The Beginning of the End

Меила снова стала как вкопанная. Аббас тоже замер. Они оставили меджаев драться за себя!.. - Я не могу уйти, он там, - прошептала женщина, которую неодолимо притягивало это судьбоносное сражение. Чья возьмет? Воина Анубиса можно убить, только срубив ему голову: только тогда он рассыплется черным прахом... Аббас схватил ее за руку, хотя его тоже разрывали сомнения. - Хорошо! Сделай для Имхотепа что можешь, - ответил воин. - Нам нужно пересечь оазис и захватить верблюдов, пока не поздно. Без верблюдов им отсюда не выбраться: если Ам-Шер вновь станет пустыней, им останется, подобно Царю-Скорпиону, только предложить свои души Анубису или иному исчадию ада в обмен на спасение. Бог не спасает людей в таком положении, Аббас это знал. Но Бог никогда и не предлагает такой дешевой цены - несколько десятков лет в обмен на вечность... Но если меджаи победят, здесь настанет конец всему: преисподняя Анубиса увлечет и засосет каждого, кто не успеет унести ноги. Аббас откуда-то это твердо знал. Меила все стояла, глядя, как черные воины на лошадях бьются с черными шакалоголовыми ратниками. На таком расстоянии все сливалось. Аббас уже думал, что придется волочь женщину силой... но тут она повернулась и пошла. Потом - побежала. Меила спотыкалась от истощения, но больше не останавливалась и не смотрела по сторонам. Аббас, который скоро опять настиг Меилу и схватил за руку, осматривался за них обоих. Пигмеи все еще грозили им... и, по совести говоря, следовало бы поискать, не остался ли в лесу кто живой. Но Аббас отказался от этой мысли. В таком положении приходилось делать жестокий выбор. Никаких звуков при свете дня египтянин не слышал... скорее всего, твари расправились со всеми людьми Хафеза. И даже если нет, он не имеет права задерживаться из-за Меилы. Они обогнули расселину... а потом Меила опять стала спотыкаться. Прошла еще немного и села на землю. - Я больше не могу, - сипло сказала она. - Мы здесь умрем, так же, как они. Аббас проследил за взглядом Меилы и увидел, что в кустах лежат двое мертвецов в красном: теперь было видно все. Солнце просвечивало лес до самой земли. - Сколько людей мы погубили, - изумленно сказала женщина: точно только сейчас осознала, что они натворили. - И зачем все это было! Аббас молча обнял ее: Меила уткнулась ему в грудь, вся дрожа. Сейчас это объятие казалось совершенно естественным. - Да, многие погибли, - сурово сказал Аббас. - Англичане тоже убили много своих и наших на нашей земле, и только Аллах рассудит, кто из нас прав! Он поднял Меилу, и она молча пошла, цепляясь за его руку. Казалось, у нее больше не осталось собственной воли. Остаток пути они преодолели молча и быстро. Еще несколько раз им попадались мертвые товарищи Аббаса, но Меила больше никак не реагировала на трупы, только ускоряла шаг. Ее рука была горячей и сухой, и Аббас слышал ее надсадное дыхание. Снова оказавшись на солнце, они остановились и прислушались: до них не долетало никаких звуков битвы. - Господи, - пробормотала Меила по-английски. - Сколько же времени... Аббас поднял руку, приказывая ей замолчать. - Стой здесь, я поищу верблюдов! Если он ничего не найдет, можно прощаться с жизнью. Но Аббасу повезло: он нашел двоих животных, привязанных к пальме, - этот пальмовый островок рос отдельно. Остальные верблюды, видимо, выпутались и убежали... никто из отряда, похоже, в действительности не заботился о возвращении. Как же они поглупели, подпав под власть такого, как Имхотеп! Вернувшись к Меиле, Аббас ободряюще улыбнулся. - Я нашел пару животных, на нас хватит. Меила безучастно кивнула, глядя в ту сторону, где остался ее