Солнечные пятна

      «Сражение» на самом деле заняло на удивление мало времени, однако, теперь предстояло разобраться с его последствиями. Луна подала друзьям сигнал на всякий случай «позаботиться» об узурпаторе, упаковать его по всем правилам: поверить, что все так просто, было выше ее сил. Сама же принцесса, вернув оружие в ножны, нависла над так и лежащим Шеллом:       — Ну и зачем ты опять это сделал?       — Ты мой командир. — Пожал плечами парень и снова характерно поморщился, инстинктивно возвращая руку на то место, куда ударила пуля.       — Зачем тогда доставал в академии? — Со вздохом все же не сдержала девушка улыбки: он очевидно избегал смотреть ей в глаза.       — Проверял на прочность. — Отфыркнулся уже почти ночной стражник, безошибочно определив, что гроза опять миновала. И Луна знала, что Шелл не врет, хотя, конечно, и не говорит правду. Вслух. Глаза его обычно говорят много больше, чем парень бы хотел… Да и у нее каждый раз сердце екало, стоило ему в очередной раз подставиться, хоть девушка и прекрасно знала, что эта ехидна отделается синяком.       Если у Луны («благодаря» биокору) позывной был «Ночь», то Шелла (примерно по той же причине) называли «Живой щит», произвольно в силу ситуации и дурного чувства юмора, сокращая до любого из этих двух слов.       — Живчик, кончай флиртовать и поднимайся, у нас не так много времени.       — Иди в пень, Ио. Не тебя только что подстрелили.       — Да, да, и не я после этого как всегда выжил. Поэтому хватит сачковать, поднимайся и за дело.       Шелл на показ тяжело вздохнул, после чего столь же ненатурально застонал, и наконец медленно с кряхтением столетнего старика поднялся… между делом задорно подмигнув Луне. Она не поверила, но, к сожалению, отправлять парня на постельный режим времени не было. Оставалось только действительно приступить к делам:       — Ну?       — Жив. Кажется…       — «Кажется»?!       — Сердце бьется: пульс стабильный, но редкий, другие жизненные показатели по нижней норме, а по мозговой активности — что-то странное, возможно погрешности прибора… Кома по всем признакам, но… Ночь, у него какой-то странный биокор и кажется ты задела именно его. Посмотри.       Выполняющий роль штатного медика Блиц отодвинулся, давая Луне возможность увидеть освобожденную от одежды спину узурпатора. Ребята явно пытались добраться до ранения — но оно уже не кровоточило, зато было ощущение, что кровью наливается рисунок биокора: вдоль позвоночника были «нарисованы» острые шипы хребта какого-нибудь мифического дракона, начинаясь где-то под волосами и уходя ниже поясницы, и в данный момент рисунок плавно менял свой цвет. Коричневый, красный, снова коричневый, фиолетовый, красный, почти голубой, и опять коричневый… Луна читала, что при нестабильном эмоциональном состоянии так реагируют волосы обладателей мощных биокоров (да что там «читала» — собственная прическа — то еще научное пособие), но сам изначальный рисунок всегда оставался стабильным: обратное было технически не предусмотрено. Принцесса слышала о «паленых» биокорах, но никак не ожидала увидеть один из них у столь богатого человека.       Селестию продолжала бить крупная дрожь. Сначала этот страшный мужчина несколько раз выстрелил в ее сестру, но та, хвала звездам, была будто заговоренная, отмахиваясь от пуль рапирой (как такое вообще возможно?! — у старшей сестры не укладывалось в голове), потом, когда той на помощь пришел друг — в него — и попал! На пол мужчины упали почти одновременно — и Луна (как она могла настолько измениться?!) пристально глядела на тело узурпатора, а не товарища. Впрочем, наибольшее удивление Селестия испытала, когда «труп» ночного стражника вдруг заговорил. И никто на это даже бровью не повел! А ей только и оставалось, что стоять, глядя на спокойно перешучивающихся парней и сестру, так и не в силах осознать произошедшее до конца.       Принцессе было от самой себя противно — чувствовать себя настолько слабой, беспомощной и бесполезной… особенно на фоне, похоже, знающей, что делать младшей сестры… но не получалось даже разозлится, в душе была только пустота, которую никак не удавалось заполнить: Селестии начинало казаться, что узурпатору удалось что-то в ней сломать, разбить окончательно и так давно треснувшую душу. Он отобрал у нее страну, свободу, уверенность в себе — но вдруг не получалось даже полноценно его ненавидеть: казалось вместе с холодом подземных казематов в душу проникло подозрение, что во всем произошедшем, как он и сказал, виновата сама принцесса… Но ведь этого просто не могло быть?       