты за окном и смотрит своим прямым безжизненным взглядом, не давая ответа. Хосок фыркает, мол, больно надо было, и снимает футболку, кидая её в корзину у входа: не мешало бы запустить стирку.. впрочем, всё равно не до этого. Он наклоняется, чтобы утрамбовать грязные вещи, и в следующий момент чувствует, как что-то холодное касается рубца шрама на боку: Хосок резко выпрямляется и оборачивается, нос к носу сталкиваясь с бесшумно подошедшим сзади Чангюном. На мгновение становится страшно, кажется, что сейчас в бледных от холода руках кихёновского пса снова появится клинок, который снова пронзит его, как и два раза до этого. Но страх отходит, когда Хосок замечает в обычно мертвых глазах оттенок грусти или чего-то ещё непонятного, но точно печального. А может просто у него в квартире слишком хуевое освещение и всё это показалось, но защитить себя всё же надо. Хосок нападает первым, грубо толкая парня к столу, тот спотыкается о попавшуюся под ноги табуретку и точно бы упал вниз, но Хосок его удерживает за край толстовки у горла, занося руку для удара. Весь тот гнев, что хранился в нём долгое время лезет наружу, подкрепляемый полной безэмоциональностью на лице только что чуть не уебавшегося Чангюна. Хосок не может так драться: ему нужны эмоции соперника, ему _надо_ видеть то, что чувствует эта тварь, которая попросту не может быть мертвой на самом деле — в их мире не существует зомби, а лекари не изобрели вакцину для того, чтобы воскрешать. Но вместо удара Хосок неожиданно даже для себя направляет гнев совсем в другое русло: кусает бледные губы в извращённом поцелуе и напирает сильнее, заставляя Чангюна опереться руками о стол, который они же вдвоём и сдвигают с дичайшим скрипом деревянных ножек по полу. Впервые Хосок видит в черных глазах (которые на самом деле совсем не черные, а темно-карие, как 80-процентный горький шоколад, который Хосок ненавидит) растерянность, и ощущает вкус победы: да, Чангюн возможно прекрасный стратег, но даже он не в силах просчитать все ходы, особенно те, которые придумываются за секунды до совершения действия. У Хосока снова начинают ныть старые раны, но уже не от боли воспоминаний, а кажется от чего-то другого, возможно от того же, от чего становится тесно в штанах, а перед глазами уже появилась пелена. Точно, Хосок же мечтал убить или выебать эту суку и, кажется, убийство может подождать, а сперва можно получить удовольствие, тем более, что сама жертва не особо и сопротивляется. Точнее она совсем не сопротивляется, позволяя делать разъярённому и дорвавшемся до объекта ненависти Хосоку всё что заблагорассудится. Он зарывается пальцами в жёсткие волосы и оттягивает голову назад, чтобы открыть больший доступ к шее, на которой ставит с десяток засосов. Хосоку вообще поебать, как Чангюн завтра будет их прятать и как будет объяснять Кихёну их наличие; Хосоку в принципе поебать сейчас на всё на свете, кроме желанного парня, усевшегося на его стол и призывно раздвинувшего ноги. Глубокое противоречие образов, на которое Хосоку поебать,впрочем, тоже — он об этом как-нибудь потом подумает, когда не будет слышать эти пошлые хриплые стоны и не будет чувствовать холодные ладони на своём животе. Ему всё равно как на своё, так и на чужое удобство, и было бы правильным дойти до спальни, где мягкая кровать и лубрикант в разъёме между спинкой и матрасом (да, Хосок, не такой уж и ангел, а вы вообще попробуйте найти здесь ангела!), но втрахивать стонущего Чангюна в скрипящий стол кажется более феерическим по масштабу действием. Но к мыслям о кровати всё же приходится вернуться, когда обессилевший от яркого оргазма Чангюн практически валится с ног, и Хосок еле успевает его подхватить. Он укладывает его посередине и сам укладывается рядом: в ушах всё ещё звенит, перед глазами расплывающиеся цветные круги, постепенно угасающие, а внутри увеличившаяся до размера воронки огромная зияющая дыра. Хосока внезапно посещают умные мысли, когда он смотрит на прилипшие к вспотевшему лбу блондинистые волосы, и почему-то мозг упорно прокручивает ему повторение двух сцен, после которых Хосок и возненавидел Чангюна всей душой и телом. В первый раз Хосока вообще не должно было быть там, где он оказался: стычка двух кланов, к которым он не принадлежал, и случайно забредшая в бар душа, желающая выпить сносного алкогольного пойла. Чангюна он заметил с первого же минуты, когда зашёл в помещение — знаменитого кихёновского пса сложно не заметить, особенно, когда у него единственного на весь их бандитский райончик белые, как снег, волосы. Чангюн, к слову, тоже его заметил с той же минуты, но, просканировав тяжёлым взглядом и посчитав не особо важной персоной, отвернулся и больше своё внимание им не занимал, пока в разгаре драки не всадил нож в живот, а потом скинул за барную стойку на мертвого бармена. Второй раз оказался более драматичным. Но и опять же в том сарае Хосок тоже оказался совершенно случайно, снова попал на какую-то сходку незнакомых для него тогда кланов, которую не должны были увидеть чужие глаза. И его как лишнего свидетеля должны были убрать: сначала на него наставили пистолет, а потом Кихён попросил своего пса «убрать мусор с глаз, когда они уйдут». Что Чангюн и сделал, безэмоционально введя всё тот же клинок в только что вернувшееся в форму тело Хосока. Местный врач сказал, что ему в обоих случаях повезло: на сантиметр выше и глубже, и к жизни бы точно не вернулся. И Хосок никогда не задумывался об этих словах, а сейчас, разглядывая лицо безмятежно спящего (даже спящим кирпич кирпичом, ну) Чангюна, вдумался в смысл и посмотрел на всё со стороны этого паренька, который всегда ему казался мертвым и не способным на сострадание. Хосок проводит в раздумьях всю ночь, смыкая глаза только под утро, а когда открывает их вновь, то обнаруживает, что рядом только смятая постель и одеяло. Чангюн находится на кухне, прилипшим к окну и оценивающим вероятность угрозы; толстовка застёгнута до самого конца и скрывает часть шеи (Хосок довольно улыбается), а на лице всё та же мертвенная бледность и полная безэмоциональность, как и всегда. — Мне интересно, — вдруг громко начинает говорить Хосок, привлекая внимание темных глаз, — почему Кихён сказал именно тебе пойти со мной, хотя мог отпустить любого другого, — несколько шагов вперёд, и Чангюн вперивает свой взгляд в ноги, настораживаясь. — Он же без тебя из дома не выходит. Да и мой товар важен, конечно, но не настолько, чтобы отпускать своего ручного пса. — Он доверяет мне, — ни мускул не дрогнул на красивом лице, которую всё ещё отображает полное отсутствие эмоций. А Хосоку всё ещё интересно. — Как и тогда, когда ты должен был убить меня, но оставил в живых, — Чангюн резко дёргает плечом, чем рождает ликованье в хосоковской душе. — Не мог же лучший убийца клана просчитать в каких-то сантиметрах. Тем более дважды. — Нам надо идти, — Чангюн встает с места: на его лице снова ни намёка на эмоцию, а Хосок чувствует, что что-то пошатнул в душе этого когда-то мертвого для него парня, но с вопросами приостанавливается. У него будет ещё время спросить, и Чангюн ответит на всё (и за всё), в крайнем случае Хосок его заставит, благо теперь он знает, как надавить на того, кто раньше считался неуязвимым.