Сборник

Идти сложнее с каждым шагом; ноги точно свинцом наполнены, а подошва обуви смазана суперклеем. Но Чангюн упрямо движется вперед, окровавленными пальцами хватается за выступы в кирпичной стене и беспокоится только о дыхании, которое сбивается каждый раз, стоит боли прорезать всё тело. Он сильнее прижимает правую ладонь к боку, тем самым пытаясь остановить кровотечение и позволяет себе сделать глубокий вдох, зажмуриваясь от острого импульса, иглой прошедшего через весь организм и завершившегося болевой точкой в виске. Звать на помощь ему кажется глупым и бесполезным, тем более, что гордость не позволит перед кем-либо показаться слабым, даже когда действительно слаб, а в боку зияет дыра, нанесённая охотничьим ножом. Чангюн делает ещё пару шагов, наступая на темные капли собственной крови и втирая их в песок; ему остаётся ещё буквально с десяток метров до оживлённой улицы, где можно будет у прохожего попросить телефон и позвонить, например, Кихёну. Нет. Кихёну нельзя, слишком кудахтать будет и причитать громко, что уши заболят, а Чангюну совершенна не нужна дополнительная боль. Да и волновать хёна не хочется, у него и так в последнее время очень много неудач в жизни. Или Хосоку, у которого такта немного побольше будет, и он, если и скажет что-то о неразумности Има, то после того, как будет уверен, что его жизни ничего не угрожает. Да Чангюн был бы рад сейчас даже апатичному Хёнвону, обычно ни во что не ставящего младшего, но всё же опекая того какой-то своей извращённой заботой. Новая волна боли накрывает настолько сильно, что подкашиваются ноги, и Чангюн, охнув, почти падает, но успевает пальцами зацепиться за выступы и замирает в неудобной позе, боясь сделать пару вдохов. Конечно, он только тешит себя позитивными мыслями, так как понимает, что ему не преодолеть этот десяток метров, и что попросить о помощи уже не получится, так как в горло словно пластину вставили, и даже застонать в голос нет возможности, что говорить о полноценном предложении. Он тяжело оседает вниз, головой прислоняясь к холодной стене, а ноги вытягивает; рана кровоточить не перестаёт, и низ футболки уже полностью пропитался багровой кровью, запах которой был настолько тошнотворным, что хотелось блевать. Внезапно он старается вспомнить, зачем вообще пришёл сюда, в темный переулок, и кто нанёс ему этот удар ножом, но мысли путаются, как у сумасшедшего, накаченного транквилизаторами. Единственное, что вспоминается, так это то, как он пытался бежать, но чья рука крепко сжала его горло и пару раз приложила о стену, а затем в свете уличного фонаря блеснуло лезвие ножа, через мгновение очень легко вошедшее в тело Чангюна. Кто-то - наверно, Кихён, - говорил, что мелкому пора завязывать общаться с местными бандами; говорил это, вздыхал и лохматил свои белоснежные волосы с кончиками, окрашенными в синий.. Или это был Хосок? Слух резко становится очень чувствительным, и Чангюн слышит звуки оживлённой улицы, так словно бы уже находился на ней, но стоит открыть глаза и повернуться, то разочарование бьёт больнее, чем ноющая рана. Ему не сделать больше и шага, и с каждой секундой дышать всё тяжелее, словно лёгкие наполняются кровью, что не успела вытечь из чертовой раны. Чангюн убирает ладонь от неё, так как сил в руках не осталось совсем, и они уже не подконтрольны ему. Он жалеет о том, что так и не сказал хёнам, что любит их, что не слопал кекс, испеченный Кихёном, что в комнате не прибрался и не спрятал порно-журналы - вот уже Хосок-хён повеселится, когда после его, чангюновской смерти, будет разбирать вещи в комнате. Чангюн сам улыбается этой мысли, не чувствуя, как тонкая струйка крови стекает из уголка рта. Он надеется, что у него будет возможность попросить прощения за все свои грехи и на небесах он будет ангелом. С крыльями белыми, как у костюма Минхёк-хёна на Рождество. И за ребятами будет следить оттуда, может... даже станет ангелом-хранителем для них всех... Или переродится совсем скоро... в кошечку чёрную... которую подберёт Кихён... Кихён-хён. Глаза его закрываются полностью, голова падает на грудь ничем больше не удерживаемая, а в холодный воздух побелевшие губы выпускают последнее облачко пара.