Наследница по прямой

Именно в последний день перед выпиской и произошла странная история, заставившая меня ещё раз задуматься, что всё было не так просто с Лили Эванс. Что всё идёт не так, как в каноне. Старик Гвон приходил утром и вечером, а в тот последний вечер он вошёл как раз тогда, когда я примеряла одно из своих прежних платьиц, с огорчением замечая, что оно сидит на мне не так, как мне хотелось бы. Увлеклась – вот и не заметила прихода Мастера. Только услышав лёгкое покашливание от двери, сообразила, что пока не готова к процедурам – не надела пижаму – так и стою в платье. С усилием потянула одежду через голову, запуталась в юбке. Так и зависла со спутанными руками. Ли Ван лёгкими шагами подошёл ко мне, стал помогать. Вдруг я услышала, как этот невозмутимый человек слегка присвистнул от удивления. Для него это было очень неожиданно – я уже успела это заметить. Я быстренько выскользнула из платья и вопросительно уставилась на старого Мастера. Тот быстро справился с удивлением – я опять ничего не смогла бы прочитать на его лице. Приступил к процедурам. Всё как обычно. Но перед уходом задал мне несколько вопросов. Приду ли я к нему домой, когда меня выпишут? Продолжу ли я проходить процедуры? И знаю ли я, какую форму имеет родимое пятно у меня на животе? Все вопросы задавались одинаково спокойным голосом, мои ответы выслушивались с абсолютно отсутствующим видом. И только ответ на последний вопрос был выслушан с заметным интересом. Ибо я брякнула, что никогда не разглядывала свой живот с подобной целью. Задумчиво покачав головой, мистер Гвон согласился, что у меня не было повода рассматривать такое маленькое пятнышко. Но всё же… Как только он ушёл, я бросилась в ванную комнату к большому зеркалу, обнажила свой живот и стала разглядывать его – в первый раз с тех пор, как попала в тело Лили Эванс. На самом деле, я и раньше видела пятно на животе – и в памяти Лили тоже. Но из-за повязки на голове не могла наклонять голову, чтобы рассмотреть его. Да и не было такой необходимости раньше. Пятно и пятно, небольшое по размеру, не во весь живот. И не на лице же! Да, это не была родинка, которая выступала бы над кожей, именно родимое пятно: бледно-коричневый треугольник с чётко выраженной светлой полосой посередине. Всё бы ничего – да вот располагался этот треугольник аккурат вокруг пупка, вписав его в себя. Ничего не напоминает? Вот-вот, и я была ошеломлена. Неужели это знак мне? Так и стояла перед зеркалом с задранной курткой от пижамы, пока не пришла матушка пожелать мне перед сном всего хорошего. Она уложила меня в кровать, поцеловала в лоб, пожелала спокойной ночи и мимоходом отметила, что загорать мне придётся в закрытом купальнике – только и всего. Как и ей. Чтобы не привлекать внимание на пляже. Люди не любят подобных знаков. Недаром когда-то для инквизиции было достаточно иметь родимое пятно на теле, чтобы быть обвинённой в связи с дьяволом. А ведь ещё одной приметой были зелёные глаза. И рыжие волосы. Как у Лили. Я с восторгом посмотрела на матушку. - А ты тоже колдунья? Как в сказках? – Наивный детский вопрос, заданный с широко распахнутыми глазами и соответствующим выражением на лице. О, я долго тренировалась перед зеркалом, когда была уверена, что меня никто не увидит! Матушка смутилась, ушла от ответа, стала напевать мне колыбельную. Я сонно пробормотала: - Было бы неплохо – захотелось тортика, р-раз – и появился. И доску я смогла бы тогда остановить прямо в воздухе. Если бы умела что-то делать. – У матушки, обнимавшей меня, ощутимо дрогнули руки, но голос не сбился. Начало положено. Завтра продолжу. Утром после завтрака меня торжественно переодели в нарядное платье, на голове кокетливо завязали лёгкий газовый шарфик с ярким рисунком, отлично скрывший остатки повязки и отсутствие волос на голове. Покрутили меня из стороны в сторону, не нашли изъянов. Посчитали, что я гожусь для выхода на улицу, а я и не собиралась спорить. Жуткая слабость вдруг накатила на меня – я боялась выйти на солнечный свет. Тщательно скрывая это от родителей, я вцепилась в сестру, практически повиснув на ней. - Что с тобой, Лилс? – Петуния с удивлением посмотрела на меня, чувствуя, что меня всю колотит. - Сама не понимаю, - сквозь зубы пробормотала я, - боюсь выйти на улицу. Там сейчас такое же яркое солнце, как и в тот день. - А, - понимающе протянула сестра, - ты боишься грустных воспоминаний. Так ведь уже два месяца прошло. Ладно, возьми пока мои очки. – И она сунула мне в руку свои любимые солнцезащитные очки в форме бабочки, которые ей как раз и подарили на этот день рождения. - Неет, не навсегда, - улыбнулась она мне, заметив моё удивление. – Только до дома. Потом будешь сама с родителями разговаривать. А сейчас пошли быстрее. Я же вижу, как тебе не терпится уйти отсюда. Я с благодарностью кивнула сестре и нацепила