Отмерла девушка только когда собравшиеся стали о чем-то спорить над самым телом поверженного врага. Сделала шаг, еще один, и еще… Ей нужно было еще раз взглянуть на него, просто чтобы поверить, что она еще чего-то сама стоит, на что-то способна, что страх ее не парализует. Увидеть материальный образ, что можно обвинить во всем.       Это уже потом она подумает о том, что живой узурпатор — более выгодная политическая карта, чем мертвый; что именно она сейчас должна взять контроль в свои руки — пойти в главный зал сделать заявление, или снова принять присягу у командиров отрядов; должна проследить, что и как делает младшая сестра… все это проскочило где-то глубоко на периферии сознания. Сейчас Селестию волновало совсем другое.       Девушка подобрала полы одолженного плаща и разорванный подол некогда белого платья, присаживаясь на корточки у головы узурпатора. Обсуждающая дальнейшую стратегию со своими товарищами Луна тактично подвинулась, бросив быстрый обеспокоенный взгляд, но похоже не найдя причин немедленно кидаться на помощь. Селестия прикрыла глаза, вдыхая, и наконец опустила взгляд.       Узурпатор выглядел на удивление нормально и даже безобидно, спокойно. Будто спал. Будто не имел никакого отношения в происходящему в стране и во дворце. Будто не он бросил в темницу старшую принцессу и собственноручно пытался убить младшую. Просто человек.       Законная правительница Эквестрии все же протянула руку… наверное инстинктивно, уж слишком действительность не соответствовала ожиданиям — необходимо было проверить, что ей не кажется, прикоснуться — почувствовать, иначе все больше верилось, что происходящее вокруг — не больше, чем сон. Однако лежащий перед ней на полу мужчина был реален. И от прикосновения быстро отдернутой руки не исчез, даже не шелохнулся. Девушка растерла кончики пальцев, и повторила попытку: аккуратно повернула голову узурпатора лицом к себе, откинула со лба челку, нахмурилась и попыталась сама так изменить ему положение лицевых мышц, чтобы получилась гримаса… Добилась того, что у него чуть приоткрылся рот, и стал виден выдающийся вперед обломанный левый клык, который она и раньше видела, но как будто не замечала — он настолько органично вписывался в сумасшедший образ, теперь же… Тонкие бровки сошлись к переносице, а тонкие пальчики снова пробежались по мужскому лицу. Едва заметный шрамик над левой ноздрей, родинка на виске у правого глаза, тот самый обломанный клык…       Не может быть.       Теряя сознание от нахлынувших эмоций и воспоминаний, просто не справившись с вдруг прорвавшимся количеством, Селестия необычайно четко поймала мысль, что виновата во всем произошедшем все-таки она.       Просачивающееся сквозь ветви раннее солнце било прямо в глаза, и чтобы избежать этого, приходилось смотреть только вверх. Вверх, на самые вкусные, налившиеся этим солнечным светом, плоды. Но вот добраться до них оказалось не так просто.       Он делал это легко и непринужденно, играючи, настолько ловко, что можно было залюбоваться… и подумать, что повторить будет просто. Вот только на проверку оказалось, что для девочки, только вступившей в пору отрочества, каждая следующая ветка много дальше предыдущей. И даже недавно введенный биологический ускоритель не помогал, хоть и должен был, — руки дрожали все заметнее.       А он стоял внизу, задрав голову, и комментировал. Нет, может, конечно, и подсказывал… но ощущение что насмехался и подшучивал почему-то не проходило. И черт ее дернул лезть на яблоню в платье и туфельках… Селестию порядком удивило, что такая простая и привычная одежда может оказаться вдруг неудобной. Юбка цеплялась, кажется, за все, а туфли на аккуратных каблучках… принцесса бы, наверное, даже скинула, если бы верила, что сможет проделать этот «акробатический трюк» голыми ножками, в то время как каблуком можно было попробовать «заклинить» ветку, опираясь на подъем стопы, а не носочек.       Тия старается тщательно, но быстро выбирать каждую следующую ветку для подъема (долго стоять на предыдущей было сложновато), и все ближе подбирается к заветным плодам, что успели поспеть. Ветка, следующая, и еще одна — и Селестия уже почти чувствует вкус победного яблока, тянется за ним, пусть и не самым верхним, со второй попытки, подтянувшись, крепко хватает, дергает, — и вдруг потеряв под ногой опору, с коротким вскриком солдатиком уходит вниз.       Зажмурившейся девочке кажется, что пока она летела вниз, о ее юбку и ноги сломалась не одна ветка, но финального удара о землю она так и не почувствовала. Сжалась как могла, притиснув все-таки сорванное яблоко к груди обеими руками и согнув ноги… только, наверное, через полминуты сообразив, что влезла не настолько высоко, чтобы до сих пор падать. А осторожно приоткрыв один глаз, обнаружила прямо перед лицом яблоневый ствол. Дерево не двигалось, и девочка рискнула открыть второй глаз. И только оглядевшись поняла, что не падает, но висит в воздухе… а вернее ее крепко держат, сомкнув руки над коленями и тяжело дыша куда-то в район живота.       — Ты как? — Прохрипел мальчик, и думается Селестии, это первый раз, когда она услышала в его голосе испуг.       — Д-да. Н-нормально. Хорошо. — Кивает она, возможно до конца даже не понимая смысл произносимых сейчас слов. А потом чувствует, что скользит вниз и, на мгновение вновь инстинктивно сжавшись, медленно выпрямляет ноги, касаясь земли.       — Спа… ой!       Она оказалась очень близко к нему в этот момент — чтобы во всех подробностях рассмотреть буквально залитое кровью лицо. Во всяком случае именно так это выглядело на первый взгляд. На второй становилось понятно, что кровь скорее тщательно размазана… но ее все равно было много!       Селестия сделала полшага назад, но протянула руку:       — Ты… у тебя… — И сглотнула, не подобрав слов. Почти всхлипнула: еще чуть-чуть и глаза и вовсе окажутся на мокром месте, помогая выплеснуть все пережитое.       Он же, казалось, и не заметил, что с ним самим что-то не так. Зато посмотрел на нее: на бурые пятна на лазоревой ткани платья, такие же капли, почти брызги по подолу… и только шмыгнув носом, понял, что капает с него. Особо больно-то и не было, даже удивительно, что при этом лилось столько крови. И он лишь смеялся, когда подруга, поняв, что платье испорчено уже безвозвратно, усадила и принялась вытирать кровоточащий нос собственным подом; вынул у нее из руки с таком трудом добытое яблоко, что девушка так и не бросила и теперь нервно сжимала, и смачно хрустнул, лишь мешая процессу оказания первой помощи. Вкус у этого яблока был солено-сладкий, и ничего вкуснее он еще не пробовал.       — Селестия! Сестра! Тия!       Луна так интенсивно трясла Селестию за плечи, что не прийти в себя было сложно. Но открыв глаза, девушка просто уставилась в потолок. Кажется она даже жар пощечины ощутила, но по-прежнему не отреагировала, бессвязно бормоча себе под нос.       — Дис… Корд… Не Корд… Нет…       Урок этикета не прошел бесследно, и на последовавшее утро Селестия не знала как себя и вести… Вчера она аккуратно записала в тетрадку целый список слов, которые молодая принцесса не должна употреблять по отношению к себе и своей семье: там были и «забыла», и «не подумала», и «невнимательность», «неосмотрительность», «невежливость», и еще множество слов с частицей «не» или уничижительным значением. Сейчас же ей требовалось хотя бы одно из этих слов, чтобы нормально извиниться. Правда ровно за той же учительницей и в той же тетради Селестия записала и еще одно правило: принцессы не извиняются…       Уже много позже, от совсем другого учителя девушка узнала, что принцессы действительно не извиняются. Максимум приносят официальные извинения. И то лишь на публику. Лучшие ли, худшие решения и действия, более или менее выгодные, с потерями и без, — если ты правитель — все твои решения верные, а действия правильные. А за последствия не извиняться надо, их надо исправлять. Вот только это не относится к ближнему кругу: и как раз это отношение ближний круг и определяет.       В тот же момент на нее слишком давил авторитет строгой преподавательницы, и свежие воспоминания мешали произнести нужные слова… И вообще, это он забыл спросить, он парень, он должен был об этом подумать, так с какой стати ей извиняться, если виноват он!       — Что?       Учительница по этикету также говорила, что неприлично пристально рассматривать окружающих… но пока не успела обучить маленькую девочку искусству стрельбы глазами. Зато гордо вздергивать носик у принцессы выходило превосходно.       — Ну что?       И все же пока обида и любопытство оказались сильнее гордости. Пока.       — Тебе совсем неинтересно, как меня зовут? Ты до сих пор так и не спросил.       Вот только кажется мальчик легко раскусил ее нехитрый маневр. Поднялся и серьезно протянул ей руку:       — Корд.       Впрочем, серьезность продержалась недолго — в следующую секунду он уже широко улыбался, с любопытством (и так пристально, что совершенно неприлично!) уставившись на свою визави.       — Селестия.       Маленькая принцесса приседает в реверансе, пока еще не видя разницы перед кем, и протягивает руку… ненадолго зависая, когда ее не перехватывают для поцелуя, а пожимают.       — Как принцессу? — Удивляется тем временем паренек, не спеша ее ладонь отпускать. И она не догадывается вырвать — эту тему на занятиях по этикету они еще не проходили. — Заливаешь!       — Почему «как»? — Не меньше удивляется в ответ девочка. — Я и есть принцесса.       Он в ответ ухмыляется:       — Тебе это мама сказала?       Селестия немного хмурится, но кивает. А Корд ухмыляется еще шире, наконец ловко перехватывает ее руку и коротко касается губами тыльной стороны ладони, склоняясь при этом в более глубоком, нежели необходимо, поклоне.       — Премного рад официальному знакомству, Ваше Высочество, прошу простить, что опускаю собственный титул, не смея смущать им Вас.       Он разгибается, и Селестия звонко хихикает, стараясь не хохотать на весь сад, в его смеющиеся глаза глядя. Таким тоном подобное она еще ни разу не слышала.       — Но я буду звать тебя просто Тия.       И кажется это был не вопрос.       Она конечно знала имя узурпатора. Вернее узнала, в ответ на вопрос «Да кто он вообще такой?!» Тогда принцесса еще не могла поверить, что взявшись из ниоткуда можно буквально за день захватить стану. И даже теперь сама мысль о подобном сравнении казалась ей дикой – это просто не мог быть ее Корд! Только похоже на этот раз самовнушение не поможет…       Он был из приюта. Хорошего приюта под протекцией короны. Расположенного недалеко от дворца. И дворцового сада. Он и одет был всегда чистенько, опрятно — пока сам же не пачкался — пусть и в совершенно не подходящие друг к другу вещи (Большего диссонанса в стиле Селестия наверное за всю свою жизнь не видела! Тут уже было в пору называть отсутствие вкуса авангардом, дабы сойти за умного).       Им было лет по восемь, когда она случайно набрела на незваного гостя под яблонями. И он далеко не сразу поверил, что действительно умудрился случайно подружиться с настоящей принцессой. Просто не верил, что такую важную особу отпускают куда-то без охраны. (То, что это «куда-то» ее собственный дворцовый сад, куда он в наглую лазит через забор, парня, тогда лишь мальчишку, не волновало.) Она же теперь не могла поверить, что за те десять лет, что они не виделись, ее лучший друг стал… превратился…       Он был настолько не похож на себя, что даже не особо удивительно, что Селестия его не узнала сразу. У Корда были черные как вороново крыло волосы и карие глаза, тонкие, но очень крепкие руки, он вообще был жилистым, а когда ему было четырнадцать еще и заметно вытянулся ростом, внезапно оказавшись на голову выше Тии… Лежащий сейчас на полу перед принцессой человек выглядел лет на пятнадцать старше своего, их общего, возраста, и Селестия задается вопросом, спал ли он вообще за эти прошедшие десять лет.       — Ты так заразительно зеваешь, что и мне хочется! — Возмутилась принцесса, на друга глядя.       — И кто тебе мешает? — Спрашивает Корд, заканчивая фразу очередным заразительным зевком.       — Это совершенно не культурно! Ты бы хоть рот прикрывал! Что ты вообще вчера такого делал, что теперь почти спишь стоя?!       — Сегодня. Ночью. Подрабатывал. — Отвечает парень, действительно стараясь подавить зевки, но глаза его сами закрываются.       И Селестия ловит себя на мысли, что картина эта невероятно забавна: не улыбнуться просто выше ее сил.       — Зачем? — Уже почти хихикает девушка, прекрасно зная, какой он на самом деле лентяй, предпочитающий работе веселье. Впрочем, он, пожалуй, может любую работу в это самое веселье обратить. — И если уж так хочешь спать, мог бы сегодня не приходить.       Все же встречались они в пять-шесть утра — и сегодня он, кажется, еще вообще не ложился.       — У меня есть идея получше! — Заявил он вдруг, кажется, даже проснувшись. Схватил ее за плечи, усадил спиной к стволу яблони, и лег сам, как ни в чем ни бывало используя колени подруги в качестве подушки. Будто так и надо. — Вот. Так — хорошо. — Постановил, не открывая глаз.       Принцессе оставалось только глазами хлопать от подобной наглости. Затем попытаться прожечь безмятежного друга возмущенным взглядом. А потом уже просто постараться сдержать смех, дабы не разбудить, похоже действительно удивительно быстро уснувшего парня. Корд теплый, почти горячий, но она даже не смущается, а он чему-то улыбается во сне. И когда пришло время расходиться, Тия об этом жалела острее, чем обычно.       Он не признался, но он не мог не прийти: иначе бы он еще целый день не увидел ее. Поняла девушка это, к сожалению, слишком поздно.       Селестия разучилась плакать в четырнадцать. Селестия почти разучилась искренне смеяться в семнадцать. Где-то между Селестия научилась приказывать.       Принцесса поднялась на ноги, чистым усилием воли заставив их не дрожать. Отстранила сестру с ее попытками поддержать и помочь. И твердым голосом, не подразумевая возражений, сказала:       — В медицинскую капсулу его. Срочно.