Жрец Кровавой Богини

Писалось под Yoshihisa Hirano — Kyrie II Кап-кап-кап. Каким-то образом Наруто отчётливо слышит, как его кровь капает в воду, несмотря на шум, исходящий от водопада. По телу, вместе с разрядами тока, распространяется онемение. Взгляд, наполненный болью и горечью, направлен на лицо Учихи, такое холодное, не выражающее никаких эмоций. По щекам Саске начинают катиться кровавые слёзы, а узор его шарингана преображается в замысловатое переплетение линий, образуя шестиконечную звезду. Наруто ничего не знает о Мангёкью и о том, как его пробудить. Но в этот самый момент джинчурики отчётливо понимает, что его смерть, смерть самого близкого и, пожалуй, единственного настоящего друга Саске — это цена за невероятную силу глаз. И всё вдруг встаёт на свои места. Побег из деревни, эта битва и Чидори, пробившее сердце - всё это ради силы. Ради победы над Итачи. А Скрытый Лист, Сакура-чан, Какаши-сенсей и даже сам Узумаки… Они Саске больше не нужны. Таков его выбор. Выбор, который Наруто никогда не сможет простить. Тело Узумаки плюхается в воду, будто камень, но остаётся на поверхности. Глаза блондина всё ещё открыты, но он уже ничего не видит. Лишь слышит, как спустя пару секунд в воду вновь падают капли, и раздаётся дрожащий голос Учихи: — Прости, — всего одно слово, а затем звук удаляющихся шагов. Наруто не прощает. Это становится его последней мыслью, своего рода проклятьем, брошенным в спину Саске. Тьма окутывает джинчурики, а тело его сковывает могильный холод. Он уже мёртв. Его чувства, его мысли, его мечта стать Хокаге - всё это блекнет и ускользает, покидает мир живых вместе с душой. Последней тлеющей искоркой, оставшейся от Узумаки Наруто, становится его ненависть. Ненависть к Саске, который, в отличие от него, будет жить и наслаждаться силой, купленной кровью лучшего друга. Вдруг что-то идёт не так. Нечто решает вмешаться в естественный порядок вещей, круговорот жизни и смерти. Какая-то потусторонняя сущность вонзает в душу джинчурики свои длинные, холодные, как лёд, костлявые пальцы, и начинает раздувать ту единственную оставшуюся искорку. Пламя ненависти всё разрастается и вскоре становится столь сильно, что по сравнению с ним гнев самого Девятихвостого кажется детским лепетом. — Живи, — раздаётся над ухом Узумаки незнакомый голос. Тихий, мягкий, словно бархат. В ту же секунду его грудь пронзает такая боль, словно кто-то ткнул в неё раскалённым железным прутом. Тишину разрывает первый за последние несколько минут удар сердца джинчурики, вновь начавшего качать кровь по венам. Покалывание, сравнимое с тем, что ощущаешь в конечности, которую отлежал, распространяется по всему телу, только сейчас оно в тысячу раз сильнее. Наруто кажется, будто он лежит в ванной, наполненной битым стеклом. Он орёт, разрывая голосовые связки. Крик этот, словно плач новорождённого ребёнка, только вот Узумаки сейчас не рождается. Он испытывает перерождение, нарушающее все законы природы. Подобно мертворожденному, насильно вытолкнутому из утробы самой Смерти, отказавшейся его принять. К счастью для блондина, наступает болевой шок, и он наконец теряет сознание. *** Наруто пришёл в себя уже в больнице Конохи, в палате, залитой оранжевым светом зари. Слабость, голова раскалывается на части, левая рука его не слушается, забинтованная грудь ноет, а всё тело болит так, словно каждая косточка сломана. Но он жив. И это удивляет и пугает джинчурики больше всего. Он не может избавиться от ощущения, словно ему здесь не место. — Почему я… всё ещё жив? — блондин упёрся лбом в собственную ладонь и закрыл глаза. — Звучит не слишком-то оптимистично, — Узумаки