Когда рассеется туман

Break My Fucking Sky – I CAN SEE THE LIGHT (6:00) Не было секунды, чтобы я не подумал о тебе. Я хочу увидеть твое лицо, чувствовать твои руки в своих. Чувствовать, как обнимаю тебя. Но этого не будет никогда. Ты покинула меня, а я не могу вернуть тебя. Я двигаюсь, как мертвец, восставший из могилы, и понимаю, что нахожусь в каком-то ожидании. Не знаю, зачем я пишу это. Не знаю, что из этого может выйти. Знаю только одно: я не могу тебя вернуть. Прошло столько месяцев, а я так и не смирился с этим, словно надеясь, что однажды дверь моей квартиры на Бейкер-стрит распахнется, и ты появишься на пороге моей комнаты, как это было тогда, когда я впервые увидел тебя. Пугливую, странную, ничем непримечательную девушку. Но этого не будет никогда, ибо я видел, как заколачивают крышку твоего гроба, как гробовщики опускает его в холодную могилу, и присутствующие кидали по пригоршни земли на гроб. Видел, как сделали могилу, и установили крест. Отец Браун печально посмотрел на меня, положив ладонь на плечо, словно это могло бы забрать часть моей боли. — Теперь она в лучшем мире, — философски произнес он. — Там ей будет спокойно. Мне хотелось съязвить по этому поводу, сказать, что я совсем не верю во всю эту чушь. Но я смолчал, просто смотря, как над городом расстилалось покрывало из облаков с необычном названием — асператус. Странно, в то мгновение, увидев их причудливую форму, я вспомнил, как ты рассказывала мне о том, как любила в детстве подальше уходить от города и наблюдать за тем, как они проплывают над тобой, пугая и восхищая одновременно. — Не вините себя, — спустя время сказал старый священник. — Вы сделали все, что могли. И даже больше. Она умерла, отправившись в объятья Бога. На все воля божья. — Забрать ее? Ангелы не разлучают влюбленных, — почему-то мне вспомнились твои слова. Так, кажется, ты сказала, когда объяснила, почему я видел тебя после того, как ты оставила меня в Эдинбурге. Тогда Дьявол хотел склонить меня на свою сторону, чтобы легко заполучить тебя, ибо, пока была твоя любовь ко мне, ты боролась, хоть и временами почти была готова сдаться в ее когтистые объятья. — Иногда смерть — самое лучшее лекарство, как бы это ужасно не прозвучало сейчас, — отец Браун тоже поднял глаза к небу. — Вы, наверное, гадаете, что было бы, если я не отдал ее Арчибальду, а вырастил в своем приюте? — отец Браун замолчал, явно ожидая, что я что-то скажу, но, слыша молчание в ответ, он продолжил сам: — Ее судьба нашла бы ее в итоге. Все закончилось бы так, как и закончилось. Наверное, он был прав. Но ты всегда была немного иного мнения. Писала своей подруге, что лучше всего, если бы никогда не знала, кто ты. Однако тьма все равно бы нашла тебя, и, возможно, ей было проще искусить тебя. На этот вопрос у меня нет ответов. Все сложилось, как сложилось. Ничего уже не исправить. Прошлое не переписать, не переделать — его только можно помнить или предать забвению. Я старался тебя забыть. Правда, пытался отречься от всего и просто жить дальше, будто ничего и не было. Когда-то я смог так поступить, просто переписав воспоминание, забыв, что не было у меня никакой сестры, ни умершего друга. Я закрылся от всего мира, решив больше не впускать в свой тесный мирок чувства, придумав глупость, будто они —химический дефект, химеры, притворяющиеся добродетелями. Я мог и в этот раз поступить так же, но я хотел все помнить. Хотел помнить тебя — все, что было между нами. Я не утонул в отчаянии, не заперся в своей квартире, похоронив себя заживо. Нет, я все так же жил, расследуя запутанные дела, проводя много времени с Джоном и его дочерью, нашими друзьями и моим братом. Но я ощущал внутри пустоту, которую не знал, чем заполнить, и в какой-то момент мне показалось, что психолог подскажет, как сделать это. — Скажите, что вас так беспокоит? — тихо