Оставь свое имя

Странное место - …убить, что может быть проще, – сказал кто-то голосом, привыкшим повелевать. - М-м, - откликнулся собеседник. – Зачем?.. В ответ раздалось легкое фырканье, некая жидкость полилась в глубокий сосуд. Но, может, лучше просто заглянем в комнату? Там было двое. Один, невысокий, в сутане и крошечной шапочке, глотал, запрокинув голову, вино из большого кубка. Другой, массивный и волосатый, небрежно развалился в деревянном кресле, покрытом зеленой тканью. - Тебе не нравится твоя жизнь? – спросил священник, швырнув пустой кубок на пол. – Или опять мало денег? Всего лишь прошу убить… - Мне не нравится твой тон, - лениво сказал широкий, слегка приоткрыв глаза, обрамленные рыжими ресницами. – Ты становишься грубым, когда пьешь. - Я просто устал, - неожиданно пожаловался человек в сутане. – Королю нужны деньги. Кортесы Кастилии, хотя и собираются выставить ему кое-какие условия, уже выколачивают отовсюду все возможные сборы. Когда после этого дон Карлос отправится к нам… Потребуются субсидии, а где я возьму столько денег? - М-м, - снова протянул рыжий. – Деньги, деньги… опять деньги. Разве дон Эстебан в опале? - Дон Эстебан, смею тебе напомнить, служит его высокопреосвященству, а его высокопреосвященство сейчас не в чести! – священник был явным холериком: заводился молниеносно. – Мои бенефиции – капля в море, а если этот парень предъявит права на земли... - Ничего не понимаю. Какие права? Какие земли? Хочешь меня убедить, так убеждай, черт возьми! Или найми кого-нибудь, кто не будет задавать тебе эти вопросы. На самом деле, рыжему было глубоко безразлично, зачем его старому другу понадобилась чья-то жизнь. Ему просто нравилось злить своего собеседника. Священник, тем временем, пожевал губу, взвешивая, не слишком ли много лишнего сейчас скажет, подошел к конторке и достал оттуда связку бумаг. - Смотри, - произнес он, развязав бечевку и выхватив из связки письмо. – Это копия списка моих управляющих. А знаешь, где оригинал? Нашли в одежде одного из его людей. Он бросил бумагу рыжему на колени. Однако тот лишь скользнул по ней взглядом, и список скатился на пол. - А это, - продолжал холерик, потрясая очередным документом, - это перечень принадлежащих мне участков земли, а также тех, что находятся в моем управлении. Я не удивлюсь, если окажется, что он также попал к нему в руки, кроме того, я точно знаю, что он получил юридическое описание части моих земель… Рыжий явно скучал: - Он что, племянник твой, или двоюродный брат? При чем тут твои имения? Зачем ты мне все это говоришь? Священник в бешенстве швырнул бумаги на пол: - Так вот и я о том же! Зачем тебе это? Взять да убить, ну что за беда?! Волосатый помотал головой и поднялся с кресла: - Не могу долго слушать твою болтовню. От нее я глупею. - Ну так?.. - Сколько? - Имей совесть! Мало взял за прошлое нападение? Рыжий пожал плечами: - Тех денег давно уж нет. Кроме того, ты плохо пишешь. У Философа получалось как-то лучше. Красивее, что ли… - Мой бог! Он еще будет толковать о поэзии! – священник, успокоившись, уже наливал себе следующий кубок. – Пишу, между прочим, не я. Есть тут один… - О нет, избавь меня от подробностей. Сколько дашь за того племянника? - Он не племянник! – вскипел священнослужитель. – И не… - Да, да, - перебил рыжий. – Я помню. Боевой офицер. Неаполь, турки, Наварра… Сойдемся на двух тысячах – и его больше нет. Священник набрал было полную грудь воздуху, чтобы выразить возмущение запросами своего гостя, но потом передумал, быстро выдохнул и кивнул головой. - Я хочу иметь твое слово. Широкий безразлично пожал плечами: - Обещаю. Только садясь на коня, иными словами, гораздо позже, наш гигант наконец понял, что именно – вскользь – насторожило его в сегодняшнем разговоре, который, с вариациями, продолжался в течение последних нескольких дней. Священник был скуп, когда дело касалось