The Beginning of the End

Директор Британского музея больше не мог откладывать возвращение в Лондон. Прошло уже почти два месяца с окончания экспедиции в Ам-Шер. Хафез лгал по телефону и по телеграфу, но дольше изворачиваться было нельзя. Эвелин О'Коннелл, одна из ведущих экспертов Британского музея по Новому царству, давно вернулась к своим обязанностям. В Каире Хафез не мог получить никаких удовлетворительных отчетов о ее работе... и такой настойчивый интерес показался бы подозрительным. Тем более, что никаких преступников он не задержал. Конечно, ему поверили, когда Хафез сообщил, что личности грабителей установлены, но им самим удалось скрыться. Однако лимит доверия британцев мог иссякнуть скорее, чем представлялось. Хафез был бы счастлив отстранить слишком настырную англичанку от работы, и, пожалуй, мог бы это сделать. Но он еще больше опасался утратить над ней контроль. И сколько вообще ей известно?.. Хафез своими глазами видел, как Эвелин, после того, как была убита, вместе с мужем живой выбралась из пирамиды. Ей очень повезло, что "Книга мертвых" оказала свое действие. Имхотеп, когда Хафез осторожно спросил мнения жреца, сказал, что Ба Эвелин не успел отлететь далеко и не утратил связи с телом. Поэтому даже такое искаженное прочтение заклинаний, на которое оказались способны Джонатан Карнахан или Алекс, - больше было некому, - разбудило магические силы. "Магическое действие нельзя уподоблять действию машины, которыми привыкли пользоваться вы, современные люди, и которые преобразуют только материальный мир, - прибавил Имхотеп. - Это всегда акт, требующий души самого заклинателя". "Неужели Эвелин О'Коннелл все еще обладает Ба, а не христианской душой?" - изумился тогда Хафез. Имхотеп, к этому времени уже получивший представление о христианстве и христианской культуре, усмехнулся. "Разве Эвелин О'Коннелл когда-нибудь верила в бога христиан? - ответил жрец. - У нее нет веры, как у большинства из вас, - и потому власть взяла та часть ее существа, которая имела прочную скалу под ногами и Амона-Ра над головой..." "Нефертири", - уточнил Хафез. Имхотеп кивнул. Может быть, он подразумевал и большее, - но Хафезу стало боязно спрашивать. Главное было сейчас понять, знают ли О'Коннеллы о судьбе Имхотепа. Выяснить это он сможет только на месте. А значит, придется плыть в Лондон - и предоставить Имхотепа самому себе. Разумеется, Египта жрец не покинет. По крайней мере, пока. И это означало, что откладывать решительный разговор дальше некуда. Имхотеп был уже вполне способен говорить на самые актуальные для Хафеза современные темы. Даже слишком поднаторел, беспокойно думал директор музея. Для беседы старый египтянин пригласил своего гостя подняться в сад на крышу - излюбленное место Имхотепа. И Хафез мог рассчитывать, что здесь никто из дома их не услышит. Имхотеп, как всегда, опустился в легкое плетеное кресло с таким видом, точно делает хозяину одолжение самим своим присутствием. Держался он всегда вежливо и корректно - но с тем неуловимым превосходством, которое с каждым днем все больше выводило Хафеза из себя. Неужели это существо не понимает, что его судьба полностью в руках его благодетеля?.. Стараясь сохранять хладнокровие, Хафез сел напротив гостя в такое же кресло. Перед этим слуга сервировал для них столик, который был накрыт по-египетски, - вельможи Та-Кемет обедали за индивидуальными небольшими столиками. Несколько мгновений оба не нарушали тишины. Хафез ощущал щекотание ветерка - "северного ветра", воспетого поэтами Та-Кемет, переменчивую прохладную тень от гранатовых деревьев, высаженных в кадках вдоль ограждения. Неожиданно директор музея ощутил, глядя на своего неподвижного гостя, будто бы они с ним сейчас перенеслись в древний Уасет, седалище Амона. И вновь вступили в силу те политические законы, которые для древних египтян не отделялись от священных... Имхотеп заговорил первым. - Ты хочешь что-нибудь обсудить со мной, господин Хафез? У хозяина дома появилось неуютное чувство, что это верховный жрец Осириса дает ему аудиенцию - и только что позволил заговорить. Покраснев, старый египтянин кашлянул. Отпил воды с лимоном из своего стакана. - Да, и это дело не терпит отлагательств. Как тебе известно, господин, я