даже не заметил стоящего у двери Шикамару, а потому встрепенулся от удивления. Нара, потрепанный и явно смертельно уставший, слабо улыбнулся ему. — Впрочем, многие медики задаются тем же вопросом. Все как один, утверждают, что с такими ранениями ты уже должен был отбросить копыта к моменту, когда Какаши тебя нашёл. — Вот как, — как-то безучастно отвечает блондин, и на несколько секунд повисает неловкая тишина. — Кстати, Чоуджи, Нейджи, Киба и Ли живы, — Наруто широко распахнул глаза. Как он мог забыть о них? Почему он даже не задумался о том, в порядке ли его друзья, которых пришлось оставить позади? И… почему сейчас, когда он узнал, что они живы, Узумаки ничего не чувствует? — Это… хорошо, — джинчурики заставил себя улыбнуться, и во взгляде Нары проскользнуло беспокойство. — С тобой всё в порядке? Знаю, тебе, должно быть, нелегко из-за Саске… — Шикамару, — интонация и выражение лица Узумаки меняются в мгновение ока, делаясь серьёзными и ожесточёнными. — Пожалуйста, давай не будем об этом, ладно? Прошу. — Без проблем. Я всё равно не собирался здесь задерживаться, — Нара незамедлительно открыл раздвижную дверь палаты и переступил через порог. — Постарайся отдохнуть. И, главное, не кори себя. Всё ещё наладится, вот увидишь. — Хотелось бы мне в это верить, — Наруто горько ухмыльнулся, стоило брюнету уйти, но не прошло и минуты, как дверь распахивается вновь. В комнату без стука ворвалась Харуно, держащая в руках тарелку с яблоками и нож. — Наруто! — на мгновение девушка замерла от вида джинчурики, у неё перехватило дыхание. Конечно, вскоре она опомнилась и натянула вымученную улыбку, но предательский взгляд изумрудных глаз выдавал всё, что она сейчас на самом деле чувствовала: боль, горечь, сожаление, утрату… Разочарование, презрение, злость. Что бы она сейчас ни сказала, Наруто знал, что в глубине души Сакура винит его за то, что он не смог выполнить данное ей обещание. — Мне сообщили о том, что вам не удалось остановить Саске-куна… Наруто, мне очень жаль. — Прости за то, что подвёл тебя, — блондин старался не смотреть Харуно в глаза. Сейчас он хотел лишь одного: чтобы она ушла, а это всепоглощающее, ужасающее чувство собственной никчёмности исчезло. Но вместо этого девушка придвинула стул к его постели и села рядом, взявшись за очистку яблок от кожуры. Вся эта сцена кажется до боли знакомой. — Я сама виновата. Не надо было просить тебя о невозможном, — от того, что розоволосая считает, будто заставить Учиху вернуться в Коноху было невозможно, Узумаки переполняет злость. Он смял простыню, пытаясь скрыть свой гнев, а Харуно этого даже не замечает. — Саске… Он ведь всегда был сильнее любого из нас. Против него, у тебя не было никаких шансов. — Прошу, прекрати, — тихо произнёс джинчурики, и его всего начала бить мелкая дрожь. — Выслушай меня! Ты чудом остался жив, и я не хочу, чтобы ты снова подвергал себя опасности из-за какой-то дурацкой клятвы! Чтобы ты ни делал, Саске всегда будет на шаг впереди, он точно убьёт тебя при следующей встрече! — «Боже, да замолкни же ты, Сакура!». — Поэтому, пожалуйста, Наруто, брось это дело! Я освобождаю тебя от обещания, слышишь? Тебе больше не нужно возвращать Саске в деревню! — последняя фраза ударила по больному, и блондин словно сорвался с цепи. Прежде, чем он это осознал, рука, сохранившая подвижность, будто сама по себе сжалась в кулак и с силой врезалась в щёку оторопевшей девушки. От удара она рухнула на пол, опрокинув стул, а Наруто полетел следом, потеряв равновесие и свалившись с кровати. По полу катятся недочищенные яблоки, и алюминиевая тарелка пляшет на ребре, звеня. Узумаки