его личных сбережений. Либо списки управляющих были для него такой уж ценной бумагой, либо… - Какая разница, - пробурчал сам себе рыжий, запахивая поплотнее свой плащ. – Обещал так обещал. А ну, пошел, мешок костей! – прикрикнул он на коня. - Шевелись, я уже замерз. *** Человек был высок, сух и сед. Когда-то был явно красив, но теперь в его внешности проявилась донельзя странная особенность – черты его лица как будто кто-то стер тряпкой так, что верхняя часть слегка съехала влево, а нижняя – вправо. Его лицо напоминало отражение в кривом зеркале. Этот человек был богат. Не прошло и нескольких дней, как он вернулся в свой фамильный замок в горах; при желании он мог бы иметь и десяток подобных замков, но жизнь неустанно учила его осторожности (заметим в скобках, что в этом смысле он был плохой ученик). Его родственник из кастильской ветви де Луна, знаменитый герцог Альваро, коннетабль Кастилии, чудовищно поплатился за свои экстраординарные способности и стремление к упрочению королевской власти, а заодно и своей собственной. Гордый герцог был казнен по обвинению в колдовстве, и его не менее способный потомок не хотел разделить с ним такую участь. Впрочем, то, чем он сейчас занимался, было как раз одной из широких ступенек к позорному костру. В уединенной, лишенной естественного света комнате горели свечи и курился дым, на полу магическим клинком и освященным углем был нацарапан ровный пентакль, состоящий из четырех концентрических кругов, крестом разделенных на четыре сектора с надписями внутри каждого из них. Человек верил в то, что делал, ибо делал это уже не в первый раз. Однако все чаще ему приходила в голову мысль не пользоваться имеющимися в астрале «готовыми» сущностями, которые никогда не ответят внятно даже на самый простой вопрос. Он размышлял о том, чтобы получить в свои сети кого-то другого, того, кто в самом деле мог бы назваться «демоном» – знающим. В памяти человека вставали один за другим яркие образы: бескрайняя равнина под вечным небом, сияющая изумрудом земля. Свежий ветер колышет густую траву и она дышит, упоенная прохладой. Полноводные реки отражают высокую синеву… благодатная обитель покоя и умиротворения. Но бесстрастные небеса взирают не на тучные стада, а на две чудовищные по размерам армии, выстроившиеся на равнине в боевом порядке. Человек встряхнулся, как ото сна, энергично потер рука об руку и встал в центр круга. Еще разок, подумал он. Ну а если и на этот раз ничего не получится – что ж, значит, займемся другими благодатными землями… Наверняка найдется, с кем там поболтать. Примерно в это же время рыжий гигант расхаживал по своей комнате, но только не в фамильном замке, а в простом каменном доме, потому что имя у него было, а денег – нет. Поручение, которое дал ему священнослужитель, при всей простоте исполнения – пара верных людей и темный проулок – все же оставило в его мыслях занозы. Больше того, по прошествии времени это поручение пробудило в нем любопытство. Ни пара головорезов, ни темные улицы, как выяснилось, не привели бы его к намеченной цели. Чем глубже и чем сложнее, тем интереснее казалась задача… и вот, после почти недели раздумий, решение, как будто, пришло к могучему дону само собой. И нам нет надобности упоминать, что он был очень, очень собою доволен. *** - …А дон Мануэль, в свою очередь, передоверил управление сеньору де Охеда, а де Охеда передал его тому самому Хайме, который значился в вашей бумажке… учитывая, что этот Мануэль – доверенное лицо и управляющий частью имений его преосвященства… я, эм… хм… гм… я… - Вы хотите сказать, что нашли владельца земли? И это…? - Да, я думаю, да. Это земли епископа. - «Думаете» или «да»? - Э-э… - Послушайте, - говоривший так холодно взглянул на своего оппонента, что тот пожалел, что связался с ним, открыл не вовремя рот и вообще появился на свет. – Меня не интересуют ваши догадки. Все, что