The Beginning of the End

У Хафеза были припрятаны деньги в поясе и в потайных карманах: дабы сберечь их, что бы ни случилось. Он рассчитывал вернуться более всех своих людей. Имхотеп, увидев это, не был нисколько удивлен – и сказал, что так в его время прятали деньги шасу*, кочевники, которые тоже закутывались с головы до ног и не ценили ничего, кроме своего скота и золота. Хафез был слишком озабочен, чтобы оскорбиться этим намеком на прошлое семитских народов - и на общность арабов и евреев. И, однако же, директор музея понимал, что отныне их роли переменились – теперь жрец был полностью зависим от него. К счастью, Египет был еще слишком варварской, по понятием британцев, страной, чтобы Имхотеп вызвал больше подозрений, чем другие подобные ему. В Европе он выделялся бы как голый среди одетых. Здесь же было много таких личностей – в пестрой рванине, без паспорта, без рода и племени... На базаре в Асуане Хафез раздобыл для своего господина одежду – штаны и длинную арабскую рубаху, так же, как сандалии и головной убор. Жрец хмыкнул, увидев все это, но смог одеться без посторонней помощи. Теперь Имхотеп напоминал красивого рослого араба… однако его отличали совсем не арабское благородство черт и величественная манера поведения, какой сейчас не было даже у принцев. Арабы и турки, даже важные, были гораздо более суетливы… а это создание держалось так, точно в его распоряжении по-прежнему оставалась вечность. Имхотеп еще в пустыне сказал, что теперь нуждается в еде и питье: а когда они достигли первого селения, стало видно, что ему нужно привести себя в порядок. У трехтысячелетнего египтянина снова начали расти волосы и возобновились другие жизненные процессы... Помимо купания, он потребовал, чтобы его побрили. Он никак не мог сделать этого сам: помимо лица, жрецы Та-Кемет каждый день брили голову и тело. Хотя бы голову следовало привести в должный вид. Имхотеп отказался довериться чужим рукам, да никого подходящего рядом и не было – и Хафезу пришлось самому стать цирюльником. Хафез сбривал себе бороду по-европейски, и сумел побрить жреца так, чтобы ни разу не порезать. Хотя ему все больше хотелось увидеть – течет ли у этого существа кровь, как у всех смертных… Хафез закончил свою работу, причитая про себя и качая головой. Такая наружность как ничто другое отделит Имхотепа от современных египтян: можно ли вообразить благочестивого мусульманина в его возрасте без почтенной бороды! "В его возрасте… Всемилостивый Аллах, не дай мне сойти с ума…" В Асуане они сели на пароход, и Имхотеп привычно затворился в каюте. Хафез же, выйдя на палубу и глядя на проплывающие мимо сонные берега, напряженно размышлял о своем положении. Ищут ли его британские власти – и обвиняют ли его в чем-нибудь?.. В Лондоне теперь должно быть известно, что ночью злоумышленники ограбили Британский музей и вынесли какое-то количество экспонатов, считая неидентифицированные мумии. Убийств за ними, по счастью, не числилось. Он, Хафез, был в Лондоне в эту самую ночь… но кто может подтвердить это? Кто видел, что Хафез вообще возвращался в Англию? Сотрудники его не видели: и никто из них даже слушать не будет такую невероятную историю. Все подельники Балтуса Хафеза мертвы. Оккультный кружок больше не существует… Как быть с семьей О’Коннеллов? Рик О’Коннелл убил Царя-Скорпиона, честь ему и хвала, и предотвратил конец мира. Но неизвестно, живы ли эти герои по сей день. Если они не вернутся, это будет означать, что пропали без вести в экспедиции. Такое случается сплошь и рядом. Ну а если да… в своем просвещенном Лондоне О'Коннеллы тоже не посмеют открыть рот. Значит ли это, что Балтус Хафез чист?.. Он выяснит, как только будет возможность. Когда взволнованный Хафез вернулся в каюту, Имхотеп потребовал, чтобы тот немедленно начал учить его английскому языку. Хафез страшно устал, однако нашел в себе силы выполнить желание господина и начать урок прямо здесь. Он понимал, что теперь Имхотеп, конечно, нуждается в социализации… прежде, чем сможет строить планы на будущее. Если, конечно, жрец уже не начал строить эти планы. К тому времени, как они приплыли, Имхотеп уже мог назвать все предметы в каюте и строить с этими словами простейшие предложения. Прежде всего, ему нужен учебник грамматики… и выучиться писать и читать. Хотя Хафез был уверен, что последнее много времени у жреца не займет. Древнеегипетский алфавит и правила чтения и писания требовали гораздо больше усилий. Английский же – самый быстрый, функциональный