Когда рассеется туман

Shiro Sagisu - Morning Of Remembrance Утро выдалось недобрым. Ты все утро носилась по квартире в поиске своих вещей, а потом собралась варить свое зелье. Конечно, я не верил в подобную чепуху, но когда действие некоторых бутылей опробовали на тебе самом, то приходится верить в то, что есть вещи действительно неподвластные моему разуму. Ты постоянно отвлекала меня, не давая полностью сосредоточиться на деле о двойном ограблении. Признаться, я привык этому. Привык, что рядом со мной женщина, которая совсем непохожа на всех остальных. Привык, что делю с тобой постель, полностью отказавшись от своего принципа, что чувства мешают работе. С тобой этого никогда не происходило. Да, мне приходилось считаться с твоей странной натурой, некоторым чудачеством, желанием, чтобы я оказывал тебе хоть какие-то знаки внимания. Но все это не имело большого значения, потому что я примирился с собой, словно соединил две детали, некогда существовавшие отдельно друг от друга. В то утро ты ругалась вслух то на гаэльском, то на латыни и постоянно бросала на меня злые взгляды. Ты всегда так делала, когда была чем-то недовольна. В тебе что-то изменилось в те дни, и причины этих перемен теперь мне вполне ясны, но тогда я не замечал этого, радуясь тому, что ты мало-помалу из ведьмы стала превращаться в обычного медиума, каких полно в Лондоне. Конечно, ты не стала похожей на это стадо глупых шарлатанов, алчных до денег, но все же в тебе больше стало беззаботности. И мне стоило насторожиться. Мне надо было обратить на это внимание. Заметить опасные симптомы. А вместо этого я носился по Лондону в поисках преступников, видя тебя в те моменты, когда оба были отвлечены от работы. Я не ценил те короткие дни, что даровала нам судьба. Не ценил то случайное счастье, неожиданно оказавшееся в наших руках, в существование которого я никогда не верил. Разве я думал, что все может кончиться как-то иначе? Те месяцы и недели, что мы были рядом — это лишь небольшой эпизод из целой жизни, но именно в это время вмещалось все. Все самое важное для меня. Ради тебя я отрешился от всего: отказался от части своих принципов, растворился в том чувстве, что меня окружило, открыв глаза на иную реальность, заставив услышать вибрации тонкого мира. Ты многому научила меня, подарив целый мир и отобрав его у меня, когда свет потух в твоих глазах. Не считайте ее безжалостным, бессердечным зверем, отрицающего всякую добродетель, не способного на сочувствие и заботу. Она хотела как лучше, понимая, что я не смирюсь с судьбой и буду стараться изменить ход всех событий. Я понял ее, но боль так и не утихла, еще продолжая отдаваться в сердце. — Что ты ищешь? — не выдержав, спросил я. Ты продолжала носиться по гостиной. — Свою подвеску, — обеспокоенно ответила. — Ты же знаешь, что… — Она особенная для тебя, потому что ее подарил твой горе-отец, — я вытащил из кармана пиджака серебряную цепочку с знакомой руной. — Она лежала у камина, не знаю, что она там забыла, но, судя по всему, когда ты гадала на картах, то там ее и оставила в итоге. — Ты не мог сказать раньше? — упрекнула ты. Я почему-то громко рассмеялся на это. Типично женский упрек, что был так несвойствен твоей темной натуре. — Ты и не спрашивала, — я подошел к тебе, вкладывая в руку подвеску. — Шерлок Холмс, вы просто ужасный человек, — воскликнула несерьезно ты. Я прижал тебя к себе, не позволяя больше ничего сказать. Странно, прошло столько времени, а я все еще помню об этой мелочи, произошедшей в тот день, что часто наполняла наши бренные дни. Все так живо в памяти, словно было только вчера, и не было потока ужасной боли, бушующей в моей душе, попыток все забыть, просто оставив все позади себя, и начать опять с чистого листа. Эта боль и сейчас сжигает меня, оставляя после себя только пустоту, и тем сложнее вспомнить о том дне. Если бы я только знал, чем обернется то странное утро, то ни за что бы не ушел вместе с Джоном, чтобы разобраться с новыми всплывшими уликами по делу с двойным ограблением. Однако я оставил тебя сразу же, как только миссис Хадсон принесла про привычке поднос с чаем. — Миссис Хадсон, сколько раз вам говорить, что я сама могу заваривать чай, — в твоем голосе не было слышно недовольства. В нем были нотки веселости, радости, раскованности. — Теперь