мне надо знать – чьи это земли, где расположены и кем был тот Хайме, который получил их в аренду. - Да-да, я вас понимаю, - человек в плаще с капюшоном, неопределенного роста и возраста, взявшийся за плату разыскать нужное лицо и считавшийся в этом деле своего рода профессионалом, ни с кем не испытывал такого ужасного замешательства, как с этим логичным ледяным заказчиком. - Если вы дадите мне еще немного времени (он намеревался добавить: «и денег», но слова как-то сами застряли в горле), то я… я уже, кажется, вышел на этого Хайме. Год назад он служил альгвасилом, но теперь… правда, кхм, видите ли… кхм… недавно он умер. - Вы разочаровываете меня, милейший. То, что он умер, не является для меня секретом. Будьте любезны, повторите, пожалуйста, вслух, за что я вам заплачу. Я даже слегка помогу вам, ну, повторяйте: «Мне надо узнать»… Человек в капюшоне, внимавший собеседнику, как кролик кобре, на словах «мне надо узнать» даже начал слегка кивать головой. - Н-ну? - «…Чьи это земли, где расположены и кем был тот Хайме, который получил их в аренду», - закончил наемник. Очевидно, он произносил это вслух уже не в первый раз. - Отлично, - похвалил ледяной собеседник. – Позовете меня тогда, когда вам действительно будет, что мне сказать, сеньор Бобадилья. И не беспокойте меня понапрасну, аванса все равно вам не дам ни при каких обстоятельствах. Заказчик, сопровождаемый суровым седым стариком, явно бывшим солдатом, повернулся на каблуках и собрался уходить. - Э-эк! - издал Бобадилья, желая, на самом деле, воскликнуть: «Позвольте! Разве я не установил, что проклятый Хайме служил альгвасилом? Информация стоит денег!» Но… - Кстати, - ледяной человек обернулся и одарил Бобадилью неожиданно открытой улыбкой, - старину Хайме убил я сам, так что не тратьте времени на то, чтобы это выяснить. Удачи, господин адвокат! - Упф, - выдохнул тот, поежившись, как от ветра, - всегда с ним так. Как глянет, у меня просто слова в мозгу стынут. Хорошо, что хотя бы платит, как обещал. Без аванса, правда, чтоб его разодрало… С этими и еще многими другими словами Бобадилья направился прочь от места встречи в глубину темной улицы, в то время как его собеседник вместе со своим седым спутником пересек многолюдную в этот час рыночную площадь и заглянул в одну из лавок, торгующих крючками, щетками, потниками и вообще всем, что связано с уходом за лошадьми. - Брось, дон Хуан, ты этого адвокатишку прямо по стенке размываешь, - говорил между тем старик: худощавый, крепкий и подвижный старик, действительно солдат, только не бывший, а очень даже действующий. – Охота тебе тратить на него порох… - Да я и не трачу, - легко отозвался его собеседник, и на этот раз никакого льда не было в его голосе. – Этот прохвост – лучший, кому можно поручить наше дело. Из жадности он сперва старается подхалтурить, но зато потом работает как положено. И, кстати, он не так уж неправ. У меня есть сведения, что эти земли действительно находятся не то в управлении, не то даже в собственности епископа, а то, что Хайме служил альгвасилом – это надо будет проверить. И с чего бы его преосвященству передоверять ему управление… - Так ты не с одним этим прохвостом знаешься? - Ну разумеется. Но Бобадилья не подведет. - Еще бы, - вздохнул ветеран. - Боится тебя до ужаса. Дон Хуан засмеялся: - Не преувеличивай. Взгляни лучше, какая уздечка: ведь это о ней ты мне вчера говорил? Эй, хозяин, поди-ка сюда… Внезапно он замолчал. В маленькую лавку вошли трое – высокая девушка, ее дуэнья и крепкий слуга. - Боже, - выдохнул дон Хуан. Высокая девушка, в самом деле, была прекрасна. Старый солдат заглянул ему в лицо: - Что? – спросил он. – Уздечка что надо, берем. - Какая грудь, - прошептал дон Хуан. – Скажи, старина, ты видел когда-нибудь… Старина проследил за его взглядом: - Прекрасная грудь, - тоже шепотом сказал он, не забыв оглядеть и дуэнью, - только