звучит вопрос Эллы. — Когда мысль будет высказанной, то будет легче всего понять, куда следует идти. — Я не хочу разглагольствовать. Хочу просто понять, что делать дальше. Я поймал преступника, упек за решетку, испытывая при этом истинное наслаждение. Но это все не вернет ее! — я стал ходить по комнате, как тигр, загнанный в клетку, ибо так легче было говорить и думать. — Я даже не стал употреблять наркотики, хотя очень хотелось, вспомнив, что она была бы против этого всего. Это самый совершенный способ все забыть, отрешиться от всего; раньше превосходно работал, но сейчас… — Вы изменились, — констатировала Элла. — И сами понимаете, что именно Веспер направляет вас до сих пор. — Однако, когда она была жива, мне это не мешало делать, — напомнил я. — Я губил себя, не слышал, что она мне говорила. Уничтожал и ее заодно. В своей одержимости вернуть в свою жизнь Джона, я не заметил, как толкнул ее на опасный путь. — Она, как и все женщины, жертвовала собой, ради любви, — глупое клише, что еще сказать, но Элла мыслила, как и многие другие. — Она не все женщины. Прошло столько времени, столько бесконечных дней, а боль до сих сжигала все внутри. Я не видел причины двигаться дальше. Не понимал, что следует сделать, чтобы все просто осталось в прошлом. Может быть, поэтому я стал снова ходить к психологу, будто мозгоправ, как часто любит Джон называть людей подобной профессии, поможет мне. Я искал пристанище в работе, опытах, но когда стоило только появится свободной минутке, то, как кинофильм, проносились перед глазами воспоминания. Раны снова вскрывались, начиная кровоточить с новой силой, находя меня в минуты отчаяния. — Напишете о всем, что вас гложет, раз не можете сказать, — посоветовала Элла. — Исповедь бумаге не моя стезя, — отрезал я. — Поверьте, это поможет вам. — Не думаю, — отозвался, беря свое пальто с кресла. Элла хотела спросить, когда я приду, но я уже начинал сомневаться в том, что поступаю правильно, придя сюда. Нет, не так я вновь обрету равновесие. Вернувшись домой, я прошел в кабинет, где Веспер принимала своих клиентов. Со дня ее смерти здесь ничего не трогали. Миссис Хадсон сказала, что пусть все останется, как есть. Конечно, мы оба понимали, что наступит момент, когда можно будет спрятать все ее вещи в коробки или отдать Беатрис Ринтон, чтобы она сама решила, что делать с ними. Я сел на диван, провел рукой, ощущая, что под покрывалом что-то лежит. Скинул его на пол, увидев серую папку перевязанную черной лентой. Пальцы совсем не слушались меня; развязывая, я думал, что это записанные ритуалы и в одном из них можно будет найти способ воскресить мертвых. Я достал первую страницу, увидев ровный почерк Веспер. «Не знаю, зачем я снова стала писать, будто бы мне мало было той проклятой книжонки о моей семье. Вновь и вновь на желтых листах вывожу буквы, выстраивающиеся стройным рядом в предложения и абзацы. Бумаге проще довериться, нежели чем бездушной машине…». Стал читать все листы, потонув в ее словах, полных самых разных чувств. Она писала о нас. О нашей истории. Делала это для меня, чтобы я ничего не забыл, но я все помнил, будто это случилось только вчера. Да, о многом она умолчала, словно оставила место для кого-то, словно дала мне возможность дописать пропущенные моменты. Я не знал о том, что она снова стала писать. Хотя помнил, как она делала это в Колме и в то короткое наше лето. Думал, что она давно бросила это занятие, боясь, что Дьявол все исказит, отберет у нее все светлые воспоминание, греющие душу, спасающие от окончательного падения в бездну. Фрагменты нашего прошлого проносились, как живые картинки. Начиная от самого первого дня, когда она появилась в моей старой квартире, попросив о помощи, и спокойно приняла отказ. Всего лишь одна записка. Всего лишь небольшой клочок бумаги с посланием на латыни решил все. Я