Сборник

- Дэнни, хэй! Придешь сегодня? Кто-то орёт в самое ухо, но голос все равно распознается с трудом сквозь толщу клубной музыки, пока не посмотришь в глаза человеку, решившему в наглую нарушить личное пространство. Дэнни натягивает капюшон сильнее и отвечает, не напрягая и без того севший после длительных рэп-баттлов, голос: он знает, что его всё равно услышат, даже если говорить будет шепотом. Даже если промолчит - собеседник всё поймёт по его глазам, обычно рассказывающим больше, в том числе, куда пройти нахуй, чтобы не беспокоить. Собеседник в толпе исчезает в ту же минуту, растворяясь в свете цветных ламп меж танцующих тел, и больше не задерживает спешащего на выход Дэнни, надеющегося, что успеет выйти на улицу до того, как кто-то ещё опомнится и привлечет его к разговору. Не то чтобы Дэнни был паршив характером, просто сегодня не тот день, когда его стоит задерживать. На его сомнительное счастье задержаться приходится только у выхода рядом с двумя туповатыми охранниками, видимо, подумавшими, что он в карманах проносит коктейли. До дома добегает в рекордные полчаса, прилично срезав путь и передвигаясь исключительно темными переулками, где благодаря неприметному виду и черной одежде практически сливается с фоном: капюшон приходится натянуть практически на глаза, чтобы скрыть растрепанные волосы платинового цвета. Дэнни старается не хлопать громко дверью и звенеть ключами, но хозяйка все равно просыпается. - Линда, это я - Дэниэль, - громко кричит, чтобы успокоить женщину и предотвратить её появление перед своими глазами. Видимо, произнесённое устраивает хозяйку, которая остаётся в спальне, позволяя Дэнни быстро проскользнуть в свою комнату и закрыться на оба замка. Он бросается к шкафу, где на верхней полке под аккуратно сложенным бельем спрятан небольшой телефон - единственная ниточка, связывающая его с прошлой жизнью. Экран телефона подсвечивается ядовитым зеленым цветом, а пустота на нем говорит о том, что время ещё не прошло. Дэнни отбрасывает его на кровать, сам между тем снимает кофту и обувь. А затем забирается на постель с ногами, спиной прижимаясь к холодной стене, отчего сразу же телу проходит дрожь, и, прикрыв глаза, ждёт. Стук сердца Дэнни словно бы отсчитывает секунды, которые остались до того, как он снова окунется в прошлую жизнь: пусть ненадолго - минут на пять-десять, - но этого вполне хватит, чтобы потом латать раскрывшиеся раны до следующего звонка. Телефон лежит у босых ног и молчит, не торопясь разрезать тишину трелью. Когда-то - кажется, очень давно - он сбежал в другую страну с целью начать новую жизнь. И начал, только отпустить старую до конца так и не смог. Она, словно чернилами разлилась огромным пятном в его памяти, и вывести это пятно было нельзя ничем. Дэнни бы не отказался от амнезии, но боялся, что тогда потеряет возможность писать лирику - то, что в его жизни было краеугольным камнем. С помощью неё он зарабатывал деньги, чтобы хоть как-то существовать в новом мире, и с помощью неё же пробовал вывести черное клеймо со своих воспоминаний. Но все его попытки были настолько жалкими, что перерезать себе вены в тот момент казалось более правильным выходом, чем... Трель телефона, внезапно раздавшаяся в тишине, пугает: Дэнни вздрагивает, резко подхватывает его, сразу же нажимая на кнопку ответа, и задерживает дыхание, когда поднеся устройство к уху, слышит знакомое: - Чангюн, это ты? Реальность даёт трещину, и прошлое лавиной заполняет Чангюна, вцепившегося пальцами в белые пряди и задышавшего очень тяжело. У говорившего на том конце голос совсем уставший и хриплый, словно бы