не пялься на нее так, эта старая кошка нам сейчас глаза вынет, отвернись… - Как можно! – ответил дон, и, заметив, что юная донья тоже на него смотрит, хотел было подойти к ней, но вот! Он замер, оглядывая девушку, с бедер – наверх, а с персей – на бедра; он чувствовал, что не сдвинется с места, и язык прилип к чему-то такому, что даже не отодрать, а руки, руки! Девать-то, оказывается, некуда! - Да что там с тобой, - шипел ветеран, пытаясь развернуть дона в другую сторону, - ну, грудь, ну, девушка, так покупай, что надо, и пойдем отсюда… Однако было поздно. Улыбки вашей видя свет благой, Я не тоскую по иным усладам… Девица, воспитанная в относительно несложных жизненных обстоятельствах, двинулась прямо к ним. Дуэнья поспешила следом, но что она проворчала, никто не услышал, поскольку… - Какая уздечка, - медленно произнес женский голос, высокое божественное контральто. – Вы не уступите ее мне? И жизнь уже не кажется мне адом, Когда любуюсь вашей красотой… Нежная, как дыхание рая. Томная, как карамель. Полная, как спелая луна. Мягкая, как пух белой лебеди. Дон Хуан с трудом проглотил застрявший в горле комок. - Она ваша, прекрасная донья, - прохрипел он и слегка поклонился. Девушка протянула руку и засмеялась, в то же время отступая назад, но дона Хуана уже внесло на самый гребень поэтического буруна: - О, стынет кровь, как только вы уйдете, Когда, покинут вашими лучами, Улыбки роковой не вижу я… Прекрасная донья посмотрела на дона Хуана, слегка откинув голову назад… - И, грудь открыв любовными ключами… Оторвать взгляд от ее груди никак не удавалось, так что эта строфа прозвучала явно не так, как имел в виду ее целомудренный автор. - Душа освобождается от плоти… Он мысленно уже укорял себя за слишком длинный язык, хотя сонет и был совершенно невинным; девушка же опять засмеялась, прижимая уздечку к груди одной рукой и заслоняя глаза другой. Невольно она отступила еще на полшага, а дон Хуан не заметил, что почти опередил ее движение и даже слегка сократил то расстояние, которое донья стремилась увеличить. - Чтоб следовать за вами, жизнь моя. - Так вы поэт, - промолвила было она, но дальше слово взяла дуэнья. - Бесовские вирши! – вскричала она, проворно оттесняя девицу назад и испепеляя Хуана взглядом. Сонет она совершенно точно увидела так же, как дон Хуан. – Что за падение христианской морали! В наше время… Сопровождавший женщин слуга внимательно рассматривал простое кожаное седло и не обращал на крики внимания – очевидно, он к ним привык. Дон Хуан неотрывно глядел на девушку. Он надеялся, что сейчас она повернется, передавая уздечку слуге, или же просто опустит руку, или вообще совершит какое-либо движение, потому что при этом платье ее так натягивалось, что одно это было уже ого-го! Однако дуэнья, продолжая ругать поэтику современности, быстро подталкивала девицу к выходу. - Прощайте! – воскликнула донья, скрываясь в дверном проеме. - Только это не я! – дон Хуан сделал два быстрых шага к двери. – Это Петрарка! Вы читали Петрарку? Ответом ему был смех и вопли дуэньи. Как будто бы, девушка успела сказать: - …любил Лауру, я знаю! – но старая кошка, конечно, была и громче, и убедительней. Слуга, кинув на дона полный сочувствия взгляд, удалился следом за обеими женщинами. - Какая девушка, - выдохнул дон Хуан. К действительности его вернул голос лавочника: - …одного серебра на полдуката, а выделка, выделка! Дарят друг другу, раскланиваются, а деньги где? Кто будет… - Молчи! – взревел ветеран. – Или ослеп?! Пока дон Хуан разговаривал с доньей, он выложил на прилавок деньги – как раз за уздечку и даже немного больше. - И сдачу теперь давай! - Помилуй, прекраснейший, какая сдача? Уздечка была дороже, и только из уважения к благородному дону… - Уздечка была дешевле! Я спрашивал на прошлой неделе и ты, подлец… - Тихо, - дон Хуан, высматривавший что-то в дверном проеме, вдруг