Москва слезам не верит

К полудню Курякин уже возвращался домой. Примерно в то же время заморосил противный дождь, который неприятно щекотал лицо и заставлял постоянно щуриться. Голова гудела; обработанная рана в брови саднила; имена веселой компании крутились в голове, чтобы потом обязательно быть на столе КГБ, но единственное, чего ему действительно хотелось — забыться глубоким сном. Проходя мимо лавочки, на которой по случаю пасмурной погоды не оказалось престарелых сплетниц с кульком семечек, Курякин зачем-то поднял взгляд вверх. Из соседского окна, чуть отодвинув тюль в сторону, на него смотрела та самая Любовь Витальевна, которая в своем мозгу уже генерировала целую историю о том, как мастер спорта и завидный холостяк с машиной пошел по наклонной. Тяжело выдохнув, Илья зашел в подъезд, а затем быстро поднялся на свой этаж. Пару поворотов ключа в замке, и мужчина, наконец, оказался дома. Потерев пальцами между бровей, Курякин поспешил раздеться и быстро ретировался в ванную. Обмотавшись бледно-синим полотенцем, Илья вошел в гостиную и замер: на диване с таким же изумленным выражением лица сидел Наполеон с последним выпуском «Правды» в руках. — Что?.. — нахмурился Илья, обернувшись себе за спину. — Но как?.. Стоило ли вообще удивляться? Соло был мастером взлома любых замков. Илья был уверен, чтобы открыть его дверь американцу понадобилась лишь скрепка. — И тебе доброе утро, большевик, — улыбнулся он, на секунду вскинув брови. Таким обнаженным Наполеон видел его впервые. Честно признаться, к такому откровению он был не готов. Однако взгляд украдкой все равно запечатлел желанную картину в памяти. Что может быть лучше в холодную осеннюю погоду, если не разгоряченное тело мужчины, который не покидал его фантазий? Соло еще раз окинул взглядом своего русского партнера. Илья был безупречен. Высокого роста, великолепно сложен, от чего казался еще выше и даже изящней. И, несмотря на свою угрюмость, двигался он с небывалым для железного занавеса артистизмом, особенно — в одном полотенце. Впрочем, в одежде Илья выглядел не хуже. Одевался он… тут, конечно, у Наполеона был целый список замечаний. Курякину было очень далеко до фирменного лоска и самых удачных комбинаций западных брендов моды, однако в его всегда чистом, выглаженном и сдержанном одеянии присутствовала такая неповторимая изюминка, что Наполеон мог простить ему все, что угодно. За исключением выбора галстука, конечно. Неудивительно, что мужчина пользовался большой популярностью среди женщин. Но если другие представители сильного пола пользовались бы таким преимуществом, то Илья подобное игнорировал. Задействовать свой русский шарм, от которого по коже проходился весь холод Сибири, Илья мог лишь на задании, если это было необходимо. К сожалению, чаще на миссиях требовались все-таки опыт, сила, острый ум и умение хладнокровно мыслить в самых критических ситуациях. Все, что касалось женщин, всегда доставалось Наполеону уже по умолчанию. И если американец не мог добиться сибирского холода на своей коже, то хотел хотя бы подарить это кому-то. Собственничество было здесь совершенно не к месту: если Соло не мог попробовать желанное, он хотел хотя бы увидеть это. — Располагайся, — иронично бросил Курякин и развернулся, чтобы пойти в спальню и все-таки одеться. Когда русский скрылся из виду, Наполеон еле подавил желание