The Beginning of the End

Белла сидела в их с мужем спальне в полном смятении чувств. Подозрение, что Фэй - это вновь воплотившаяся на земле Тамин, укреплялось с каждой минутой. И что с этим делать, к кому бежать?.. Сказать о своей догадке Меиле - или, может быть, Эвелин? И когда? А если Белла все себе надумала, ведь у нее такое неуемное воображение... Она слышала как-то, что свидетельствам художественных натур вообще нельзя верить; потому что непременно додумают новые подробности или вообще все увиденное перевернут с ног на голову. Скрипнула дверь мореного дуба, и Белла, сидевшая на краю кровати, испуганно выпрямилась. Почему-то ей представилось, что сейчас войдет Имхотеп... Вошел его брат. Синухет направился к ней с выражением тревоги, а Белла молча смотрела на мужа и словно впервые видела его. Она и не подозревала, что он ведет с древним жрецом беседы такого содержания. Синухет присел рядом. - Я огорчил тебя своими словами... Но разве лучше было бы, если бы я промолчал? Белла качнула головой; она прильнула к мужу. - Нет... Но я только прошу тебя не верить Имхотепу слепо. Он может заблуждаться, даже если не лжет! И, может быть, твой брат еще дальше от истины, чем мы, простые смертные! Синухет улыбнулся почти мечтательно. - Когда Имхотеп говорит с тобой, трудно не поддаться ему, - сказал египтянин. - Впрочем, ты сама это знаешь. Слабую душу он может сформовать заново так, что ты даже не заметишь этого... - И ты?.. - подхватила Белла. Синухет опустил глаза. - Я это замечал. Когда брат пытался завладеть моей душой. Думаю, в разговорах с ним я все же сохранил себя и свою способность судить и мерить! Белла кивнула. Она сочувственно взяла мужа за руку. Она все еще не знала, признаться ли ему в своих подозрениях; но тут Синухет тронул ее за подбородок, заставив приподнять голову и взглянуть на себя. Архаичный жест власти вновь напомнил ей, кто такой этот человек. - Тебя мучает что-то еще. Скажи мне. Белла сжала руки на коленях - а потом ринулась вперед. - Мне кажется, что Фэй - это Тамин! Синухет несколько мгновений смотрел на жену застывшим взглядом... а затем его глаза стали пустыми, точно он искал подтверждения неожиданной фантазии жены в своем собственном разуме. Потом египтянин облизнул губы и хрипло спросил: - Почему ты так решила? - Фэй такая странная, нелюдимая, - ответила Белла. - И она слушала тебя сегодня за столом так, словно знает все, что ты хотел поведать, и много больше! У нее... взгляд совсем взрослый! Синухет пригладил ладонью встопорщившиеся черные волосы. - Это не может служить доказательством, - медленно сказал он. - Может быть, дочь моего брата - и впрямь новое воплощение какой-то женщины нашего прошлого, но почему это должна оказаться его первая жена? Белла встала; ее вдруг наполнило ощущение собственной правоты. - А кто же еще? Кто еще был так близок к нему... и так связан с ним всю его жизнь? Эвелин и Меила в этой жизни опять вспомнили о древней вражде, а Тамин? Разве она не ягода той же грозди, что и мы?.. Синухет нахмурился. - Но ты забываешь, что Тамин погибла иначе, чем эти женщины. Неизвестно, погибла ли она вообще... как простые люди. Певица Амона была бы рада отойти в вечность так, как этого не делал никто до нее, - усмехнулся египтянин. - Тем более, - горячо сказала Белла. - Ведь и Фэй Амир - не простое смертное дитя. Если ты забыл, ее отец - неумерщвленный. Синухет опустил голову и надолго задумался. - Твои мысли - зыбучий песок, - наконец пробормотал он. - Ты уже сказала кому-нибудь об этом? Белла улыбнулась, не оставляя ему сомнений. - Только