не знаю, что меня в тот день потянуло к ее двери, почему в итоге я согласился на это гиблое дело. Может быть, это она меня очаровала, а может, мне просто показалось, что с помощью нее я смогу развеять скуку. Все закрутилось со странной скоростью. Место преступления, ее непонятный обморок, поездка в Манчестер, где все пошло не так, как я думал. Наверное, тогда она проникла мне в душу окончательно, пустила корни в крови, несмотря на то, что, превратившись в зверя, она чуть не убила меня. Я не бросил ее, не оставил гнить в этом городе, помогая выбраться на свет. Тогда я не думал, чем все это может обернуться. Смеялся в глубине души над ее гаданиями. Не понял, что те чертовы три карты определили всю нашу судьбу. Да, я не поверил ей, как и не понял того, что она знает Цаплика. Только сейчас я осознал, чего не хватало в тот день, когда мы говорили на пляже после той ужасной ночи, когда на нее напал Дьявол и она умоляла убить ее, если однажды не выдержит его натиска. Не хватало поцелуя. Простого касания ее губ. Она поняла мое не озвученное желание, которое внутри меня было совсем неоформленным, но никогда не пыталась сделать то, что могли бы совершить другие женщины. Веспер была сделана совсем из другого теста. Она почти ничего не писала о Плимуте, словно совсем не хотела вспоминать об этом, ограничившись лишь запиской о том, как я дал ей капсулу цианистого калия, что до сих пор лежала в ее чемодане с надрезом на коричневой коже. Веспер поведала лишь о своих чувствах, которые бушевали в ней, в то время когда она жила в моей квартире. Каким же я был тогда идиотом: не видел очевидных признаков, не замечал — она была влюблена в меня. Наверное, в тот момент нашего знакомства меня ничего не волновало, кроме найденных нитей в ее сложном деле. Я не хотел читать эту мерзость о Мэндерли, не хотел ощущать на себе всю грязь, лившуюся на меня со страниц. Я знал об этом, но никогда не думал, будто Веспер сама пошла на этот шаг. Она корила себя за это все то время, что мы привели вместе. Но она любила меня, и в поезде на Эдинбург в той тишине поняла это. Ее строчки об Эдинбурге, бьющие в голову. Снова пропущенные фрагменты, где не было рассказано о том, что случилось с ней в Дуглас-Хаусе, как с ней поступал Грейхем. Она ни страницы не написала о доме, снова начав писать уже на Бейкер-стрит. Несколько радужных записей, а потом следовала тьма. Вкусив ее, предложив ей сделку, Веспер так и не смогла скинуть ее с себя. Каждая строчка была пронизана скорым концом. Я дошел почти до конца, осталось лишь две записи. Две истории нашего конца. «У меня так мало времени, и мне столько еще нужно написать для тебя. Столько слов роиться в голове. Столько чувств бушует во мне. Я боюсь не успеть сказать тебе самого главного. Знаешь, Шерлок, я давно знала о том, что будет дальше. Давно знала, что будет с нами. Но я снова не смогла тебе ничего сказать. Так надо было. Просто надо. Когда ты прочтешь эти строки, прошу, не возненавидь меня за это. Я хотела как лучше для нас с тобой.» Я простил ее. Уже давно. Первое время злился, что она не рассказала мне, а предпочла сохранить втайне, потом я находил ей оправдания. Сейчас же понимаю, почему она так поступила. Веспер всегда считала, что нельзя заигрываться с судьбой, пытаться с ней спорить, ведь потом придется платить вдвойне. Она вряд ли хотела спасти меня от ошибок, скорее всего, думала, что обойдется малой кровью. Вот и последняя строчка. Последние ее слова. Мне кажется, что где-то затерялся еще один лист, и она написала мне про то, как мы ночью гуляли по Лондону, ели мороженое, и я услышал ее байки про призраков города. Но это ее последние слова. Наверное, в этом мое желание виновато одно — она не ставила записи в хронологическом порядке, ибо начав писать в Колме, не думала, что в итоге решит сделать из этих записей нашу