последовать за ним. Во всяком случае, ожидание с девяти утра было щедро вознаграждено. — Фух, — вздохнул Соло и закусил губу. Спустя пару минут Илья так и не появился в гостиной снова, хотя ему хватило бы и минуты, чтобы одеться. Поверить в то, что Курякин разрывался внутри от муки выбора наряда, было невозможным. Отложив газету в сторону, Соло хлопнул себя по коленям и поднялся на ноги. Русского удалось обнаружить в постели под одеялом. — Ты издеваешься? — выдохнул американец. — Ковбой, я очень устал. — Неужели? — выгнул бровь Наполеон и, поправив одеяло с другой стороны постели, сел на кровати. Илья лежал на груди и к подушке прижимался как раз той частью лица, чтобы иметь возможность смотреть на вконец обнаглевшего американца. — Так что за Танюша? — Мягкие согласные ты порой произносишь со страшным акцентом, — улыбнулся Илья, которому впервые выпала такая продолжительная возможность говорить с Наполеоном на своем родном языке. — Это можно потерпеть. То, как ты говоришь по-английски, выносить уже невозможно, — улыбнулся брюнет. — Так что за Таня? — Что за допрос ты устроил? — Просто мне интересно, как все прошло. — Было неудобно, — чуть погодя ответил Курякин. — Даже неловко, — продолжал русский. Признаться, Соло и не ожидал, что Илья расколется так быстро. – Да. Неудобно и неловко, но весьма мило. — Мило? — выражение лица американца так и спрашивало «И это все?» Больших подробностей ему все равно не услышать. — Да, мило. — Ну, я горд тобой. Честно признаться, я был почти уверен, что она будет плакать. Илья сонно разлепил веки и глянул на напарника. — Что ты имеешь в виду? — Ты же такой сухарь! Все твои проблемы от отсутствия личной жизни. У тебя было столько возможностей «объездить» породистую лошадку, но ты… — Что? — нахмурился Курякин и чуть отнялся от подушки. — Ничего не было, ты в своем уме? — Кажется, я рано тобой возгордился, — выдохнул Наполеон со смешком, но почему-то в глубине души даже обрадовался такой новости. — Тогда в чем заключалось неудобство? — Ее родители проснулись, когда мы пришли. Ее отец — профессор литературы, мать — учитель музыки. И я… с разукрашенной физиономией. — Она живет с родителями? — не понял Соло. — Сколько ей лет? — Она не замужем, это нормально жить с родителями. — Так почему же ты так долго был у нее? — этим вопросом Наполеон сказал больше, чем хотел. — Ты ревнуешь, ковбой? — усмехнулся Илья и прикрыл глаза, удобнее ложась на подушке. Наполеон молчал. Ему, конечно, хотелось сказать, что это не так, но они оба знали, что это неправда. — Хочешь, я устрою тебе экскурсию по местам, которые ты захочешь обокрасть? — Щедро, — хмыкнул Наполеон. — Вместо ответа на мои чувства устроишь мне походы по музеям? — Ну да. — Нет, спасибо. Сходи туда с Татьяной. Она, наверное, очень огорчена, что ничего не случилось. — Ты, кажется, огорчен этим больше, — зевнул Курякин и больше ничего не сказал. Сон все-таки полностью завладел его сознанием. — В этой стране секса нет, — выдохнул Соло мысли вслух и закинул руки за голову. Странно было говорить об отсутствии секса в России, когда он провел остаток ночи с двумя девушками, которые наверняка знали о сексе все (ведь брали за это деньги). Но две барышни были так вымотаны и пьяны, что стоило их головам коснуться подушек, они тут же уснули, оставив своего клиента без ласк, а КГБ без информации.