потянул друга к выходу. – Вон, видишь? Это Эрнан... Ветеран, не забыв плюнуть на пол (хозяин в упоении разглядывал деньги), поспешил вслед за доном наружу. Сквозь толпу он не без труда заметил Эрнана, вышагивающего взад и вперед по противоположной стороне площади. Позади него к деревянному столбу была привязана лошадь. Она нервно перебирала ногами, вскидывала голову. - Кажется, парень спешил, - начал было солдат, разглядывая эту лошадь и делая какие-то свои выводы, но дон не стал его слушать. Схватив ветерана за руку, он устремился вперед, сквозь мешанину покупателей и торговцев. Кто-то, не возразив, сам быстро уступал им дорогу, кого-то убеждало зрелище длинных мечей, очертания которых легко угадывались под плащами дона Хуана и его спутника, - словом, через пару минут и дон, и его седой друг уже оказались у цели. Заметив их, Эрнан кивнул и замедлил движение. - Говори, - приказал дон. Оживленные улицы – все равно, что пустые. Никто не услышит… Однако прежде, чем открыть рот, Эрнан по привычке окинул взглядом прохожих и окна домов. - Ночью дон Мигель разорил Пуэбло Рико, - произнес он, приблизившись к друзьям вплотную, так что дону Хуану даже пришлось нагнуться, чтобы ничего не пропустить. – Пачеко сказал: сообщить тебе сразу же… Людей они вывели, а дома сожгли, точь-в-точь как… - Как в Монтанья, - подсказал ветеран. - Да, в Монтанья дель Дьябло, - закончил Эрнан. – Одна семья погибла, остальные живы. Нам удалось взять нескольких из нападавших. Все как один говорят, что на этот раз дон Мигель сам был в селении. Замолкнув, Эрнан чуть пожал плечами: все, мол, донесение передано. - Как их зовут? - Людей Мигеля? - Да. - Рябой, Араб, Крыса и Полшкуры, кажется… - А по-человечески? - Так мы и не спрашивали. - Хорошо, - выпрямившись, произнес дон Хуан. – Пуэбло Рико – это которое к югу отсюда? Эрнан кивнул утвердительно. - Кто там у них господин? – продолжал Хуан. Взглянув на седого солдата, он сделал шаг в сторону дощатого настила улицы, огибавшей торговую площадь. - Безумный Мендоса, разве нет, Кристобаль? Впрочем, вопрос был скорей риторическим. Мендоса, действительно. Глубокому старику Мендосе давно без разницы, что делается в его землях. Бесчинства, грабежи и вооруженные столкновения происходили в этих местах постоянно. - Как и в Дьябло, туда даже сборщики податей забыли дорогу, - сообщил ветеран, имя которому и впрямь было Кристобаль. - Бедность несусветная, голытьба. - Дьябло и Пуэбло Рико, - дон Хуан, задумавшись, прислонился к стене какого-то здания. – Всеми забытые, нищие Дьябло и Пуэбло Рико. Стратегического интереса – ноль… - В Пуэбло все-таки погибли, не забывай, и в Монтанья дель Дьябло пятеро мертвецов, - встрял дотошный Эрнан. Дон Хуан согласно покачал головой, весь поглощенный своими мыслями. Дон Мигель разоряет один за другим два безвестных, неинтересных никому поселения, сохранив людям жизнь. Никто из тех, кому принадлежит земля, априори и пальцем не пошевелит, чтобы вмешаться. И если учесть, что дон Хуан никак не поощрял такие дела, то это значит, что… - Это значит, что дон Мигель ищет драки, - вслух сказал дон Хуан. – И что он даже навел о нас справки. Странно, но несомненно. - И что теперь? – непонимающе спросил Эрнан. Дон Хуан снова взял короткую паузу. - Отправишься к Пачеко, передашь ему мои распоряжения и скажешь, чтобы не ждали сегодня нас с Кристобалем. - А вы? - А мы поедем к Мигелю. Хочу с ним потолковать… Поедем ведь, Кристобаль? - С тобой – хоть в ад, командир. - Ад – он везде, - философски заметил дон и опять повернулся к Эрнану. - Ты сказал, что сегодня на ярмарке будет кто-то из людей дона Мигеля. Видел их? - Да, - тут же ответил Эрнан. – Слуга его дочери, я только что видел его на площади. И дочь тоже тут, рыжая такая, и… Кристобаль переглянулся с доном Хуаном. Эрнан, по-своему истолковав это, пояснил: - Это у них фамильное, рыжие