Бессилие всесильных

      Ришелье сидел за письменным столом и изучал бумаги, когда раздался стук в дверь кабинета. Кардинал мрачно оторвался от чтения: сегодня он был не в настроении, поэтому любая попытка прервать его размышления вызывала волну гнева и недовольства.       — Войдите.       Дверь открылась, и на пороге показалась фигура, которую Ришелье рассмотрел не сразу. Но, как только посетитель из темноты коридора вступил в квадрат ярко освещенной комнаты, кардинал увидел улыбающееся лицо Фабри.       — Ну, здравствуйте, Ваше Высокопреосвященство!       Удивлению первого министра не было предела.       Фабри де Пейреск!*       Ришелье порывисто встал и обнял старого друга. Они не виделись уже четыре года, с тех пор как Фабри уехал путешествовать по Ближнему Востоку. Время от времени до кардинала доходили слухи, будто Пейреск сгинул где-то в бескрайних пустынях Персии, но кардинал знал, что этот бродяга еще вернется живым и здоровым.       Когда Фабри разомкнул свои железные объятия, Ришелье усадил его в большое кресло, стоявшее рядом с письменным столом, и приказал лакею принести бутылку хорошего вина.       — Только не говори мне, что ты не знал о моем прибытии во Францию! — хитро подмигнул Ришелье де Пейреск.       — Признаться, до меня доходили сведения, но я не думал, что ты так скоро прибудешь в Париж.       — Я сам полагал, будто дорога займет у меня больше времени. Но, знаешь, после четырех лет скитаний по Востоку, мне страшно хотелось вернуться в родную Францию, поэтому я так торопился.       Ришелье был невероятно рад видеть старого друга. В силу замкнутости своего характера и особенностей занимаемого им высокого государственного поста, кардинал плохо сходился с людьми. В каждом человеке он видел потенциального врага, поэтому мало кому доверял и всегда ожидал предательства. Бесстрастность и холодность, с которой он общался с окружающими, порождали в душах людей смутное впечатление, будто перед ними жестокий министр, тиран, в котором нет ничего человеческого, в котором разум и расчет убили элементарные чувства. Но, как ни странно, были люди, к которым кардинал относился очень тепло.       Среди них был Фабри де Пейреск — страстный путешественник, астроном и антиквар. Они познакомились случайно, будучи еще молодыми людьми. Пейреск, по натуре общительный и с живым характером, сразу же обратил внимание на нелюдимого и болезненно замкнутого Армана дю Плесси, в котором читался талант и острый ум. Двое любознательных и жадных до жизни юношей сошлись на почве общего увлечения наукой и искусством.       Шло время, но они не теряли друг друга из вида. Ришелье получил сан кардинала и занял пост первого министра Франции, а Пейреск стал известным ученым и путешественником. Тем не менее, бывая, хоть и довольно редко, в Париже, Фабри навещал старого друга.       Лакей принес пыльную бутылку вина и разлил напиток по бокалам.       Ришелье расспрашивал Пейреска о его путешествии по Ближнему Востоку, о научных исследованиях, планах на будущее. Фабри с жаром и не без удовольствия рассказывал о своих приключениях, но кардиналу вопросов почти не задавал. Он знал, что всю свою жизнь последний без остатка отдал государственной деятельности, так что любой заданный вопрос прямо или косвенно коснулся бы тем, большинство из которых составляли государственную тайну.       Через некоторое время Пейреск вдруг оживился, как будто вспомнив что-то.       — Кстати, у меня для тебя кое-что есть. Я знаю, что ты увлекаешься коллекционированием антиквариата, поэтому привез тебе любопытную вещь из Персии.       Фабри извлек из сумки, висевшей сбоку на поясе, небольшой сверток. Кардинал не без любопытства развернул его и пришел в восторг. Это была книга в обложке из тончайших золотых пластин с украшениями из затейливого цветочного орнамента и драгоценных камней. Страницы рукописной книги были богато иллюстрированы миниатюрами, которые окружал текст, написанный арабской вязью.       — Mon Dieu**, это просто великолепный сборник персидской поэзии, — произнес кардинал, скользя взглядом по тексту.       — Пустяки... Я бы привез тебе больше, но по дороге в Турцию на нас напала шайка разбойников. Битва была знатная, но мы лишились коллекции фарфора и нескольких замечательных ковров. Но, это еще не все. Попроси своего лакея принести то, за чем я велел ему присмотреть в коридоре.       Ришелье, не без удивления, позвонил. Он знал любовь Фабри к эффектным подаркам, но в этот раз все было уж слишком таинственно.       Лакей вошел в кабинет, неся на руках что-то завернутое в несколько слоев ткани, и передал предмет Пейреску. Тот развернул материю, и на столе перед Ришелье оказался совсем еще молодой и пушистый кот***.       — Купил его в Анкаре, специально для тебя. Ты же все еще большой любитель кошек, да? Правда, он немного вырос, пока я добрался из Турции в Париж...       Но Ришелье это ничуть не смущало.       Де Пейреск был счастлив видеть радость в глазах друга, который носил в душе столько печали.

* * *

      Часы пробили полночь, когда в беседе друзей вдруг воцарилась пауза. Кардинал, поглаживая на коленях своего нового питомца, не мог не заметить, что Пейреск весь вечер хочет его о чем-то спросить, но никак не решается. Ришелье знал, что это будет за вопрос и весь вечер готовился услышать его.       В конце концов, путешественник собрался с духом и осторожно спросил:       — Ну как она?       По лицу кардинала пробежала тень тревоги:       — Плохо. Очень плохо.       — Ты уже ездил к ней?       — Еще нет. Я собираюсь туда через три дня. Аббатиса пишет, что становится только хуже.       Фабри печально опустил голову. Славная, бедная девушка...       Ришелье встал, подошел к окну и прислонился головой к стене. Минут десять он смотрел в темноту летней ночи и, наконец, произнес изменившимся голосом:       — Знаешь, я ведь всю жизнь пытался ей помочь. Сначала я надеялся ее вылечить, но потом просто пытался найти средство облегчить ее страдания. А сейчас... Столько лет я искал помощи у науки, медицины и даже алхимии. Но, кажется, все тщетно. Я управляю политикой великого государства, но ей помочь я не могу. В народе уже ходят слухи, что я увлекаюсь оккультизмом, что я кардинал-еретик, Сатана в мантии...       В глазах Ришелье, ставших тусклыми и серыми от горя, появился влажный блеск.       Доброе сердце Фабри разрывалось от жалости. Бедная Николь... Бедный Арман...       Пейреск извлек из сумки нечто, похожее на медальон и протянул его кардиналу:       — Это специально для нее. В Иране я познакомился с одним врачом и алхимиком, который сделал эту ладанку. Внутри нее особый состав из трав и толченых костей. Я понимаю, это звучит как ересь, но вдруг хоть это принесет ей утешение.       Кардинал взял из рук друга медальон. Он молчал, но в его взгляде Фабри прочел все то, что Ришелье чувствовал, но не мог выразить словами.