уезжаю. Английское "my lord", которое Хафез был вынужден теперь употреблять при обращении к этому существу, словно возвращало его во времена английского феодализма. Имхотеп улыбнулся: может быть, у него появилась такая же ассоциация. Проклятый жрец учился поразительно быстро. - Ты хочешь сказать, что для меня пришло время расплатиться с тобой и покинуть твой дом? - спросил Имхотеп. Хафез сжал подлокотники кресла. Он вспотел от внезапной мысли, что Меила могла уведомить Имхотепа о величине своего наследства. - Нет, - поспешно сказал директор музея. Он поднял руки. - Я не это имел в виду! Конечно, ты можешь остаться, сколько тебе будет угодно, господин... Хафезу самому стало тошно от своей угодливости и неуклюжести в разговоре с бывшей мумией. Губы Имхотепа тронула усмешка. - Ты добр и благороден, мистер Хафез, - ответил он. - Однако я слишком долго пользовался твоим гостеприимством. Ты прав: мне пора уйти. Хафез еще раз отпил воды. - Уж если мы заговорили об этом, поговорим и о долгах! - произнес он. - Ведь ты согласен с тем, что ты многим мне обязан? Имхотеп в первый раз отпил из своего стакана. Поставив его, жрец опустил руки на колени и сцепил пальцы. - О долгах мы можем говорить долго, мистер Хафез. - И снова в этом английском обращении проскользнула насмешка. - И я не думаю, что мы когда-нибудь посчитаемся так, как надлежит. Имхотеп сделал паузу. Хафез опустил глаза, чувствуя, как ему стало жарко под халатом и хлопковой рубашкой. Конечно, он не забыл и не мог бы забыть, что Имхотеп спас ему жизнь... - Однако я соглашусь с тобой в том, что обязан тебе, - продолжил жрец. - Ты хочешь, чтобы я вернул мои долги так, чтобы снова стать обязанным? Он не скрывал, что полностью понимает суть предложения хозяина. Хафез потер подбородок. - Да, я предлагаю тебе работать со мной, господин, - сказал он. - Ты знаешь, что я давно рассчитывал на твою помощь. Твой вклад в нашу науку может оказаться бесценным, - тут Хафез смог улыбнуться. Имхотеп смотрел на него без всякого выражения. Только, может быть, выше поднял подбородок. - Находить и вскрывать новые гробницы? - спросил он. - Выставлять перед всеми мумии благородных сынов и дочерей Та-Кемет и отдавать их имена на поношение? Ты этого желаешь, мистер Хафез? При последних словах речь жреца перешла в шипение. Хафез сглотнул, чувствуя, что взгляд Имхотепа приковал его к месту. Однако он не утратил своей решимости. - Да, - твердо сказал Хафез. - Такова цена, которую я требую. Это цена за процветание сегодняшнего Египта, - прибавил директор музея. Имхотеп некоторое время молчал, опустив веки, словно медитировал. Когда он опять посмотрел на Хафеза, тот уже понял, что услышит. - Твоя смерть не так далека. Представь себе, господин Хафез, что после того, как ты умрешь, кто-нибудь вскроет дом твоего тела, сорвет твои покровы и всевозможные бесстыдные чужеземцы будут глумиться над тобой. И над всеми, кого ты любил! Хафез хмыкнул. Он поерзал в кресле, чувствуя, что теряется все больше. - Но ведь... прошло так много лет! - Прошло так много лет, что былое уже не вернется? Глаза Имхотепа насмешливо сузились. Хафез развел руками. Он наталкивался на правоту древнего жреца, как на тысячелетнюю стену. - В наше время никто не мог бы подумать, что... Имхотеп кивнул. - Вы начали осквернять наши гробницы, когда утратили веру, что прошлое может вернуться и заговорить с вами. Мне это понятно. Но скажи, почему вы, изучая историю, разоряете только дома наших мертвых? В этом вопросе впервые прозвучал интерес. - Не только, - признался Хафез. - Мы демонстрируем любые древние останки, какие удается обнаружить... но ваших древних мумий сохранилось больше всего! - На их несчастье, - усмехнулся Имхотеп. - Маат... Наши боги давно уступили место вашим, но Маат жива - и кровь ее питает ваших ученых. - В этой стране никто уже не помнит о Маат, - сказал Хафез. Он вздрогнул от осознания собственных слов. Имхотеп рассмеялся. - Ты полагаешь, что я все еще этого не понял? - спросил жрец. Он склонился вперед и прибавил: - Впрочем, ты прав, что не боишься для себя такой посмертной участи. Твое тело не сохранится так долго, чтобы кто-нибудь успел надругаться над ним. Ваше время убыстрило свой ход и продолжает убыстрять - и вы, со всеми вашими чудесами и вашими машинами, которыми так гордитесь, уничтожите себя гораздо скорее, чем были уничтожены мы! Хафез почувствовал, что в этих словах скрыто ужасное пророчество. Но тем сильнее было его возмущение, вытеснившее страх. - И это говорит мне тот, кто... - Содеявший то, что содеял я? Имхотеп откинулся в кресле. - Я всегда ведал, что я творю. Вы этого не ведаете. Но сердце каждого ответит... Он помолчал и закончил: - Я могу сказать тебе и то, что времени, как его понимаете вы, не существует. Все всегда возвращается к своему началу. Некоторое время оба молчали. Хафез, однако, в какой-то мере научился чувствовать настроение жреца. Он спросил: - Так ты будешь работать со мной... господин? - Да, - ответил Имхотеп почти равнодушно. Потом жрец посмотрел Хафезу в глаза, и голос его опять обрел силу. - Я не приму участия в осквернении наших гробниц. Но я буду помогать вам изучать вещи, которые уже увидели свет. И разбирать нашу божественную речь. Он прервался, а Хафез подумал с внезапной тоской - что на это последнее едва ли дадут добро. Кто поверит способу прочтения, который предложит неизвестный сообществу египтологов недоучка?.. Даже если у Имхотепа появится фиктивная научная степень?.. - Благодарю, господин, - сказал старый египтянин. Имхотеп кивнул. - Едва ли я принесу тебе великую пользу, которой ты ждешь. Но мой долг я выплачу. Я все сказал. Он опустил веки и замолчал. Хафез некоторое время продолжал сидеть - руки его сминали ткань халата на коленях, глаза были прикованы к лицу жреца. Потом он встал и торопливо ушел, стараясь не шаркать туфлями. Едва спустившись в дом, директор музея начал распекать себя за то, что так и не сказал Имхотепу покинуть его дом: и даже не оговорил срока, в который жрец это сделает. Но снова подняться к Имхотепу на крышу и исправить эту оплошность Хафез никак не мог себя заставить. Они обсудили детали соглашения на другой день. Имхотеп полностью подтверждал бытовавшее среди египтологов убеждение, что жрецы Та-Кемет были бюрократами. Он отпустил от себя Хафеза только после того, как директор музея подробно рассказал, какие бумаги для него подготовит. О том, когда Имхотепу пора будет уйти, Хафез опять не решился напомнить. Он покинул Каир в спешке, не оставив своим слугам никаких инструкций насчет гостя и не простившись с Меилой. Хафез надеялся, что самая деликатная часть их отношений как-нибудь уладится в его отсутствие. *** После того ночного свидания Имхотеп продолжил переписку с Меилой, хотя собственной особой ее больше не посещал. Однако египтянка чувствовала, что их духовная связь не ослабевает. Может быть, только теперь они стали по-настоящему сближаться. Имхотеп писал ей весьма глубокомысленные послания, в которых выражал порой неожиданные мысли. Не просто неожиданные - а такие, которые Меила едва ли услышала бы от своего современника. В основном это касалось прочитанных книг, которые Имхотеп поглощал с удивительной быстротой. Английский язык оказался подарком для сильного и зрелого ума, привыкшего к рисуночным текстам. Египтянка отвечала, используя весь свой женский такт и эрудицию. Незаметно для себя Меила перестала воспринимать жреца прежде всего как любовника, как возлюбленного, - он стал для нее другом, телесная близость с которым отошла на второй план. Тем большее потрясение Меила испытала, когда однажды днем раздался звонок в дверь - а потом Роза прибежала к ней со всех ног и, задыхаясь, сообщила, что "там он". Хозяйка дома медленно спустилась по лестнице. Ноги слабели: египтянка цеплялась за перила и не смела взглянуть на своего гостя, точно на слишком яркое солнце, которое вдруг вошло в ее дверь. Когда лестница осталась позади, Имхотеп шагнул навстречу и подхватил ее в объятия. Меила прижалась щекой к его груди. Они обнялись так крепко, что у обоих кончилось дыхание. Потом Меила посмотрела на своего возлюбленного и сказала, улыбаясь, со слезами в голосе: - Я сейчас не умерла, и я все еще вижу тебя... Она утерла глаза, и черная подводка размазалась, удлинившись до висков, как у женщин Та-Кемет. Казалось, на Имхотепа сейчас смотрели обе его возлюбленные - древняя и новая. Жрец с нежностью поцеловал госпожу дома и, обняв за талию, повел наверх.