историю. Веспер не закончила свою историю, подобно своему отцу, и не успела ее сжечь, как это случилось с прошлой тетрадкой в кожаной обложке. Мне было интересно, знала ли она, откуда шла опасность, думала ли, что тот, кого она считала родным для себя человеком, столько лет носил в себе план мести. Нет, она не чувствовала этого. Не поняла, с какой стороны стоит ожидать опасности. Не распознала признаков, надвигающейся беды. Странно только сейчас я нашел на ее столе под сборником стихов шотландских поэтов три карты. Я не знаю их значение, но думаю, что ничего они хорошего не сулили. Она знала, что идет на смерть. Понимала, что там в Эдинбурге все для нее окончится, и все равно отправилась туда. Я понимаю ее. О смерти Мэри Веспер отозвалась так, что это была неизбежность, ибо даме с косой нужно возвращать свои долги. Веспер тоже задолжала тьме и поплатилась за это. Только в сказках мытарства и страдания оканчиваются счастливым концом — в жизни же все намного иначе. В этой жизни за все надо платить. Она разбередила мне душу этим воспоминаниями. Abel Korzeniowski – Black Hand of God Во мне бурлила злость. Я даже не слышал, как Джон крикнул, что здесь еще один труп. Спустя время, взяв себя в руки, я направился в большую гостиную с античными вазами и персидскими коврами. На одном из них было темное пятно крови, а неподалеку лежал Грейхем Ринтон. Он, как и Веспер видел, кто в него стрелял и знал убийцу, раз впустил ее в дом. Судя по сему, его убили первым, а потом уже застрелили Веспер. Пока я держал ее в руках, смотря на ее последнюю агонию, пытаясь остановить миг, отобрать ее у смерти, упустил убийцу. Он был в доме и знал, как покинуть здание незамеченным, наверное, немногие бывали здесь, так что круг быстро сузился. Полиция Эдинбруга жутко глупила, а я не мог смотреть на то, как криминалисты осматривают место преступления, как тело Веспер пакуют в черный пластиковый пакет, поэтому, ничего не сказав Джону, я ушел. Мне нужно было глотнуть свежего воздуха, обдумать все, понять, кому это было выгодно больше всего. Конечно, у Грейхема Ринтона было много недоброжелателей, и он потерял благосклонность своего хозяина, но не надо было смотреть слишком далеко: почти все ответы были на поверхности. Странно, но я не понял это сразу же. Даже скупой разговор с отцом Брауном не дал мне понять, кто преступник. Пока Майкрофт не позвонил мне, чтобы сообщить о том, что кто-то обналичил все счета Ринтонов, и я заподозрил Элис Волланс и Беатрис Ринтон. У каждой из них был свой мотив. Каждая из них преследовала свои цели. Беатрис всю жизнь прожила под давлением своей матери, потом брата; да, у нее была успешная карьера, но не ладилось с личной жизнью. Грейхем Ринтон не впускал в ее жизнь других мужчин, и поговаривали, что одного из ее ухажеров он убил. Тогда полиция списала все на самоубийство, да все было выполнено идеально и точно, но предсмертная записка говорила об обратном. Конечно, Грейхему Ринтону все сошло с рук, как и обычно, ведь он ходил под темным солнцем, был обласкан властителем всей тьмы. Злость и обида копилась в Беа несколько лет, и вот наступил момент. Благодаря Веспер, которая позволила ей понять, что так нельзя больше жить. Просто так отделаться от брата Беа не могла, вот и задумала его убить, а Веспер… просто она всегда ей завидовала. Мало для кого является секретом: Веспер всегда была любимицей Арчибальда. Но Беатрис Ринтон не являлась убийцей, у нее было алиби, и она не могла являться заказчиком, так как несколько недель назад в порыве злости Грейхем аннулировал все ее счета. Между ними явно наметился разлад, но дойти до такой крайности Беа все же не могла. Второй подозреваемой стала Элис Волланс. Милая жена своего тираничного мужа. С ней все было намного сложнее. Во-первых, ее семья и семья Веспер находились в вечной борьбе с тех