до этого его сильно напрягали криком или пением. - Да, Кихён-хён, это я. Вспоминать родной язык с каждым разом сложнее: кажется, Чангюн и говорит уже с ужасным акцентом, но хён не придирается и вроде бы пока речь его разбирает, поэтому он старается не заострять на этом внимание. - Что? Как обычно? Мне сразу начинать докладывать, не ожидая, что ты хоть что-то скажешь о себе? - незлая усмешка в родном голосе, а Чангюн закусывает губу и машет головой, словно собеседник его сейчас может увидеть. - Хён.. не надо, - жалобная просьба, повторяющаяся из раза в раз. Отказывать Кихёну очень больно, но ещё больнее делиться событиями новой жизни, тем самым лишь прочнее связывая прошлое и настоящее, когда хочешь совершенно обратное. - Плохо всё, Чангюн, - после глубокого вздоха отвечает Кихён, а на фоне слышится шум работающей механической машины, - его состояние ухудшается, а доктора все как один молчат и руками разводят. Чангюн, - он делает паузу, чтобы глубоко вздохнуть, в то время, как сам Чангюн дыхание задерживает, ожидая продолжение, которое, он уверен, мало понравится: - ему недолго осталось. Самое большое - полтора месяца. Кажется, легкие прокалывают двумя иглами одновременно, выпуская из них воздух, так как дышать становится невыносимо больно и внезапно заболевшие виски не облегчают состояние. Чангюн сильнее лишь сжимает телефон в руке и собирает все силы для новой фразы. - Всё настолько плохо? - Да, Чангюн, - устало отвечает Кихён, а Чангюн представляет, как тот прикрывает глаза и проводит по ним рукой - его любимый жест, - он всё чаще зовёт тебя, находясь в бессознательном состоянии и не понимает, когда врачи ему отвечают, что тебя нет. Впрочем, это давно началось - я говорил, но последнюю неделю находиться рядом с ним слишком ад даже для меня. - Ты устал, хён? - Чангюн чувствует себя эгоистичной тварью, взвалившей на плечи старшего очень много всего, а затем удачно свалившей в неизвестном направлении. Он до сих пор не сказал Кихёну, где находится, и очень удивительно, что тот вообще поддерживал с ним связь несмотря на то, что Чангюн совершил. - Я не прошу приехать к себе, - Кихён успешно игнорирует заданный вопрос, - вернись к нему на эти несколько дней его жизни. - Нельзя, хён. Ты знаешь, - Чангюн старается говорить твердо, но голос все равно ломается, а слёзы уже блестят на глазах. - Я знаю, что не понимал никогда ваши игры, не понимаю и, кажется, никогда не пойму. И да, я устал, поэтому если есть ещё вопросы, задавай, иначе я прекращу разговор. Знаешь ли с тобой очень больно говорить, когда за стенкой надрывно кричат твоё имя и умоляют придти, - к концу фразы голос у Кихёна очень злой, а стоит старшему замолкнуть, как Чангюн отчетливо слышит своё имя. И протяжный голос, кричащий его, проникает в разум быстрее пули: Чангюн бросает телефон сразу же, понимая, что если продолжит разговор, то скорее всего утром будет брать билеты до Сеула. Нет, он не для этого уехал, чтобы вот так жалко сорваться, когда осталось совсем чуть-чуть. Чангюна бьёт сильнейший озноб, он заворачивается в одеяло и сжимается в комок, пропитывая наволочку слезами, льющимися из глаз непрекращающимся потоком. Потерпеть совсем немного, и затем иглы не будут прокалывать легкие, а трещина с прошлым закроется с полностью, по крайней мере Чангюн хочет в это верить. Брошенный телефон зазвонит в свой последний раз через тридцать шесть дней, а затем будет выкинут в ближайшую урну за ненадобностью. После чего, несмотря на отвратительную загазованность воздуха грязного города, Чангюн сделает глубокий вдох и, наконец, в полной мере осознает себя Дэниелем.