тебе. Синухет поднялся во весь рост и посмотрел жене в лицо. - Вот и не говори! Мой брат, если он провидец, дойдет до этого сам - а может, уже понял. А мы можем сделать только хуже! Вдруг ты ошиблась - а слово уже будет сказано?.. Белла кивнула. - Я согласна. Давай промолчим. Они обнялись и долго стояли так, сердце к сердцу; и слова им больше были не нужны. *** Фэй Амир сама уложила свою одежду, книги и любимые безделушки. Оставалось еще много времени до того, как покинуть дом; и девочка села ждать. Она уселась прямо на пол, скрестив ноги, и положила руки на колени - ладонями вверх. Она прочитала об этом способе молитвенного сосредоточения в одной из книг об Индии, которую без спроса взяла из отцовского шкафа. Медитация, вот как это называлось. Фэй Амир скоро научилась слиянию с бесконечностью - и могла подолгу странствовать в безмыслии... а когда возвращалась к реальности, возвращалась каждый раз изменившейся. Бог, или боги, или вселенная... всякий раз открывали ей что-то новое о себе и о мире. Порою видения, посещавшие дочь Сети Амира, ужасали ее; а порою не только ужасали. И вот недавно, совсем недавно... Скрипнула дверь; Фэй услышала, еще не успев уйти в себя. Руки девочки дрогнули и опустились между колен: она уже знала, кто это. Вошел отец. Тот, кого все в этом мире знали как Сети Амира, некоторое время смотрел на свое детище, словно собираясь с мыслями. Фэй тоже молчала. Но в конце концов она первая нарушила тишину: - Ты что-то хотел, отец? Имхотеп кивнул. А потом опустился на пол рядом с ней: у него такое движение получалось еще естественнее, чем у Фэй. - Дети не знают своих отцов, и ты долго не знала меня, - медленно произнес он, испытующе глядя на дочь. Улыбнулся. - Но и родители не знают своих детей. Пока ты еще с нами, я решил поговорить с тобой о том, что с некоторых пор смущает меня. Фэй опустила глаза, чувствуя, что краснеет. - Я догадываюсь, что. И ты... ты прав, потому что в этом ты не можешь ошибиться, - девочка вновь подняла сверкающий взгляд. Имхотеп улыбнулся, неверяще и в то же время торжествующе. - Ты - Тамин?.. - Я Фэй, твоя дочь, - девочка покраснела еще жарче. - Но я вспомнила то, что знала о себе Тамин, певица Амона. Я могу тебе рассказать, хотя это совсем не все! Имхотеп только кивнул, неотрывно глядя на свое дитя. И Фэй принялась рассказывать... а жрец видел все, как наяву; он соприкоснулся разумом с разумом дочери, когда она позволила. Тамин, певица Амона, действительно направилась в Хамунаптру в день своей гибели. Она делала это уже не в первый раз... и рисковала смертельно. Но у нее была уверенность, которая приподнимала ее над бездною страха, - благодаря дару предвидения Тамин узнала свою вероятную судьбу. Боги открыли ей, что она должна покинуть своего супруга, и очень скоро - иначе ничего из того, что может в грядущем спасти Имхотепа и ее саму, не состоится. Боги открыли ей, что она должна пойти путем, обратным пути верховного жреца Осириса; и для этого прибегнуть к заклинаниям "Книги живых" - золотой книги Амона-Ра. Тамин живой спустится в Дуат. Тамин неоднократно задумывалась о том, что рассказала ей подруга, светловолосая северянка из будущего. И жрице все больше хотелось последовать за Небет-Нун и своим мужем, когда придет час... но она знала, что это неосуществимо. Однако Тамин было предсказано, что она все же последует за Имхотепом - совсем не так, как полагала сама. И как она сможет найти помощь во враждебном мире, не зная даже языка?.. "Ты найдешь спасение в доме своего мужа", - такие слова однажды приснились ей после