все. Так вот, карга тоже здесь, которая за нею присматривает, ну и он, слуга то есть. Гоме, кажется, или Гарсия его зовут. Но послушай, Хуан… Кристобаль остановил его. - Подожди. Дочь, говоришь? С дуэньей? Пышная рыжеволосая девушка, в синем плаще? - Ну да… - О ужас, - засмеялся дон Хуан. - А что? – не понял Эрнан. Кристобаль, не ответив, обратился к дону Хуану: - А как мы их выследим? Они ведь ушли… - Они вон в той лавке, - прищурился дон Хуан. – Зашли и еще не вышли… Ну да, я смотрел, - ответил он на невысказанный вопрос солдата и, словно оправдываясь, добавил: - привычка. - Так вот, - опять начал Эрнан, - а вдруг вас… - Нет, - перебил его дон Хуан. – Твое дело сейчас – запомнить в точности, что я передам для Пачеко. И ждите нас завтра. Эрнан насупился, готовый возразить еще что-то, но дон похлопал его по плечу: - Все будет отлично, не сомневайся. *** Священник, давший старому другу такое деликатное поручение, как убийство, обрел душевный покой, но – совсем ненадолго. Едва он вернулся в свою резиденцию, как получил четыре письма: два касались обычных, рутинных дел его прихода, а вот два других имели самый неприятный характер. Одно – из Толедо, от дона Эстебана, который приходился священнику двоюродным дядей. Дон Эстебан сообщал, что полностью отстранен от дел и находится под домашним арестом до окончания работы комиссии по проверке финансов его управления. Казна изыскивает средства для поддержания повзрослевшего короля, и драматические нестыковки в дебете и кредите государственных счетов вызвали у фискалов много неприятных для дона Эстебана вопросов. Дон Эстебан, однако, выражал бодрую уверенность в том, что справедливость восторжествует, что он будет оправдан и даже вознагражден за преданное служение короне, что его трудности временны и связаны исключительно с неприязнью, которую его величество испытывает к его высокопреосвященству кардиналу Сиснеросу, каковая неприязнь мгновенно обратится в почтение, лишь только юный король познакомится поближе с мерами, неустанно принимавшимися правительством кардинала для поддержания порядка и платежеспособности страны, каковые меры, в свою очередь, с полнейшей преданностью и рвением претворялись в жизнь покорным слугой короны доном Эстебаном… и так далее, и так далее. Дядя писал о следствии и домашнем аресте как о хорошо известном событии – создавалось впечатление, что это письмо было далеко не первым, отправленным племяннику в Сарагосу… а, следовательно, предыдущие письма изымались соответствующими службами и просто чудо, что хотя бы это послание нашло своего адресата. Не отрываясь от чтения, священник позвонил в колокольчик. - Ваше преосвященство… - слуга, едва открыв дверь, согнулся в поклоне. - Каким образом было доставлено это письмо? - Один из слуг дона Эстебана… - Где он? - Дон Эстебан все еще в Толедо, ваше преосвященство. - Слуга! – вскипел нетерпеливый епископ (ибо наш старый знакомый действительно носил титул епископа). - Он… в людской, ваше преосвященство, отдыхает от… - Проводить ко мне. Немедленно! - Слушаюсь, ваше преосвященство. - Хватит кланяться, выполняй! Пошел вон! Епископ несколько раз перечитал письмо. Катастрофа, полная катастрофа. Деньги, которые дон Эстебан еще только должен был получить из казны на восстановление храмов и церковных институтов его прихода, были растрачены его преосвященством давно, надолго вперед и, разумеется, не по назначению. Если комиссия вздумает затеять проверку – а она вздумает, потому что арагонский приход не имел ни малейшего отношения ни к деньгам Кастилии, поступавших в ее казну в виде налогов, ни к бенефициям ее церкви – то пострадает не только дон Эстебан, но и дон Родриго Пинилья, епископ Сарагосской архиепархии, иными словами, он сам. Оставалась, правда, еще надежда на дона Хосе – в конце концов, деньги поступали через него, – но надеяться на безвольного Судью в таком деле