Сборник

Когда перед лицом буквально из ниоткуда появляется упаковка мороженого, Чангюн испуганно дёргается в сторону и резко поднимает голову, впиваясь настороженным взглядом в стоящую рядом фигуру. - Вкусно. Бери, - фигура трясет упаковкой, а затем, дождавшись, когда Чангюн осторожно вцепится пальцами в холодную с виднеющимся тонким слоем инея разноцветную обёртку, отходит назад, усаживаясь на небольшой бетонный выступ фундамента здания. У фигуры тоже есть своя порция мороженого, поглощаемая с таким удовольствием, что аж слюни начинают бежать. Чангюн знает, как зовут этого человека и знает, чем тот занимается, и от последнего ему ещё больше удивительно, что на него внезапно обратила внимание такая личность, которая и про его существование знать не должна. Шин Хосок (или по-рабочему – Вонхо) крутится в совершенно других кругах и ниже собственного носа редко опускает взгляд. - Ты часто здесь тусуешься в ночное время. Родители не теряют? – Чангюн снова вздрагивает и, прищурив глаза, смотрит внимательно на расслабленного Вонхо, спокойно доедающего свою порцию и, кажется, совсем не обращающего внимания на парня, так как взгляд его направлен в темную пустоту тихих улиц. Видимо, нос Хосока всё же опускается вниз, причем часто, раз он заметил обычно прячущегося по темным углам худощавого парня. - У меня их нет, - коротко басит Чангюн, шмыгая носом и сразу же вытирая тот затёртым рукавом синей ветровки. Он – уже без опаски – усаживается рядом с Вонхо и, облизывая губы от нетерпения, рвёт упаковку вместо того, чтобы аккуратно открыть. Вонхо скашивает на секунду взгляд на его руки, хмыкает и снова отворачивается. - А у тебя ни одного клиента за ночь? - спрашивает Чангюн, укусив пару раз безумно холодное, что зубам больно, но в тоже время безумно вкусное мороженое. Вонхо тихо хмыкает, но медлит с ответом, облизывая деревянную палочку, которую затем откидывает куда-то к переполненным мусорным бакам. - Был один недавно, но я ему отказал, - он ежится словно от холодного ветра и сильнее запахивает кожанку, почему-то не застёгивая её на молнию. - Почему? – Чангюн никогда не мог унять любопытство, даже когда оно порой переступало границы какой-то мнимой нравственности и этики. Хотя какая этика у беспризорника и парня, зарабатывающего на жизнь ублажением других людей в постели? Впрочем, Вонхо никто не обязывает отвечать, но он всё равно отвечает, обращая свой взгляд на удовлетворённо посасывающего кончик мороженого Чангюна. - Потому что увидел, как кто-то навернулся на асфальт, вылезая из мусорных баков, и захотел купить ему мороженого, - Вонхо ели сдерживает смех, когда видит, как резко каменеет Чангюн, позволяя своим глазам расшириться до максимального размера. – Да и старый слишком был. Не люблю таких. Вонхо пинает лежавший у левой ноги камешек, наблюдая, как тот в тишине улицы громко звякает об асфальт, откатываясь на другую сторону дороги, а Чангюн мнётся в нерешительности, не зная: продолжить есть подаренное мороженное, или отдать его соседу. Чангюн не любил жалость, а, кажется, такая подачка была сделана как раз из-за неё. - Доедай быстрей, и пойдём по домам. Сегодня нам обоим здесь ловить нечего, - Вонхо кутается сильней в кожанку и снова скашивает взгляд на так и не отмершего Чангюна, который застрял в своих мыслях, принимая правильное решение. – Эй, парень..? Хосок слегка бьёт его по плечу кулаком, возвращая в реальность и взглядом указывая на то, что подтаявшее мороженое начало ползти вниз по грязным пальцам, которые Чангюн сразу же сует в рот, не думая ни о какой заразе, которую может занести вместе с этим. Вонхо только вздыхает. - Мне надо ещё на соседнюю улицу заглянуть. Там обычно около кафе можно всякого отхватить, - Чангюн мотает головой то ли в ответ на свои мысли, то ли на слова парня, и всё же продолжает доедать мороженое, которое слишком вкусное, чтобы отказываться из-за гордости. - Давай я тебе лучше нормальных продуктов возьму? – Вонхо старается не морщится брезгливо, но получается плохо, а Чангюн слишком остро воспринимает такую помощь и весь ощетинивается, воинственно сверкая темными глазами. - Не нужно мне ничего! Лучше себе