долгой молитвы; и Тамин поняла, что это касается будущего. Когда она перенесется туда, Имхотеп сразу встретится с Тамин и поможет ей!.. И в этом пророческом сне Тамин впервые увидела золотую книгу. Певица Амона поняла, что должна открыть ее, хотя это великое святотатство... Тамин также увидела, где лежит главное сокровище Хамунаптры, - в тайнике внутри основания статуи Хора. Несколько раз, навещая в Городе мертвых свою мать, Тамин обходила нужный участок подземного лабиринта. Ее сопровождал почтительный жрец Ка, который не заподозрил никакого злого умысла. Тамин, со своей великолепной памятью и чутьем, быстро научилась обходить ловушки. И выучила дорогу к статуе Хора. Более того - она нашла дорогу в потаенный зал, который располагался немного ниже статуи. Там стоял жертвенный стол и открывался вход в Дуат. Обыкновенно эта дверь выглядела как бассейн с гнилой водой. И когда день настал, Тамин решила - она спустится в подземный лабиринт и откроет тайник. Если золотая книга действительно сохраняется там, это будет последним, что певица Амона совершит на земле! Как и много раз раньше, Тамин переплыла на лодке реку и направилась в Хамунаптру. Прежде она брала носильщиков, спасаясь от палящей жары; теперь же шла одна и пешком. Тамин захватила котомку со снедью и водой, и эта полотняная сумка, висевшая на плече, успокоительно постукивала ее по боку. Зачем ей эти припасы?.. На случай, если ничего не выйдет... Тамин отчасти надеялась на это: уж очень страшно было то, что ей предстояло совершить. Один раз жрица остановилась, чтобы передохнуть и выпить горячей воды. А войдя в город, уселась в тени и поела фиников. Тамин научилась преодолевать свой страх, ее воля была сильна - но сейчас желудок сжимался, готовый исторгнуть эту последнюю пищу... Тамин закрыла глаза и помолилась - сперва отцу Амону, а потом Осирису, владыке мертвых, которому она готовилась вверить себя. Поняв, что если она еще какое-то время просидит на песке, то окончательно лишится мужества, жрица встала. Больше она не останавливалась. Знакомый жрец встретил ее у входа под землю. Учтиво предложил проводить, и Тамин, конечно, не отказалась. Жрец довел Тамин до погребальной камеры, где покоилась ее мать. - Дальше я сама, благодарю тебя, - сказала певица Амона; она изумилась твердости и спокойствию своего голоса. Служитель Ка поклонился и ушел, оставив ей факел. А Тамин постояла у дверей в усыпальницу матери... но так и не вошла. Она знала, что это непозволительно размягчит ее сердце... Жрица отыскала дорогу в зал, где находилась сидячая статуя сокологлавого бога. Тамин некоторое время стояла, унимая бешеное сердцебиение; она покрылась потом и теперь озябла. В углу прошуршала крыса, и Тамин вздрогнула от омерзения. - Я не могу... - прошептала жрица. А в следующий миг она уже стояла перед статуей, рассматривая ее постамент. Тайник отыскался очень быстро. Он даже не был тайником... Женщина открыла дверцу; та неожиданно легко подалась. И "Книга живых" лежала внутри. Она была заперта на ключ. Вот почему ее так плохо охраняли!.. В первый миг разочарование затмило все. Но потом Тамин, стиснув зубы, заставила себя рассмотреть тяжелую драгоценную книгу со всех сторон. И на ее обложке тоже обнаружились заклинания. Не давая себе времени усомниться, Тамин зажала книгу подмышку и бегом бросилась ко входу в нижний зал. Она обливалась потом. Жрица сошла по длинной лестнице и опустилась на холодный пол, со стуком уронив священную книгу; силы покинули ее, и выдержка тоже изменяла. Тамин закрыла глаза и сняла парик, вспоминая телесно, кто