пор, как Анна Шепард сказала, что однажды не станет всех Ринтонов. Не стоит забывать, что отец Арчибальда сгноил ее мать в больнице для душевнобольных, и с ней могло случится нечто подобное. Во-вторых, став женой Грейхема и на время обезопасив себя, она терпела его насилие и пренебрежение. Конечно, она хотела отомстить за унижения. В этот раз я пришел к нужному выводу, не благодаря уликам, а фрагментам прошлого, сложенным в верную картину. Все сошлось, когда Майкрофт сообщил, что Элис Волланс сняла все деньги со счетов и купила билет до Сантьяго. Зачем ей надо было бежать так поспешно, не дождавшись даже похорон своей подруги, если она совсем не виновата? Все сошлось. Именно она сказала, что наше счастье будет коротким. Именно Элис предсказала мне, как однажды мои руки будут по локоть в крови дорогого мне человека. Она всегда знала все наперед. Угадывала все шаги наперед, да и не скрывала потом свои намерения. Лестрейд арестовал ее на стойке регистрации в аэропорту. Она, конечно, пыталась запудрить ему мозги, применив весь свой арсенал медиума, но ей видно действительно было далеко до способностей Веспер. Элис не стала отпираться. Не стала молчать. Наверное, она поняла, что наказание неизбежно, а может, почувствовала — такова ее судьба. — Что вы хотите узнать? — она зажгла сигарету, закинув ногу на ногу, с вызовом посмотрев на меня и всех остальных присутствующих в комнату. — Хочу знать, в какой момент в вашей прекрасной головке родился план мести, мисс Волланс? — спокойно задал вопрос. — О, это долгая история, — протянула Элис, крепко затягиваясь. — У нас много времени впереди, — вставил Джон, ему тоже хотелось узнать, почему эта особа убила Веспер и собственного мужа. — Вы знаете начало истории, мистер Холмс, — начала Элис. — У нас это давнее. Они истребляли нас, а мы как безропотные скотины не могли противопоставить им ничего. Папа простил их, да и он дружил когда-то давно с Арчибальдом, и может, поэтому вернулся в Мрачные Небеса. Признаться, стоило мне увидеть Веспер, я сразу поняла, кто она. На ее лице уже тогда был отпечаток дьявола. — Да, но вы оберегали ее, если верить ее письмам, — перебил ее. — Так оно и было, пока она не отобрала то, что было моим. Тот первый парень в ее жизни был моим возлюбленным. Конечно, вы ее оправдаете, скажете, что она была пьяна и он тоже. Или в таких ситуациях оба виноваты. Но она знала, кто он, и знала, кто он для меня. Все это вранье, что она не знала, кто он. Конечно, дьявол не проболтался об этом факте — ему нравится вводить жертв в легкое заблуждение. — И отсюда месть? — удивился Джон. — Это глупость настоящая. — Это всего лишь первая причина. Хотя вы правы, с того дня в моей душе поселилась злоба к ней и ее паршивой семье. Да, я всегда была немного влюблена в Грейхема, но знала, какая он паршивая овца на самом деле, — проговорила Элис, стряхивая пепел с сигареты. — Потом умер ее отец, и у меня появился шанс столкнуть Веспер с пути. Я много лет прилагала к этому усилия, хотела, чтобы она страдала, как и моя мать, бабушка и все остальные. Да, я отправила ее к вам, прекрасно понимая, она не удержится и влюбится в вас. Так и случилось. Веспер всегда тянуло к безнадежным. И, конечно же, это я ей сказала бросить вас в Эдинбурге, осознавая, что с ней будет дальше. — Она страдала: вы добились своего, — она бросила едкий взгляд на меня. — О, вы не знаете всего. Веспер проклята. Дважды. Своим отцом и своей матерью. Когда Ава Джайлз взяла ее на руки, то она захотела ее убить и не смогла, и в смертельной агонии прокляла свою дочь, обещав ей, что все, кто будут ее любить обрекут себя на страдания, — Элис тихо засмеялась. — Вы же почувствовали на себе прикосновение Авы, мистер Холмс? — Это все бредни, — вспылил я. — Конечно, вот только вы сейчас страдаете. Злитесь на нее, — она положила окурок в