и рациональный из современных языков… Вскоре Имхотеп выразил то же мнение другими словами, сказав, что английский – "язык рабочих, которые всегда спешат и не смотрят на небо". Хафез приготовился к тому, что ему придется поселить Имхотепа у себя. К счастью, его слуги неболтливы, как и слуги Меилы… Жива ли она? Хафезу не хватало Меилы больше, чем он готов был себе признаться. Теперь же, когда старый египтянин знал, что он и Имхотеп спаслись благодаря Меиле, директора музея все сильнее свербила мысль, что она могла погибнуть. Оказавшись в доме Хафеза, Имхотеп в первый раз поблагодарил его – за гостеприимство. Хафез ответил, что рад служить: однако понимал, что Имхотепа все более тяготит его зависимость. Настанет время, когда Имхотеп захочет покончить с таким положением. К этому нужно приготовиться. В доме директора музея гостя восхитило устройство ванной комнаты и уборной: у Меилы Имхотеп еще не пользовался этими удобствами и не нуждался в них. Имхотеп сказал, что водоводы, похожие на этот, богачи Та-Кемет устраивали у себя еще в его время; а о таком способе стока нечистот он только слышал. Жрецу также понравились современные гигиенические средства, которых еще не знали египтяне. Имхотеп неожиданно сообщил, что был назван в честь древнего врача, который в Та-Кемет почитался полубогом.* Жрец сказал, что при его жизни лекари уже знали о связи телесного здоровья с чистотой. Почему те, кто соблюдает чистоту, меньше болеют? Он полагал, что причина в благочестии… Хафез смутился, кашлянул… однако нашел в себе смелость рассказать о болезнетворных бактериях. Имхотеп выслушал хозяина дома невозмутимо: хотя для него, конечно, это было поразительное знание. Он только кивнул, показывая, что принял слова собеседника к сведению. А потом Хафез не удержался и в свою очередь спросил – правда ли, что во времена Сети верили, будто болезни вызывают злые духи? Жрец усмехнулся, услышав язвительные нотки. - Мы искусно лечили многие болезни, - сказал он. – И почему ты уверен, что злые духи к недугам непричастны? Потому, что вы не видите их? Хафез хотел рассмеяться... но внезапно понял, что ему нечего возразить. Взгляд человека древности, как оказалось, может представить известные факты в совершенно другом свете… Хафез поручил своему слуге по имени Наср, который иногда брил самого директора музея, побрить гостя, включая голову и тело, – и предупредил, что эта услуга будет ему нужна каждый день. Если молодой араб и удивился причуде Имхотепа, он не возразил. Имхотепу дали одежду, похожую на его прежнее богатое черное облачение: за исключением штанов, которые он теперь должен был носить постоянно. Греки и римляне тоже долго пренебрегали этим "варварским" предметом одежды – но у Имхотепа было гораздо меньше времени, чтобы привыкнуть. Хафез поел вместе со своим господином и гостем. Имхотеп ел аккуратно, хотя о вилке не слышал. Он во второй раз пригубил теперешнее египетское вино… и, поморщившись, заявил, что в его время вино делали лучше. Однако арабские кушанья жрец похвалил и снова поблагодарил хозяина. Хафез отвел Имхотепу одну из гостевых комнат, с большой кроватью под балдахином, - хотя в остальном обставленную весьма скромно. Однако Имхотеп, похоже, наконец ощутил настоящую жажду человеческой жизни. Жрец обошел свою новую спальню, прикасаясь ко всем вещам и лаская их, точно они были наделены душой. Вспоминал, что в последний раз спал человеческим сном в своем доме в Уасете – у него тоже была кровать с пологом от насекомых, но гораздо более простая, ремни, натянутые на деревянную раму; и масляная лампа на столике... Хафез знал, как древние египтяне были привязаны к своим вещам, - однако же был тронут и ощутил сочувствие, на которое давно не считал себя способным. Имхотеп наконец уснул как человек. До сих пор, по дороге из Ам-Шера, он спал сидя, погружаясь не то в молитву, не то в медитацию. Хафез отправился спать сам. Он был совершенно вымотан, но долго по-стариковски ворочался в постели, как будто не мог найти удобной позы. Старому директору музея грезились смутные, но совершенно фантастические варианты будущего: даже без учета магии, которая, возможно, покинула их навсегда. С помощью Имхотепа Балтус Хафез может сделать величайшие открытия в египтологии, произвести революцию! Обойти Картера, Масперо, Мариета, самого гениального Шампольона, подобравшего ключ к древнеегипетскому алфавиту!.. Конечно, нужно будет заручиться доверием жреца: так просто Имхотеп ему ничего не откроет. Но