возлюбленный. Она, казалось, вообще утратила способность радоваться, как и бояться. Так люди вели себя в войну, эхо которой не смолкло до сих пор... "массовое безумие", как писали английские газеты, которые иногда попадались в руки Аббасу. Многие из тех, кто не пострадал телом, повредились умом. И то ли еще ждет впереди. Они отвели животных подальше и остановились. Солнце уже било в полную силу, но Меила даже не прикрыла голову. Аббас тронул ее за локоть. - Пойдем отсюда. Или ты хочешь встретиться с ним? Меила вздрогнула и покачала головой. Они привязали второго верблюда к сухому тутовому дереву, росшему футах в пятистах от оазиса. Как будто специально для них. Меила подумала - и расстегнула свой драгоценный пояс. Обвязала его вокруг дерева, опасаясь доверять животному. Потом Аббас сел на верблюда, который у них остался; Меила уселась сзади, вцепившись в его ремень. - Ты думаешь, Царь-Скорпион еще жив? - спросила она. Когда верблюд поднялся, Аббас ощутил, как женщина прижалась щекой к его спине. - Должен быть жив, ведь оазис еще стоит! - откликнулся воин, скрывая свое волнение. Он поцокал языком, тронув поводья... и тут все случилось. Над золотой пирамидой поднялся вихрь... взвихрилось все: пальмы гнулись как тростник, деревья, вырванные с корнем, описав дугу, исчезали в воронке. Аббас и Меила скорчились в седле, зажмурившись и закрывая руками головы, как будто это могло защитить их. Горячий ветер опалял им спины... далеко ли они опередили свою гибель?.. Неожиданно верблюд под ними всхрапнул, заревел от страха и понес: Аббас успел только крикнуть Меиле держаться. Всадники не осмеливались обернуться, пока свист и завывание ветра из Дуата не смолкли. А когда Аббасу удалось остановить своего взбесившегося коня, Меила потеряла равновесие и свалилась на песок. Аббас не то спрыгнул, не то скатился следом. Поймал верблюда и, тяжело дыша, окликнул женщину: - Все хорошо?.. Меила, поднявшаяся на ноги, не ответила. Аббас наконец посмотрел назад, туда, куда был прикован ее взгляд, и ахнул. На месте оазиса теперь простиралась голая пустыня. Всякая жизнь, всякое напоминание о ней исчезли: и только темная точка вдали, когда они всмотрелись, оказалась вторым верблюдом. Он, должно быть, тоже рвался с привязи, когда началось это столпотворение, - но, к счастью, не сорвался. Меила широко раскрытыми глазами посмотрела на своего спутника. - Верблюд жив... это значит, что и он жив. Египтянин улыбнулся таким рассуждениям женщины. - Может быть. - Нет, - сказала Меила со злостью, почувствовав сомнения Аббаса. - Он жив, я это знаю! Аббас кивнул. - Пусть будет так. Если Имхотеп жив, он найдет нашего верблюда. А если нет, мы его тут никогда не отыщем! Меила содрогнулась, ей почудился в этом жуткий намек. Хотя обе колдовские книги, и золотая, и черная, были теперь похоронены в песках: или отправились в Дуат, где им было самое место... Двое беглецов снова сели в седло; пришпорив верблюда, они больше не оборачивались. Едва только Аббас и Меила ускакали, неподалеку от того места, где остался привязанный верблюд, песок вдруг зашевелился. Поднялся человек - он словно бы только что родился из этого песка. Это был широкоплечий меднокожий мужчина, в юбке и пестрых наплечных повязках древнеегипетского жреца, с выбритой головой. Первым делом мужчина осмотрелся, щуря внимательные черные глаза: взгляд его привлек серебряный блеск. Пояс, обмотанный вокруг мертвого дерева, колыхался от ветерка и вспыхивал на солнце. Имхотеп улыбнулся, увидев верблюда: точно не ожидал ничего другого. Потом жрец опять опустился на колени и быстрым пристальным взглядом оглядел барханы вокруг. Он