это моя обязанность — беспокоиться о Шерлоке. — Вы все утро бегаете по дому, — отметила миссис Хадсон, бросая внимательный взгляд на нас двоих. — И то верно, — согласилась ты, продолжая широко улыбаться. Признаться, ты лукавила в тот момент, потому что порой часто забывала утром заварить чай, и в своем кабинете заваривала себе кофе и начинала свою любимую игру с тьмой. Однако, я никогда не жаловался на это, считая, что не это является атрибутами совместной жизни. Майкрофт, конечно, был иного мнения и любил по этому поводу часто издеваться: — Она не носит тебе кофе в постель, а я думал, что именно с этой целью ты ее и завел. — Заведи себе свою любовницу, и посмотрим, что она будет делать для тебя, — парировал я. — Думаю, что она даже не станет варить кофе. Хотя я склонен думать, что ты вообще ничего не знаешь о женщинах и что с ними следует делать. — Она тебя превратила в раба собственных чувств. Ты никогда не думал, что будет, когда брат убьет ее, — его утешительные прогнозы, как всегда, радовали. Понятно, что Майкрофт хотел как лучше, но никогда не понимал, что я отличаюсь от него и Эвр. — Я обещал ей, что буду защищать, с чем бы плохим она ни была связана. Я дал эту нелепую клятву много лет тому назад и всегда ее держал, но был уверен, что смогу защитить тебя от любой опасности. Как же я ошибался! Снова понадеялся на себя и свои супер-способности и подвел тебя, Веспер. — Смотри, не перестарайся опять, братец мой, — Майкрофт деликатно напомнил о том, как однажды я тоже пообещал Мэри и Джону, что буду защищать их, и в итоге Мэри умерла по моей вине. — Смотри, как бы потом не было слишком больно. — Не переживай, братец мой: все под контролем. Я ушел в то утро, не сказав ей ничего, не поцеловав в щеку. Внизу меня ждал Джон, который так и не решился почему-то зайти в дом, словно ему было неприятно это делать. Я не спросил его об этом, да и не было особого желания знать причины, отчасти я их сам понимал: мы с тобой как напоминание об утраченном. Только в такси Джон наконец-то заговорил и задал свой любимый вопрос о тебе, будто нельзя было узнать это лично от тебя самой. Лично меня всегда раздражали подобные расспросы. — Джон, со среды ничего не изменилось. С Веспер все хорошо. — Прости, — Джон отвернулся от меня. — Иногда бывает так сложно находиться рядом с вами. — Я знаю, — выдохнул я. — Надеюсь, что ты никогда не переживешь подобного и не узнаешь, что вообще оказывается есть такой вид боли, — тихо сказал Джон. — С Веспер всегда, как на вулкане, но я просто уверен, что это всего лишь ее сказки и страхи о том, что ничего у нас никогда не будет, — наверное, я убеждал себя в этом. Заставлял себя уверовать, что ты специально это сочинила, чтобы я не склонял тебя к чему-то большему. Но, признаться, мне это особо и не было нужно. Я хотел, чтобы ты была рядом со мной, и большего мне и не нужно было. Да, временами я фантазировал на тему, что было бы с нами, если бы мы стали похожими на Мэри и Джона, но это были лишь редкие мысли, возникавшие в моей голове. — Она никогда и не знала иной жизни, — добавил Джон. — Никто ей не сказал, что она может быть. Родители не любили друг друга, брат — тиран, сестра никогда не имела своего мнения. Только Элис — и больше никого в ее жизни не было. Мне нечего было ответить на это. Я и так это знал. Помнил, что все эти восемь лет она писала письма мне, Беатрис и Элис, единственным дорогим ей людям. Каково же было мое удивление, когда в ее кабинете я увидел ту самую деревянную шкатулку с письмами, которую у меня украли в поезде, и чем так нагло пользовалась Лили, лишь бы только довести меня до самоубийства. Наверное, это Элис привезла ее, решив передать в руки хозяйки. Abel Korzeniowski - Let It End Ты снова стала писать, и мне стоило бы увидеть в этом признаки надвигающейся беды. Но я был слеп, черт возьми, думал, что ты снова пишешь письма Элис и Беа, ибо не можешь с ними общаться, как это было когда-то в твоей жизни. Идиот! Просто идиот. Новое дело продвигалось, и мы с Джоном оказались на пороге ответа, осталось всего лишь немного, и все будет завершено: одно из дерзких ограблений за последние годы перестает быть загадкой. Домой мы оба возвращались в приподнятом настроении, шутя и ощущая, как призраки прошлого почти окончательно рассеялись, оставив