она была, - верная служительница Амона, который направлял ее всегда и сейчас, конечно, не оставит... Она сбросила сумку, потом развязала сандалии. Синий парик так и остался лежать на полу. Только факел, последний светоч жизни, Тамин не бросила. Подхватив книгу, она подошла с нею к жертвенному столу и опустила. В последний раз перевела дух... Жрица положила руку на холодную золотую крышку, запиравшую книгу, и пальцами стала прощупывать резьбу. А потом вчиталась в знаки, помогая себе голосом. - "Я - дающий свет, сокровенный. Я - начало и конец всего. Защищена твоя красота в моих объятиях для жизни, здравия, силы... Укрепи свое сердце и иди; и придешь!" И Тамин вдруг осознала, что эти слова обращены к ней!.. Начертание иероглифов изменилось, когда жрица Амона завладела книгой Амона, - или божественный текст всегда был таким? Она подняла глаза от золотой книги и увидела, что вода в бассейне пузырится. Эта жижа источала запах гнили, болотный, дурманящий запах; но Тамин почти не ощутила отвращения. Египтянка направилась ко входу в Дуат, зов царства мертвых стал непреодолимым... У края водоема жрица в последний раз замерла. А потом ступила босой ногой прямо в вонючую жижу; спустя миг она уже стояла обеими ступнями на дне. Гнилая вода сомнулась вокруг ее бедер, но Тамин больше не чувствовала отвращения, только изумление. "И этот бассейн так мелок?.." Пары, поднимавшиеся над водой, туманили голову. Тамин поняла, что сейчас соскользнет в бассейн с головой и захлебнется; и ощутила непреодолимое желание выбраться наружу. Но едва только она напрягла мышцы ног, как дно бассейна под нею расступилось, словно трясина; и жрица провалилась туда, где законы ее мира больше не действовали. Там ей суждено было потерять память и саму себя... Фэй замолчала; а может, она давно уже замолчала, и последние воспоминания Тамин Имхотеп прочел сам. Оба некоторое время тихо сидели рядом, одинаково потрясенные. Наконец Имхотеп сказал: - И ты ничего больше не помнишь? И своего пребывания в Дуат?.. Фэй качнула головой. - Боги были милосердны и не оставили мне этих воспоминаний... А может, я забыла мир мертвых, потому что вернулась к живым. Имхотеп попытался улыбнуться. - Я очень рад, что Тамин теперь - это ты, моя дочь... Я часто сожалел о том, что сделал моей жене. Я рад, что могу теперь сказать об этом. Фэй кивнула, пристально глядя на отца. - Но для меня все началось сначала. Для меня и для тебя, мой муж-отец. Я только прошу тебя не говорить ничего матери! Имхотеп качнул головой. - Я буду молчать, клянусь тебе. По губам девочки скользнула грустная улыбка. - Я многое видела, когда... медитировала. И я знаю, что вы с мамой хотели других детей, но живой родилась только я! Имхотеп отшатнулся. Он снова представил себе картину, которую всеми силами гнал от себя: Меила на простынях, залитых кровью, корчится от боли, и он, когда-то всемогущий, не знает, к каким богам взывать и чем заклинать их, чтобы спасти возлюбленную... Дважды Меилу спасли чудом, и девочке, конечно, не говорили настоящей причины болезни матери! - Но почему так? Почему нам больше нельзя?.. - вырвалось у жреца. - Потому что одна я была взята в Дуат живой, как твои жрецы, как ты сам, - сурово ответила Фэй. - Ты не можешь произвести на свет новую душу, ведь ты сам не принадлежишь этому миру! Ты мог выпустить в мир только ту, с которой тебя связал извечный священный закон!.. Имхотеп опустил голову, не выдержав пламенного взгляда своей маленькой дочери. И тогда Фэй улыбнулась и обняла его. - Но я у тебя есть... И я люблю тебя, дорогой отец.