***

— Ты отказал ей? — не поверил Соло. Теперь американский турист пребывал в гостинице «Метрополь». Расхаживая по своему номеру в дорогом шелковом халате, ЦРУ-шник просто не мог взять в толк, почему с Курякиным так сложно строить взаимоотношения. — Ковбой, это не для меня. Лучший агент — агент без семьи. — Ты сейчас серьезно? — развернулся брюнет. — Одно свидание — это уже семья? Боже! — Нет, но оно может привести к этому, — пожал плечами Илья. — Ты по той же причине не попробовал с Габи? — наконец, темы разговоров скатились до личных тем. Добиться от Ильи подобного было так же тяжело, как собственноручно попытаться оторвать багажник от машины. — Она тоже агент, не сказать, что хороший, но… — Это еще хуже. Она — женщина. Женщина в разведке — это… — Ужас? — хохотнул Соло, хотя против Габи ничего не имел. По крайней мере, на их первом задании ей мастерски удалось обвести вокруг пальца обоих. — Нет, это постоянные переживания. Когда-нибудь ей придется соблазнить мужчину… — О! — вдруг воскликнул Наполеон. — Так ты собственник? — Каждый мужчина собственник. — Ну, — пожал плечами Соло, — может… Но я не понимаю, разве отсутствие семьи дает запрет на обычные удовольствия? Все эти байки о том, что у вас нет секса — полная чушь. Разводов, конечно, у вас мало, но супружеская неверность так же естественна, как роса по утрам. Большевик, ты не расслабляешься с женщинами, не расслабляешься с мужчинами. Ты вообще когда-нибудь этим занимался? — хохотнул Наполеон. — Вдруг ты просто не знаешь, от чего отказываешься? — Прекрати, я не девственник, — строго посмотрел русский на коллегу. — Да уже слабо верится. Играть постоянно в холостую? Боже, мне тебя жаль, — искренне выдохнул Соло и плеснул в бокалы виски. — В мире столько красивых женщин, столько удовольствий, а ты свой железный занавес везде с собой таскаешь. Твоя соломинка спасения – я, но и тут ты дал заднюю. — Это не по-мужски. Это неестественно, — в душе Ильи правила гомофобия. — Но даже у вас есть гомосексуалисты, — подметил американец и закупорил хрустальный графин. — Которых пачками отправляют за решетку. О, нет, спасибо, но я не хочу увидеть свое имя в «голубой» папке. — Голубая папка? — вскинул брови брюнет и подошел к русскому, вежливо протянув ему бокал. Илья бокал принял, но пить не стал, скорее просто стал крутить его в руках. — Да. У нас есть специальная папка, в которой есть копии досье на каждого, кто был уличен в гомосексуальных отношениях или педерастии. Актеры, певцы, писатели, поэты, чиновники… Всех за решетку не упрячешь, зато их шантажируют, — поджал губы Курякин и все-таки пригубил виски. — В твоем досье нет графы о гомосексуализме, но если она там появится, к тебе сразу пошлют агента на соблазнение. Могу устроить. — Только если этим агентом окажешься ты, — улыбнулся Соло. — Для педераста ты слишком разборчив. — Я люблю женщин, большевик, но не вижу ничего плохого в экспериментах, если они приятные. — Это просто омерзительно, — скривился Илья. — Ты не можешь знать, ты не пробовал, — усмехнулся Соло, прощупывая минное поле. Илья готов был взорваться. Он просто не мог говорить о чем-то столь интимном и противоестественном. — Почему ты считаешь это ненормальным? — Нормальный мужик не станет подставляться другому! Это же очевидно! — Ну, а другой вариант, когда подставляться не нужно? — Ковбой, — настороженно выдохнул Курякин, предупреждая товарища, что тот вот-вот наступит на мину, — для всего остального есть женщина. Оставь свои развратные западные замашки при себе. — Без проблем, просто ты явно не в себе: с женщинами у тебя дела обстоят также плохо. Мужчине нужен секс — это его природа. Ты не думал, что твои вспышки — лишь результат твоего воздержания? — Иногда мне кажется, что ты озабочен моей личной жизнью лишь потому, что не имеешь своей, — выгнул брови русский. — Что? — рассмеялся Наполеон. — Большевик, моей личной жизни можно только позавидовать. Я бы пожелал такого разнообразия и тебе. — У тебя нет личной жизни, ковбой, — хмыкнул Илья, а после добавил, — ты просто трахаешься. Американец нахмурил брови, сощурил глаза и даже приоткрыл рот, чтобы высказать возражение. Разве есть разница? Понятия о личной жизни здорового мужчины в расцвете его лет были у них очень разными. — Но это и есть личная жизнь. Я, конечно, понимаю, что ты лучше работаешь один, но наши миссии показали, что в паре ты делаешь это лучше, — улыбнулся Наполеон. — Давай сменим тему, — предложил Курякин, резко развернув Соло в другую стезю. — Конечно, большевик, — кивнул тот. — Кстати, Олег предложил отвезти тебя на дачу, — невзначай вспомнил Илья, хотя «закрыть» американца в одном месте, нашпигованном жучками, было его прямой задачей. — Дача? — вскинул брови брюнет. — Это интересно.