лишь горькие воспоминания. Пора было впустить как можно больше света в жизнь, открыв новую главу. — Веспер, — я зашел в кабинет, но тебя там не было. Джон прошел наверх, но его встретила тишина. Миссис Хадсон вышла к нам, чтобы сказать, куда ты делась: — Она уехала, Шерлок, собрала небольшой чемодан и уехала, — она приложила палец к губам. — Что? — я недоуменно посмотрел на нее, совсем не понимая, что происходит сейчас. — Куда уехала? — Она не сказала, да и мы не говорили, я только видела в свое окно, как она села в такси, — объяснила миссис Хадсон. — Вот черт! — выругался я. — Шерлок, смотри, — Джон протянул мне листок бумаги, лежавший на моем кресле. Это была телеграмма из Эдинбурга. От ее брата. Веспер, ты нужна мне. Прошу тебя, приезжай как можно скорее. Это не ловушка и не обман. В тот момент мне хотелось вмазать этому гребанному ублюдку, который постоянно обманывал тебя. Хотел стереть его в порошок, чтобы больше у него не было желания вспоминать о тебе. Меня душила злость, ярость, и я желал только мести. Ни о чем другом и не думал. Я набрал номер Майкрофта: он мог быстрее помочь решить проблему, все же он многое знал и много мог сделать, чтобы спасти тебя от Грейхема. Но я жестоко ошибался на этот счет. — Час назад она улетела в Эдинбург. Торопись, братец мой. Я зарезервировал на вас с доктором Ватсоном билеты. Так что, в добрый путь, — и он положил трубку. Дорога до Эдинбурга была мучительной. Мне жутко хотелось курить впервые за последние несколько недель, или еще лучше употребить что-то покрепче сигарет. Джон пытался отвлечь меня, прося не беспокоиться, но это бесполезно. Я знал, на что способна эта сволочь, Грейхем Ринтон, что он делал до этого с собственной сестрой. Он хоть и обещал оставить ее в покое, но явно не оставил своих попыток вернуть ее в семью. Дом Ринтонов находился на Чалмерс-стрит. Я был здесь однажды. С тобой. Помню, как ты сжала мою ладонь, смотря на зажженные огни в доме, видя, как кто-то передвигается по гостиной. Я не придал этому никакого значения, поверив в сказку, будто здесь жили знакомые твоего отца. Те самые грешники из его последней рукописи, так и не увидевшей свет. Ты попросила меня уйти, и после этого стала сама не своя, а потом и вовсе сбежала от меня. В третий раз я в этом мрачном городе. И каждый раз он преподносит мне сюрпризы. В первый раз я открыл себя с другой стороны, познал то запретное, что столько лет отвергал, считая совершенно ненужной функцией человека. Во второй раз я обнажил твою тайну, понял, кто ты на самом деле, и нашел главный ключик к тайне — твои чувства. Ко мне. В третий раз Эдинбург стал для меня проклятым городом, и теперь я понимаю, почему таковым ты его считала порой. Старинная дверь была совсем не заперта, но никогда при этом не горел свет. Джон вытащил пистолет из куртки, ожидая всего самого худшего. Мы пришли в большой холл с красивой лепниной, картинами и гобеленами, широкой парадной лестницей, ведущей на второй этаж, застланной дорогим персидским ковром. Ринтоны никогда не скупились на подобные вещи, неудивительно, что столько веков их люто ненавидели, желая, чтобы все они перемерли, как мухи, как мне сказали однажды в Ларгсе, когда я искал Дуглас-Хаус в краю, что прозвали Мрачными Небесами. Я поднял глаза вверх, увидев, как там мелькнуло что-то белое. Следом раздался выстрел, и я быстро рванул по лестнице, забыв о всех мерах предосторожности. Мой взгляд остановился на фигуре в белом в холле, ведущем в комнаты. Веспер. Ты лежала на полу. На белой ткани платья растекалось алое пятно. Я подошел к тебе, унимая волнение и панику. Наши взгляды встретились, и в твоих голубых глазах было столько боли. Я сжал твою окровавленную ладонь, покоящуюся на ранении. — Прости меня, — выдохнула ты. Джон стал звонить в скорую, хотя мы оба понимали, что случилось. Понимали, что дальше будет, но нам двоим хотелось надеяться, что все будет хорошо. — Прости меня, — снова повторила ты. Из твоих глаз стекали слезы, падая на темные волосы. На лице — гримаса боли и отчаяния. Я хорошо знаю это выражение, помню, что оно предвещает. Но мне хотелось верить, что это не про тебя. Не про нас с тобой. — Прости меня, — в третий раз сказала ты. — Шерлок… Прости меня за все… — Не нужно, не говори ничего, — попросил я, ощущая, как ком в горле