пошарил около себя руками и даже принюхался: дрогнули крылья прямого точеного носа. А потом Имхотеп вдруг принялся быстро разрывать песок в одном месте. Хватило нескольких гребков, чтобы обнаружился другой человек - неподвижно лежавший старик в длинных темных одеждах, который не дышал и казался мертвым. Жрец остался совершенно спокойным, сделав это открытие: припав на одно колено, Имхотеп поднял старика, легко, как куклу, и уложил его себе на другое колено лицом вниз. Он сильно ударил Хафеза по спине. Директор Британского музея вдруг закашлялся, и из его рта хлынул песок. Имхотеп удовлетворенно усмехнулся и, приподняв старика за шиворот, ткнул его кулаком в грудь, отчего тот охнул и осел назад. Хафез протер кулаками глаза и поднял на Имхотепа бесконечно изумленный взгляд. - Я жив, слава Аллаху, - сказал он на своем родном языке. - Ты жив благодаря мне, - хладнокровно ответил жрец. Казалось, Имхотеп уже обрел способность понимать арабский, как до того английский. Хафез поднял голову и узрел верблюда. Он просиял. - Верблюд, господин! Имхотеп, не ответив на этот детски радостный возглас, поднялся и подошел к дереву. Разглядев пояс, повязанный Меилой, жрец улыбнулся. - Узел Исиды*, - пробормотал он. Любовно погладив украшение большим пальцем, Имхотеп снял его и обернулся им сам, поверх собственного широкого кожаного пояса. Когда жрец вернулся к Хафезу, тот уже стоял на ногах. На лице Имхотепа при виде этого не осталось никакого благодушия. Он остановился напротив старого египтянина. Хафез против воли поднял голову и посмотрел в неумолимые черные глаза. - Послушай меня, - шипящим голосом обратился Имхотеп к спасенному им директору музея. - Ты никогда не посмеешь изменить мне. Мой прежний слуга из ваших попытался сделать это, и его быстро настигло возмездие! Хафез вздрогнул. - Бени Габор, - сказал старый египтянин. - Я знаю. - Бени Габор предал свое сердце. Это худшее из предательств, которые можно совершить, - ответил Имхотеп, не сводя с него взгляда. - Запомни, Балтус Хафез: когда придет час, твое сердце будет судить тебя безжалостнее, чем любой из твоих богов... Хафез ссутулился под взглядом жреца. Его дорогие и богатые одежды истрепались и посерели от пыли, а подкрашенные брови и усы сейчас делали пожилого директора музея, старавшегося примолодиться, еще более жалким. - Я уже стар, господин, - сказал он дрожащим голосом. - Я помню, что моя смерть близка... Имхотеп кивнул. - Ну так держись подле меня и слушай меня во всем, и я укажу тебе путь. Он улыбнулся. - То, что я теперь почти смертный человек, для тебя ничего не меняет. Хафезу осталось только поклониться. Имхотеп не просто подчинял - ему хотелось подчиняться; не просто убеждал - он делал это с легкостью. - Дай мне свою одежду, чтобы прикрыться, - приказал полунагой жрец. Хафез безропотно снял верхнюю накидку и отдал своему повелителю. Жрец распутал повод верблюда и, погладив животное и шепнув ему два слова, заставил его смиренно опуститься на колени. Имхотеп расположился в турецком седле и подождал, пока Хафез с кряхтеньем устраивался сзади. "Поразительно, - с дрожью подумал директор музея, когда корабль пустыни плавно понес их вперед. - Я знаю неизмеримо больше этого существа - а когда он говорит со мной, мне кажется, что неизмеримо меньше! Могу вообразить, как его почитали и боялись в древних Фивах!.." Имхотеп, правивший верблюдом, не оборачивался - и, хотя позволил Хафезу держаться за свой пояс, больше не удостоил его ни словом. * Узел Исиды (тиет) - популярный в Древнем Египте амулет, обыкновенно из красной яшмы или сердолика. Считается, что тиет символизировал узел пояса Исиды.