Солнечные пятна

      Привычно проснувшись на рассвете, Селестия впервые за долгие годы провела те два часа в течение которых ее никто не искал не в спортзале или кабинете. И даже не в саду, ходить куда бросила десять лет назад. Прокравшись мимо комнат Эрли, принцесса заперла за собою дверь мед.блока и позволила лицу исказиться в гримасе, которую никогда не должны увидеть подданные.       Почему капсула жизнеобеспечения так похожа на гроб? Почему он выглядит настолько старше своего возраста? Что с ним сделала… она? Молодой мужчина, а кажется — уже давно старик. Морщины видны даже когда лицо безмятежно расслабленно, во время лечебного «сна». И это несмотря на наличие биокора!       — Знаешь, я… — Селестия понимает, что здесь и сейчас одна и никто не сможет стать свидетелем ее слабости, но… — Я научилась танцевать! — … она слишком привыкла считать, что этих слабостей у нее нет вообще.       Верхний город сиял огнями, разбрасывая по улицам блики и расплескивая звук. Кентерлот празднует. Торжествует. Сегодня принцессе исполнилось шестнадцать.       — Давай, это же твой праздник! — Шепчет долговязый провокатор, протягивая имениннице цветочный венок и пояс, к которому привязаны яркие разноцветные платки. Сегодня все девочки принцессы. Независимо от возраста. Ее никто не узнает. Они направлялись в город нижний.       Уличные танцы, народные гуляния, яркие хороводы совсем не похожи на вальсы королевского двора. Их не надо танцевать правильно… наоборот, их надо танцевать НЕправильно.       Это был единственный раз, когда она действительно сбежала из дворца. Кибиц подарил своей принцессе вечер для самой себя. Ну… она им и распорядилась.       Как только она могла забыть, насколько весело делать что-то неидеально, неправильно.       Как неправильно было позволять кому-то прикасаться к принцессе. Оказаться так близко. Прикоснуться самой.       — А куда это мы руки тянем?       — А? Ой, слушай, а как правильно?       — А никак!       И почему теперь еще больнее? Почему воспоминания пропитаны только светом и цветом, а в итоге — больно? И руки сами до судороги стискивают старую плюшевую игрушку.       Небольшой, немного кривоватый, нескладный, как его автор, дракончик. Потрепанный уже когда впервые попал Селестии в руки. Еще бы ему не быть, если игрушку почти месяц нервно тискали каждое утро!       Ей тогда было четырнадцать. Когда у нее умерли родители.       Известие прогремело на всю страну. И вся страна скорбела. Но только для двух девочек это было личным. А с ним Селестия встретилась только через месяц после происшествия. Сначала их с сестрой излишне опекали, потом самой Селестии никого не хотелось видеть, а после она просто слишком устала…       Но примерно месяц спустя, она все же вышла на рассвете в сад. И Корд встретил ее, будто в последний раз они виделись вчера. Будто он не проводил каждое утро в бесплотном ожидании. И… вручил ей (почти взрослой девушке аж четырнадцати лет!) мягкую игрушку. Своими руками сшитую. Дракончика, буквально собранного из лоскутков: правая задняя лапка зеленая, левая — желтая, и они столь же несимметричны, как и передние.       — Дракон для принцессы! Ведь у каждой принцессы должен быть свой дракон, чтобы хоть иногда красть ее из будних. И от боли, и от работы… и от ухажеров.       Поначалу Селестия не была в восторге от такого подарка… Но прошло время и принцесса на собственном опыте поняла, что сшить мягкую игрушку — это не так-то просто. Белая лошадка. С аметистовыми глазками. Ведь у рыцаря должен быть конь… На что он заявил, что это Понь, причем она, и похожая на саму Тию. Он решил звать ее…       — Кей-Кей все еще у тебя? Мой… — Она никогда так и не дала ему имя. — вот.       И руки снова сжимают игрушку. Как это было стыдно в четырнадцать… так почему-то не было никакой неловкости сейчас, в двадцать семь.       И Селестия плачет. Плачет, вымывая слезами осколки из сердца.       — Мы же как-нибудь еще выпьем шоколадного молока?       И почему-то она верит, что все будет хорошо. Верит, хотя думала, что уже никогда не позволит себе на что-то слепо надеяться.