застрял. David Arnold - Death Of A Vesper Однажды ваши руки будут по локоть в крови. Крови дорогого вам человека. Слова Элис прозвучали как проклятие, заиграв в этот момент новыми красками и смыслами. И ты знала об этом. Опять молчала, не позволяя сыграть в игру с самим Богом, не давая поспорить с самой судьбой. — Я знала, что она придет за мной… — прошептала ты, касаясь моей щеки и пачкая ее своей кровью. Но все в этот миг перестало иметь хоть какое-то значение. — Видела ее тень за собой… Слышала впервые, как она поет. Ее песня такая печальная. — Веспер, не надо, — меня душило отчаяние. Разум кричал: «Не сопротивляйся, ее уже не спасти». Сердце же просило другого, умоляя верить в лучшее. — Ты был моим лучом света, ради тебя я жила и боролась последние годы. Ты единственный, с кем я была счастлива. Очень. Прошу, отпусти меня, не держи меня здесь. Не привязывай меня к этому гиблому месту, заставляя блуждать между двух миров, — твой голос становился все тише и слабее. — Нет, не прощайся, — безысходно крикнул я, беря твое лицо, словно чашу, смотря в твои глаза, где в этот раз не плясали демоны. — Не прощайся, Веспер… Не нужно. — Джон, — друг склонился над ней. — Не оставляй его, позаботься о нем. — Да-да, конечно, — согласился Джон, бросая на меня краткий взгляд. Нетрудно понять, о чем он сейчас думал — о самом худшем. — Отпусти меня, — прошептала ты. — Не держи меня. — Веспер… — я прижал тебя к себе. — Прошу тебя, борись, ты можешь, я знаю… — Нет. От судьбы не уйдешь… Она и так дала мне восемь лет. Слишком много. — В этот раз можно. Веспер… Прошу тебя. — Порой человеку просто не надо бежать, этот мир настолько мал, — хрипло произнесла ты. — Прости… Теперь я понимаю, как надо было разорвать этот порочный круг. Смерть стала моей свободой, — крупная слеза скатилась по твоей бледной щеке. — Я ничего не чувствую. Ничего. Мне так страшно. Мне страшно. — Веспер… — мой голос тонет в тишине этого дома. У меня не хватило дыхания. Тысячу вещей надо было сейчас сказать несколькими словами. — Поцелуй меня, — попросила ты. — В последний раз. С любовью. Мои губы легко коснулись твоих теплых губ. Я думал, что это не последний поцелуй. Тихо выдохнул тебе на ухо три слова, когда-то спасших тебя от бездны, оттянувших от края пропасти, избавивших от самого Дьявола. Когда-то это простое заклинание подействовало, и я, как ребенок, верящий в волшебство, решил, что и на этот раз все будет, как тогда. Но смерть затягивала тебя, отбирая у меня, и я не мог задержать это мгновение. Не мог остановить саму смерть, наконец-то решившую забрать тебя. — Я вижу его. Вижу свет… Я свободна… — твой голос вдруг стих. — Свободна… Ты обмякла в моих руках. Сердце перестало биться. Я не верил в это. Не верил, что только что ты умерла у меня на руках. Вот только сегодня утром ты носилась по гостиной на Бейкер-стрит, смеялась, была такой несерьезной. И сейчас тебя нет. Всего лишь миг. Миг, отделяющий одну часть жизни от другой. Словно кто-то подвел жирную черту в нашей истории. Я не сразу отпустил тебя, еще долго прижимал к себе, нисколько не думая о том, кто это мог сделать. Поцеловал тебя в лоб, ощущая, что кожа еще была теплой. Такая нежная, такая гладкая. Спустя мгновение я оторвал тебя от себя. На твоем лице читалось блаженное спокойствие: глаза закрыты, на губах легкая улыбка, будто ты на самом деле спасалась и просто пока блуждаешь между одним миром и другим, но ты была мертва. Мертва… Отпустив тебя на пол, в порыве злости я ударил кулаком по мраморному полу: на пальцах была содрана кожа, и кровь стала капать на светло-серый мрамор. Я был зол за то, что ты поступила так со мной. Опустошен. Дно, оно находится гораздо глубже, чем это себе представляют. Между мной и всем остальным миром — огромная пропасть. Такая широкая, что моим чувствам её не пересечь. Крики глохнут, и той стороны достигают лишь тихий шелест ветра и стук дождя по старинной крыше. Внутри бурлил настоящий котел чувств. Мне хотелось все крушить, спалить этот чертов дом, чтобы не осталось памяти о Ринтонах. Лишь мои воспоминания о моей сумрачной звезде без крыльев. Наверное, только тогда я понял, что чувствовал Джон. Понял все. И тебя в том числе, Веспер. Все случилось так, как ты и говорила. Три карты Дьявола по-прежнему висели над нами. Все сбылось. Все…