Pineapple Icecream

— Я не говорил, что ненавижу ананасовое мороженое? Эмили заливисто засмеялась, откинувшись назад, на спинку крутящегося стула, и отставив в сторону руку со стаканчиком ядовито-жёлтого лакомства.  — Тогда куда делись полпачки? Илай внимательно посмотрел на дно своего стаканчика без малейшего признака энтузиазма и полушутливо, полусерьёзно проговорил:  — Я же должен был позволить твоему отцу принести извинения. Честное слово, в меня больше не влезет.  — Не обязательно было так усердствовать. Это было извинение?  — Ну, считай, что да. Он всё равно по-другому не может.  — Что я по-другому не могу? Лайтман появился, как обычно, внезапно, хлёстким силуэтом своей фигуры внеся нотку дисбаланса в спокойную атмосферу, царившую на кухне. Илай почувствовал, что хорошее настроение немедленно испарилось, словно парня должны были отругать за очередную оплошность в работе, при том что сейчас он находился дома у начальника в качестве пострадавшего «при исполнении» и вообще-то имел полное право если не на сочувствие (сочувствие и Лайтман, который полностью проигнорировал сегодня тот факт, что его сотрудник едва не умер? ха!), то хотя бы на проявление обыкновенной вежливости. Понимал это Кэл или нет, было, несмотря на слова его дочери, пока что неясно. В то время как Илай собирался с мыслями, Эмили ответила за него:  — Извиняться. Ты не умеешь извиняться.  — Разве? — Кэл, косой насмешливой улыбкой обнажив зубы, лениво подошёл к столу, не сводя с Локера пронзительно голубых глаз. Выражение его лица становилось подозрительно похожим на то, с которым он обращался к потенциальным преступникам, готовясь в мощной язвительной атаке уличить их во лжи. Иначе говоря, опять. Парень подумал о том, что сейчас Лайтман просто-напросто скажет, как по-идиотски и самонадеянно было приходить сюда в надежде удостоиться хоть капли внимания. Что никаких объяснений полному равнодушию не будет и быть не может, потому что Локер бесконечно жалок, а это приглашение — пустая формальность, на которую мог повестись только такой наивный дурак, как он. Словом, Кэл унизит его в своей привычной манере, как унижал всегда, только в этот раз ещё и на глазах у Эмили. Лайтман продолжает смотреть, ожидая ответа, и Локер с обречённостью неопределённо дёргает плечом. Говорить как-то нечего.  — Я пойду, наверное, — всё же произносит устало он и поднимает глаза. Их с Лайтманом взгляды встречаются; у Илая на душе пусто и спокойно, и поэтому ему абсолютно наплевать, что сейчас выражает его лицо. Он всё равно сейчас почти ничего не чувствует. А Лайтман тоже молчит, весь какой-то нетипично тихий и… растерянный? Даже его голос звучит немного иначе:  — Я провожу. А потом, словно в подтверждение, проходя мимо сидящего Локера к выходу, он легонько касается пальцами его плеча, и это так неожиданно, что Илай ещё мгновение не движется, пытаясь понять, было ли это на самом деле. И когда встаёт, отодвигая стул, и идёт за Лайтманом, то даже забывает сказать что-нибудь оставшейся на кухне Эмили. Они доходят до двери и останавливаются. Локер надевает куртку. Кэл следит за каждым его движением. Локер переобувается и, выпрямляясь, смотрит на своего начальника.  — Я говорил, что я вас ненавижу? — внезапно слетает с его губ. Кончики рта Лайтмана вздрагивают, словно он борется сам с собой, а потом всё-таки растягиваются в слабой тёплой улыбке.  — Иди домой, — отвечает он, отводя взгляд чуть в сторону и продолжая улыбаться. Тогда Локер поворачивается к двери, нажимает на ручку и пересекает порог. Поздний вечер ложится на лицо темнотой и фонарными пятнами. Илай вдыхает прохладный и влажный воздух и идёт домой, думая о том, что завтра же отправится в магазин за ананасовым мороженым и купит себе ещё целую пачку.