очки. И в самом деле – даже такая символическая защита – помогла. Я чувствовала, как постепенно меня прекратило трясти. И я уже совершенно спокойно проследовала с Петунией до машины отца. Ехали мы долго – больница была на другом краю города, практически в зелёной зоне. А наш дом стоял на берегу реки, что делила городок на две части. Теперь-то я понимала, что за рекой были расположены фабрики и дома тех, кто там работал. А мы жили в «чистой» части города. Хоть и на самой его границе. Как уже говорила, через реку можно было перебраться по висячему пешеходному мостику. А вот добираться до того же места на автомобиле пришлось бы, вернувшись обратно к больнице и повернув в другую сторону. Так причудливо был расположен Коукворт. Да, мистер Гвон тоже проживал в «чистой» части. Он ещё пригласил меня заходить к нему в гости. Если мне ещё потребуется его помощь. С любопытством осмотрела дом, в котором проживали Эвансы. Разумеется, он был мне знаком по воспоминаниям Лили, но теперь-то уж его оценивала я. Сразу было видно, что покупка его должна была обойтись достаточно дорого. Ибо этот дом имел только один этаж, вольготно раскинувшись на довольно большом участке земли. Ведь именно стоимость земли и заставляла строить трёх-четырёх этажные коттеджи, чтобы получить максимум из минимума земли. Помнится, что при мне – то есть при Лили говорили, что половину цены внёс дядя Альф. Как свадебный подарок для молодожёнов, но и то, что осталось, родители закончили выплачивать всего с год назад. Правда, в этом доме были мансарды, как раз переделанные в детские комнаты для меня и сестры, но вся остальная жизнь протекала на первом этаже. Тем лучше для меня – мне пока нежелательно слишком сильно напрягаться, бегая вверх-вниз по крутым лестницам. Оказалось – и это предусмотрено. На первое время меня переселили в бывшую библиотеку, заменив стоявший там диван удобной кроваткой. Недалеко от спальни родителей. Узнав об этом, я расплылась в счастливой улыбке. И под присмотром, и к источнику знаний поближе. - Но-но-но, - помахал перед моим носом отец, правильно поняв мою радость, - мисс Эванс, вы же не хотите пустить насмарку весь труд вашего батюшки, испортив все свои мозги тем, что перенапряжёте их? - Чего? – Мне было трудно так сразу переключиться. - Того самого! Все шкафы – заперты! Без моего разрешения – никаких перегрузок. Ни для головы, ни для тела. Или ты хочешь превратиться в одного из пациентов клиники мистера Питвика? Тот был коллегой отца по больнице, но курировал отделение практической психиатрии. Попросту – психбольницу. Мне этого совсем не хотелось, поэтому я слегка покачала головой. И мы все расположились в столовой отпраздновать моё возвращение в тесном семейном кругу. Беседа текла неспешно - обо всём понемногу, пока я не спросила: - А где живёт тот мальчик? Родители быстро переглянулись. Потом матушка осторожно спросила: - Какой мальчик? - Да тот, что в кустах всё время прятался. На той площадке. Неужели так и не подошёл, когда на меня доска свалилась? Отец нахмурился. - Знаешь, Рози, - обратился он к матушке, а мы с сестрой замерли, обратившись вслух. – Ведь я помню, что я сам отправил его домой на машине скорой помощи после того, как Лилс привезли в больницу. Но странно, что за всё это время я о нём больше не вспоминал. - А как он оказался в машине со мной? – удивилась я. – Он же постоянно был в стороне. - Он меня ударил и назвал дурой! – В голос заревела Пет. – Потом домой послал за носилками. - Постой-постой, - матушка обняла её и стала успокаивать. - За носилками? – Переспросил отец. – Правильно, Лили нельзя было приподнимать, но и унести надо было. А на площадку машина скорой помощи не проехала бы. А ты могла бы попытаться её тащить. - Ты его защищаешь? – Слёзы на глазах сестры мгновенно высохли. – За то, что он меня ударил?! - Не защищаю, а пытаюсь понять, Пет. – Ушёл от ответа отец. – Вспомни – ты застыла, когда на тебя полетела доска. И не оттолкни тебя Лили, получила бы сильный удар по горлу. А это бывает смертельно для маленьких девочек. - Я не маленькая! – Взвилась Петуния. - Да? Тогда не веди себя сейчас как маленький ребёнок. – Матушка поддержала игру отца. - Как он тебя ударил? Сестра смутилась и показала на щёку раскрытой ладошкой. - Так он просто шлёпнул тебя, чтобы ты очнулась и побежала за помощью. Не ему же звать на помощь чужих людей. Петуния медленно кивала. Злость уходила с её лица. - Получается, - подняла она глаза на родителей, - что Лили спасла мне жизнь. А этот мальчик – спас жизнь ей? Я потянулась к сестре всем телом, обнимая её. - Мы же одна кровь, Пэт. – И почему матушка так дёрнулась, когда я чуть изменила имя сестрёнки? - Снейп, - тихонько проговорила сестра где-то над моей головой. - Что? - Он сказал, что его зовут Северус Снейп. Когда мы ехали в машине скорой помощи с Лили в больницу.