мог только круглый болван. Сжимая в руках бумагу, упорно всматриваясь в неровные строчки, как будто они могли еще что-нибудь ему рассказать, епископ видел и чувствовал, что красная пелена застилает ему глаза и что он стремительно теряет способность соображать. Ощутить всю тяжесть его характера пришлось бедняге, проделавшему долгий путь из Кастилии в Арагон. Его преосвященство и знать не хотел, что этот уставший, немолодой уже человек ни в коей мере не был посвящен в тонкости политических и финансовых дел своего господина. Бессилие приводило епископа в исступление. - Я и без тебя это знаю! – не сдерживаясь, дон Родриго брызгал слюной, пока слуга в сотый раз повторял, что дон Эстебан находится под домашним арестом. - Отвечай, что говорил тебе господин?! Что он передал тебе на словах?! Кто именно находится сейчас в его доме?! Опечатаны ли бумаги? Успел ли дон Эстебан уничтожить архивы?! - Простите, простите, - твердил слуга. - Я только посыльный, я вез письмо… Однако даже схватившись за трость, его преосвященство не узнал ничего нового: скажите, как можно услышать то, чего нет? И лишь когда слуга, повалившись на пол, стал молить о пощаде, епископ, сделав над собою усилие, взял себя в руки. - Вон отсюда… Все вон! О втором письме его преосвященство не вспоминал до позднего вечера и открыл его с большой неохотой, потому что узнал почерк, которого не видел уже несколько лет. - Наглец, - прошипел он, пробежав глазами письмо. – Подлец, негодяй! Он скомкал письмо и швырнул его в дальний угол. - Какое бесстыдство! - раздраженно говорил сам себе. – Один… откуда, кстати, он взялся… подошел к самому городу и спрашивает о моих управляющих, другой требует денег… Проклятое семейство! И что-то я не слышу известий от дона Мигеля. Никчемный, безмозглый головорез… убийца… зря я сказал ему тогда про бумаги… поручил бы лучше Гонсало… хотя он, пожалуй, и не понял тогда ничего, ленивая тварь… Выплевывая проклятия и заодно размышляя, епископ стоял у окна и барабанил пальцами по цветным витражам. Его кормилица, невесть как дожившая до неслыханно преклонных лет, пережившая всю его родню и по стечению обстоятельств навек застрявшая в его доме, несколько раз, шамкая и бормоча что-то себе под нос, заглядывала к нему в комнату. Он вздрагивал, как от холода, но привычно не замечал ее, поглощенный мыслями и расчетами, которые казались ему сейчас единственно верными. Затем он несколько раз медленно кивнул головой, как бы принимая решение, подошел к конторке и начал что-то писать. И если бы кто-нибудь сумел услышать, что он бормочет себе под нос, то это было бы: - Вот так всегда… приходится все самому. *** - А, между прочим, когда это ты заметил, что у нее синий плащ и рыжеватые волосы? Я что-то не запомнил таких подробностей. - Пока ты пялился на ее грудь. Надеюсь, это у тебя не всерьез? - Надеюсь, что нет, - дон Хуан неопределенно помотал головой, слегка улыбнувшись каким-то своим мыслям, однако его улыбка быстро погасла. - Одной попытки семейной жизни с меня достаточно. Но девушка хороша… Дон Хуан и старина Кристобаль сидели вдвоем у небольшого костра, совершенно незаметного для тех, кто вздумал бы за ними шпионить. Хотя – вряд ли кому-нибудь пришла бы в голову такая мысль. Эти двое отлично знали свое дело, так что никто из сопровождавших молодую донью людей даже не заподозрил, что кто-то идет по их следу. - Но мы ведь почти отыскали тех негодяев, разве нет? – спросил Кристобаль. Дон Хуан кивнул. - Наш дон Мигель, кстати – той же породы. Помнишь Фонтельяс? - Да как не помнить, столько кровищи. Кажется, Хавьер оттуда? - Да, - ответил Хуан. – Так вот, там были люди Мигеля. И потом, он совершает довольно странные маневры в Сарагосе... - Ну значит, мы едем его убивать? – взбодрился старик. Хуан усмехнулся: - Становишься кровожадным, дружище. Мигель получит свое, когда придет срок, но если за его действиями