пепельницу. — Знаете, все эти восемь лет я вкладывала Грейхему, как нужно бороться с мятежной натурой его сестры, конечно, он думал, что это его гениальные планы, и ему казалось, будто я защищаю ее, как это было прежде. — Тогда зачем вы попросили меня отправиться в Колму? — сорвался с языка вопрос. — Дать ей свободы и счастья на короткий миг, — ответила она, дерзко заглядывая мне в глаза. — Хотя на самом деле, это была иллюзия, чтобы потом вы решили: я на ее стороне. Вы так и думали, совсем не понимая, что, дав вам сбежать из Дуглас-Хауса, запущу машину уничтожения. Время просто пришло, вот и все. Веспер исполнилось двадцать восемь, она протянула бы еще пару лет. Не больше. Так что радуйтесь, что все так быстро случилось. — Вы сумасшедшая! — громко произнес Джон. — Зачем вам все это было нужно? — Я не хотела ее убивать в тот день. Я хотела, чтобы она страдала еще. Хотела, чтобы ей было и дальше больно и закончила свои дни в страхе и боли. Я все продумала, отправив ей слезную телеграмму — кровные узы дали о себе знать, и она, наплевав на все, примчалась в Эдинбург. Не трудно сделать вывод, кого обвинили в убийстве. И мне было бы приятно понаблюдать за тем, как вы прыгали перед ней, пытаясь ее спасти. Конечно, ее отпустили бы, но репутация медиума была испорчена навсегда, как и моя. Ярлыки очень легко повесить, но очень трудно содрать с себя. — Однако, вы ее убили, — напомнил Грэг. — Она ушла, я слышала, как входная дверь захлопнулась. Грейхем не знал, что я в доме. Всего один выстрел, и эта мразь была мертва. Дальше что-то пошло не так. Веспер явно услышала выстрел и вернулась обратно. Да, она видела меня. Знала, что я убью ее. Наверное, только тогда она прозрела о том, что не все родные люди — те, кем она их считала. — Элис замолчала. На ее губах играла улыбка. Она нисколько не сожалела. — Знаете, в чем вся оказия судьбы? Я буду жить, а Ринтонов действительно нет на этом свете. Они все вымерли. В комнате раздался ее истерический хохот. Я больше не мог это слышать. Если бы я понял, кто такая Элис на самом деле, доверился своей интуиции, посетившей меня в ту ночь, когда заявилась на Бейкер-стрит, то все было бы иначе. Но прошлое не изменить, и теперь мне с этим жить до конца своих дней. Мои руки действительно по локоть в крови. Крови дорогого человека. И у нас, правда, не было никогда будущего. В это вся трагедия. В том, что Веспер Ринтон всегда была в моей судьбе, но никогда по-настоящему не принадлежала мне. Abel Korzeniowski - I Was Never Going To Go To Africa Сегодня, спустя много месяцев, я снова взялся за скрипку. Комнату наполняет легкая мелодия. Странно, но я не сочинил ей ни одной мелодии, так и не посвятил ей несколько страничек нот. Очередная упущенная возможность. Я закрываю глаза, ощущаю дуновение ветра. Она здесь, со мной. Касается моих лопаток, кладет голову между них, обнимает бледными руками. Я не вижу ее, но чувствую ее присутствие. Мне впервые спокойно со дня ее смерти. Тревоги немного уходят, а пустота, кажется, не такой нагнетающей. Взгляд падает на стопку желтых листов, исписанных Веспер. Я знаю, что нужно делать. Продолжить нашу историю, завершить ее до конца. Сажусь за стол, беру чистые листы и синюю ручку. «Наверное, только сейчас можно рассказать о событиях, произошедших много лет тому назад. С некоторых историй иногда нужно стряхнуть слой пыли, дав им право ожить. Считайте это моей исповедью или мемуарами, но я все же надеюсь, что вы никогда не увидите эти строчки…». Это моя первая страница истории. Истории, которую никто никогда не увидит, ибо она только для меня и Веспер. И никто, никто не сможет исказить воспоминания. Даже тьма, ибо мы свободны от нее. Теперь я знаю, когда рассеялся туман. Сейчас. Потому что я отпустил ее. Свою сумрачную звезду без крыльев. Смерть забрала ее, но туман рассеялся. Окончательно.

Fine