оказался на Сакуре, придавив её к полу своим телом. Его дыхание участилось, а лицо побагровело. Сейчас Харуно боится джинчурики до дрожи. Боится огоньков безумия, пляшущих в его глазах. — Б-больно… — сказала она в растерянности, потирая припухшую щёку. На глаза ей навернулись слёзы, и она повторила, на этот раз, уже уверенней: — Больно! Что ты, чёрт возьми, вытворяешь?! — Заткнись! Думаешь, я пошёл за Саске лишь потому, что ты меня об этом попросила?! Не для тебя одной он многое значил, и не ты одна его потеряла! Вот уж в чём я не нуждаюсь, так это в твоем дозволении или жалости, так что перестань, блять, пороть чушь!!!  — Наруто замахнулся для следующего удара. — Пусти! Ты пугаешь меня! — розоволосая попыталась встать, но парень ей не позволил. Борьба продлилась ещё несколько секунд, Узумаки выдрал клок розовых волос, но в конечном итоге Сакуре удалось скинуть его с себя и пуститься в бегство. Наруто швырнул тарелку ей в спину, но Харуно успела захлопнуть за собой дверь, и та, врезавшись в препятствие, упала на пол. Плач, доносившийся из коридора, быстро отдалился, становясь всё тише, пока окончательно не замолк. Стоило гневу утихнуть, и тело Наруто пронзила такая боль, что у него в глазах потемнело. В течение нескольких минут он просто лежал, распластавшись на полу и пытаясь понять, чего стоит бояться сильнее: того, что он только что ударил свою сокомандницу, или того, что ему абсолютно всё равно. «Саске всегда будет на шаг впереди, да?! Что ж, посмотрим!», — отдышавшись, Узумаки заставил себя встать рывком и, держась одной рукой за стену, медленно, шаг за шагом подошёл к двери. Выглянул, убедившись, что мимо сейчас не проходят медики, и побрёл по больничному коридору. С трудом преодолев лестницу, джинчурики оказался на первом этаже. Несколько жителей деревни, сейчас собравшихся здесь, уставились на пошатывающегося блондина так, словно призрака увидели, что, в общем-то, было неудивительно. Весь в бинтах и побоях, Наруто выглядел так, будто в любой момент развалится на части. Игнорируя их, Узумаки шёл к своей цели — выход, молясь, чтобы сейчас не объявился какой-нибудь санитар и не загнал его обратно в палату. Когда до выхода оставалось совсем немного, Какаши, появившийся, казалось, из ниоткуда, преградил ему дорогу. — Куда собрался, Наруто? — спросил он спокойно, держа в руке открытую книгу, но, тем не менее, придавая своему голосу настойчивые нотки. С Сакурой он, судя по всему, ещё не виделся. — Тебе положено оставаться в постели как минимум неделю. — Сенсей, пропустите, — копирующий ниндзя не сдвинулся с места. — Нет у меня времени валяться в постели! Я иду тренироваться! — Эх, — Хатаке вздохнул, решив, что его ученик, как обычно, проявляет твердолобость и действует сгоряча. — В таком состоянии тренировки принесут больше вреда, чем пользы. Знаю, ты хочешь стать сильнее, чтобы вернуть Саске, но… — Не в этом дело, — блондин смотрит на джонина исподлобья серьёзным, полным решимости взглядом. — Я хочу стать сильнее, не затем, чтобы вернуть его. Я хочу убить его. Повисла давящая тишина. Глаз Какаши сосредоточенно изучал лицо блондина секунд десять и, видимо, не найдя в нём того, что ищет, закрылся. Копирующий сделал глубокий вдох. — Выбирая месть, ты встаёшь на скользкую тропу. Разве сам Саске тебя этому не научил? — На моём месте, Вы бы смогли простить его? — Не знаю, Наруто. Не знаю, — по крайней мере, Какаши ответил честно. — Значит, Вас никогда не предавал лучший друг, — джинчурики прошёл мимо джонина, толкнув его плечом, и зашагал в неизвестном направлении, не оборачиваясь. *** К тому времени, когда Наруто добрался до тренировочного