стоит кто-то еще – а я уверен, что это так – то мне хотелось бы об этом узнать... - Никогда не понимал тебя, дон Хуан, - вдруг с силой сказал старик. – С твоим умом… другой давно бы пробился в алькальды, в наместники, а там, глядишь, и… чем черт не шутит, Хуан! Мальчишка Карлос, едва появившись, наводнил страну чужеземцами, а тебя знают все от Сарагосы до Пиренеев. Мы пойдем за тобой хоть в огонь, с нами ты мог бы… - Кристобаль! – остановил его дон. – Или ты немедленно замолчишь, или мне придется тебя убить. Что за бред пришел тебе в голову? («Кхем-кхем», сказал в ответ Кристобаль). Нас знают, верно, а почему? Потому, что ты или я хотим пробиться в наместники? - Нет, - ответил старик, - но… - Мы воюем за то, чтобы все эти люди, которые благословляют нас от Сарагосы до Пиренеев, могли хотя бы месяц пожить спокойно. Без того, чтобы какой-нибудь Рамиро или Мигель пришел и обобрал их до нитки, или перерезал их, как свиней, для своей забавы. Если мы зададимся целью завоевать королевство, мы утопим этих людей в крови… - Но зато потом будет лучше! – с жаром перебил его Кристобаль. – Если бы ты оказался у власти… - В стране есть законная власть. - Сумасшедшая женщина, это ее ты имеешь в виду? А королю ты не служишь. - Кристобаль! Я – солдат и все, что умею – это убивать. Но я не готов применять свое искусство затем, чтобы завоевать себе положение. Я хочу, чтобы люди в моей стране могли всего лишь спокойно жить… - Я думал, ты просто мстишь за жену. - О боги! – дон Хуан помолчал, помешивая угли в костре. – Наверное, вначале так и было. Но… я никогда, ни за что не поведу этих бедолаг брат на брата. Я не воюю против испанцев. - Ты выиграешь любой бой, Хуан! А на прошлой неделе, помнится, ты лично убил не меньше двух дюжин… испанцев, к слову сказать. - У бандитов нет национальности, Кристобаль! Я убил десяток и спас сотню… Если бы потом я пришел к сеньору и отобрал по праву сильного его земли, я стал бы тем, о ком ты говоришь: возможно, даже добился бы положения. Но если ты не видишь разницы между волчьей грызней и уважением к людям… - Уф-ф! - Кристобаль, уже не пытаясь спорить, отдувался и крутил головой. – Уф… Я не понимаю тебя, Хуан, и, наверное, никогда уже не пойму. Он тоже выдержал короткую паузу: - Но раз уж ты так уважаешь всю эту голытьбу… Дон поглядел на него сверху вниз. - …то, может, и на своего брата-солдата обратил бы внимание, а? Огонь слабеет, мне холодно, а ты сидишь на таком теплом месте. Я старый, добрый испанец, и… - Старый авантюрист! – дон Хуан, фыркнув, легко поднялся с земли. Небо, неожиданно ясное в начале промозглого декабря, уже открыло перед ними далекие звезды. – Еще раз затеешь разговор о политике… - Молчу, молчу. Тебя же не переспорить… А как ты назвал того поэта? Петрарка? Он кто? - Он итальянец… и жил лет двести тому назад. Разбуди меня через час поле полуночи, я подежурю остаток ночи. Рано утром дон Хуан растолкал своего друга, и они тщательно уничтожили все следы своего пребывания в холодном, слегка припорошенном тонким снегом лесу. Вскоре лагерь врагов пришел в движение. Примерно через час они снялись с места и задолго до полудня дон Хуан и его спутник увидели с вершины холма цель своего путешествия: небольшую долину, прижатую к лысой скале, простой каменный дом, окруженный неухоженным садом, и – палатки, палатки, палатки, обнесенный частоколом лагерь. Кортеж рыжеволосой девушки, оказавшейся дочерью дона Мигеля, с шумом въехал в ворота. Дон Хуан тронул коня, собираясь выехать из укрытия на утоптанную дорогу. - Кристобаль?.. - Прости меня, дон Хуан. Наговорил тебе вчера ерунды. - Почему? – встряхнулся Хуан. – Думаю, из меня и вправду бы вышел толковый император или даже приличный коррехидор… Он весело посмотрел на озадаченного друга и добавил: - Сегодня, старина, ты узришь нечто эпическое... Если, конечно, нас не убьют с тобой прямо сейчас.