Балтус Хафез сумеет это сделать. Хафез уснул незаметно для себя, утонув в своих грезах. Проснулся же гораздо позднее обыкновенного. Спросив о своем госте, старый египтянин узнал, что тот уже встал, совершил туалет и позавтракал. Такая самостоятельность неприятно задела Хафеза. Приведя себя в порядок, хозяин сам отправился к Имхотепу. Тот приветствовал его: несколько свысока, но ровно и учтиво. Египтяне его эпохи соблюдали весьма тонкий этикет, в отличие от азиатов, - высокий гость Хафеза оказался ненавязчив, почитая такое поведение недостойным. Хафез сказал Имхотепу, что пойдет отправить сообщение в Британский музей, а потом будет полностью в его распоряжении. Жрец улыбнулся и кивнул. Он сказал, что потом хотел бы видеть Хафеза у себя, чтобы они могли продолжить уроки. Хафез отправился на телеграфный пункт и послал сообщение, текст которого тщательно продумал еще вчера. "Узнал ужасном происшествии музее. Что предприняли? Ответить немедленно. Хафез". Потом, снедаемый все большей тревогой, старый египтянин послал слугу к дому Меилы. Наказал узнать, вернулась ли хозяйка, - только спрашивать не у домашних слуг, а у соседей. Прождав минут сорок, Хафез получил ответ. Да, госпожа Наис вернулась, этим утром. Хафез не знал, что было сильнее, - облегчение или страх. Тем более, что он уже предвидел, каким вопросом его встретит гость. Имхотеп сидел внизу в гостиной, в кресле. При виде хозяина жрец не встал, только переменил позу: и одно это резкое движение выдало, как он взволнован. - Ты узнавал об Анк-су-намун? Она вернулась? Хафез не сразу ответил. - Госпожа Меила вернулась, она здорова, - наконец сказал он. И спросил: - Ты хотел бы видеть ее, господин? Интонация Хафеза была предостерегающей. Жрец улыбнулся, услышав новости о Меиле: его лицо осветила истинная глубокая, человеческая радость. В эту минуту просто не верилось, что он был чудовищем и совершил столько злодейств! Но потом Имхотеп ответил так, как Хафез и ожидал, составив представление о его интеллекте. - Нет, - сказал Имхотеп. - Госпожу Меилу мне видеть еще не время. По тому, как жрец подчеркнул новое имя своей возлюбленной, Хафез понял, что пока Имхотеп совершенно согласен с его планами - и его опасениями. Днем Хафезу принесли телеграмму из Лондона, от его заместителя. "Беспорядок ликвидирован. Было настоящее преступление. Благодарю обязательно ваше присутствие разобраться". У директора музея гора свалилась с плеч. Он понял, что его ни в чем не подозревают. И в самом деле, подозревать его - сущее сумасшествие! Он позвонил в музей по телефону и сказал, что как раз это лондонское преступление не позволяет ему вернуться. Каирские власти подозревают, что к ограблению Британского музея причастны преступники из Египта, - и его привлекли к расследованию, как одного из самых осведомленных о рынке сбыта ценностей... Несмотря на плохую, трескучую связь, на другой стороне океана его прекрасно поняли. Некоторое время Хафез вместе со своим заместителем негодовали по поводу бесстыдного хищения, а потом англичанин в высшей степени почтительно простился со своим начальником. Он пожелал ему успеха в расследовании. - И вам успехов, мой добрый сэр, - ответил египтянин и повесил трубку. Он наконец позволил себе от души рассмеяться. До ужина Хафез занимался со своим удивительным учеником с особенным энтузиазмом. Показал, как писать, и Имхотепу очень понравился современный письменный прибор. Бумагу же он перебирал так, точно перед ним были листы золота. В первый же день жрец выучил алфавит и запомнил написание около двадцати слов. Он бы охотно продолжил, но у Хафеза кончились силы. Однако, убирая письменные принадлежности, он сказал: - Нужно придумать тебе имя, господин. Имхотеп кивнул. Он этого ждал. - Сети, - черные глаза жреца заискрились, как будто ему по вкусу пришлась новая игра. - Ты говорил, что ваши поселяне иногда по-прежнему называют детей нашими священными именами. - Да, - Хафез был изумлен памятливостью жреца. - Но нужно еще второе имя. Что такое фамилия, Имхотеп еще не выучил, но к наличию второго имени у всех современников Хафеза привык. Он предложил: - Выбери сам. Хафез думал недолго. - Может быть, Амир? Это значит "князь". "Сети Амир". - Хорошо. Мне это подходит, - жрец снова улыбался. И вправду, новое имя, полуегипетское-полуарабское, очень пошло ему. * Древнеегипетское обозначение многих кочевых народов. * Исторический Имхотеп - великий врач и архитектор, проектировщик ступенчатой пирамиды фараона Джосера.