поля, уже стемнело. Он встал напротив одного из трёх деревянных столбов, поднял правую руку и начал концентрировать в ладони чакру. Во время боя с Учихой ему ведь удалось создать Расенган, не прибегая к помощи клонов, пользуясь всего одной рукой. Конечно, тогда не обошлось без чакры Кьюби, но ведь это доказывает, что Узумаки по силам взять этот трюк на вооружение. Но, как это часто бывает, сказать намного проще, чем сделать. Наруто столкнулся всё с теми же проблемами, что и прежде: без помощи второй руки чакра как-то лениво начинала собираться в ладони и двигаться по спирали, но тут же растворялась в воздухе, прежде, чем удавалось придать ей форму шара. Одна неудачная попытка за другой быстро истощали запасы чакры, терпения и веры в собственные силы. — Ну, давай же! — взмолился Наруто, пробуя в очередной раз. По лбу у него стекали капли пота, застилая глаза, и рука вся тряслась, ещё сильнее усложняя задачу. Он напрягся до такой степени, что венки вздулись на лбу, но, как и прежде, потерпел фиаско. Силы Узумаки иссякли, ноги его подкосились и он упал на колени, издав отчаянный крик, разнёсшийся по тренировочному полю. — Чёрт, чёрт, чёрт! Стоит Узумаки прикрыть слезящиеся глаза, и он видит перед собой лицо Саске. Учиха кажется совершенно недосягаемым, надменным, высмеивающим джинчурики за его слабость. Наруто хватается за грудь, боль в которой становится невыносимой. — Бедное дитя, — вдруг Наруто услышал тот самый голос. Голос, приказавший ему жить. Он повернул голову на шорох, донёсшийся со стороны леса, и устремил взгляд в темноту, пытаясь хоть что-то разглядеть. — Кто здесь? — кусты зашевелились, и навстречу ему вышла женская фигура. Узумаки напряг зрение… — Меня зовут Джашин. Я Богиня Крови. Завораживающая картина предстала перед глазами Наруто: молодая женщина, не похожая ни на одну из тех, что он встречал за всю свою жизнь. Из одежды на ней был бархатный чёрный плащ с подкладкой цвета багрянца и непомерно широкими, касающимися земли рукавами. Плащ был распахнут до уровня живота, выставляя напоказ нагое тело Богини, приковывающее к себе взгляд. Кожа бледная, словно фарфор, смольные волосы змеями струятся по плечам и налитой груди, на которой покоится серебряный медальон в виде треугольника в виде триграмма*. Рубиновые глаза хоть и горели огнём, но даже в них было что-то хладное, потустороннее… мёртвое. — Ты… Это ведь ты спасла мне жизнь, верно? — к собственному удивлению, Наруто не был удивлён или напуган, как раз наоборот. Стоило ему увидеть Богиню и ощутить исходившую от неё ауру, и он ощутил спокойствие. Умиротворение, которое испытывает младенец, прильнувший к материнской груди. — Я удержала тебя от падения в бездну, это так. — Спасибо, — джинчурики взглянул на женщину с благодарностью, хоть и не совсем искренней. Всё же, он не был уверен в мотивах Богини. – Но почему? Какое Богине дело до кого-то вроде меня? — Джашин склонилась над стоявшим на коленях мальчишкой, снисходительно взглянув на него сверху вниз. Кончики её пальцев, украшенных перстнями с чёрными драгоценными камнями, коснулись полос на щеке Узумаки, заставив его вздрогнуть: настолько они были холодными. — Не говори о себе в столь пренебрежительном тоне. Ведь в твоих жилах течёт кровь древних и могущественных кланов… юный наследник Четвёртого. ________________________________________________________________________________________________________________________ * — я знаю, что триграмм к символу Джашина не имеет никакого отношения, но, посудите сами, «треугольник внутри круга» это тоже описание не из лучших. Поэтому условимся называть его именно так, ладно?