шмотья накупи, чтобы привлекать клиентов моложе сорока! – буквально выплёвывает Чангюн и, поддавшись эмоциям, уже готов бросить и мороженное в лужу на асфальте, но то ли совесть не позволяет, то ли голодный желудок. На мгновение повисает тишина, а потом Вонхо, глаза которого лишь слегка расширились после вроде бы обидных слов, начинает громко смеяться, вводя своего соседа, похожего сейчас на расхорохорившегося воробья, в минутный ступор. Отсмеявшись, он треплет недовольного Чангюна по лохматой голове и улыбается так широко, что, кажется, на его лице сейчас треснет слой макияжа. - А ты забавный. Думал, я просто так предлагаю? – Вонхо хитро прищуривается, засовывая руки в карманы кожанки, а Чангюн заинтересованно ведёт ухом и откусывает громадный кусок предательски тающего мороженого, оставляющего белые следы на губах, которые тут же слизываются юрким язычком. Чангюн не видит, как взгляд собеседника буквально прилипает к его губам, так как слишком занят тем, что снова вытирает шмыгающий нос рукавом. - В постель я с тобой не лягу! – после пылко отвечает Чангюн, щёки которого мило начинают краснеть, а Вонхо давит новый приступ смеха. - Сдался ты мне. Тощий, угловатый подросток, в волосах которого птицы свили себе гнездо и живут там, - Чангюн автоматически тянется рукой к волосам, а Вонхо всё же смеётся, замечая гневный взгляд, в котором мелькнули оттенки обиды. – Мне нужна сиделка, - между тем продолжает он и, заметив как удивлённо выгнулись брови собеседника, спешно поясняет, - точнее не мне, а моему другу. Он крайне… - замолкает, подбирая слово, - ограничен в действиях и ему нужна помощь и присмотр. - Не думаю, что я лучшая кандидатура, - морщит нос Чангюн, облизывая деревянную палочку. – Это смешно. - Возможно, - уходит от прямого ответа Вонхо, - но ты мне нравишься, а значит понравишься и Минхёку. А, следовательно, мне не нужно больше оббивать пороги медицинских контор, которые уже и так занесли меня во все возможные черные списки в связи с тяжёлым характером пациента. Чангюн молчит, рассматривая прожилки на абсолютно чистой палочке, и конкретно задумывается, хотя всё ещё не понимает, как его, который и о себе-то толком позаботиться не может, можно приставить к больному человеку, которому наверняка нужен хороший медицинский уход. А единственное, что знал Чангюн о медицине, так это то, что уколы - это больно, синяки сходят через неделю, а раны на коленках надо тщательно промывать, чтобы они не загнили. - На твоём месте я бы попробовал, - пожимает плечами Вонхо и снова отворачивает голову, всматриваясь вдаль улиц. – Хорошо отплачу. - Мороженым? – не подумав, выпаливает Чангюн, которому хочется ещё сладкого лакомства, и снова позорно краснеет, когда слышит хохот со стороны собеседника. - Вообще хотел деньгами, но как затребуешь, - в голосе Вонхо не исчезают смешливые нотки, а Чангюн внезапно сердится то ли на себя, то ли на Вонхо, и снова напоминает лохматого воробья. Хосок ели сдерживает порыв, чтобы ещё раз прикоснуться к жестким волосам и потрепать их. – Жить будешь у нас. Минхёку требуется круглосуточный надсмотр, особенно когда меня нет. Кажется, последним Вонхо убивает последние серьёзные сомнения Чангюна, который неожиданно для себя соглашается и даже ладошку протягивает для того, чтобы скрепить союз. Только Хосок смотрит на эту грязную ладошку с неким налётом брезгливости и вертит головой. - Нет уж. Сначала душ, а потом и пообниматься можно. Думаю, и с Минхёком познакомлю после того, как смоем с тебя всю грязь. Удивительно, но Чангюну уже не обидно, а, наоборот, даже стыдно из-за своего внешнего вида. Он покорно тупит взгляд, а Хосок протягивает ладонь, чтобы забрать и выкинуть палочку, которую Чангюн не отдаёт, а прячет в карман, словно стащенный слиток золота. Вонхо встаёт первым, отряхивает штаны и дожидается, когда подскочит Чангюн, а затем не спеша направляется в темную даль улиц, изредка оглядываясь, чтобы убедиться, что парень идёт за ним. И Чангюн, внезапно вновь подвергнутый сомнениям, действительно идёт следом и заставляет не обращать себя внимания на глупые сомнения, решив, что хуже, чем есть всё равно его жизнь не станет.