Все ради тебя

Удача переменчива. Она может быть щедрой и благосклонной, холодной и безучастной. Может обрушить оглушительный успех на голову ничего не подозревающего простака, вознося его до невиданных высот. Может аккуратно преподносить небольшие подарки-сюрпризы, приятно удивляя, но не более того. А может и не появляться вовсе. Она повинуется каким-то своим необъяснимым законам, но единственное, что можно сказать о ней с уверенностью — удача редко остается с кем-то надолго. Но даже у нее есть свои любимчики. Счастливчики, баловни судьбы… Кажется, такие люди идут по жизни легко, сходу и наобум подбирая нужные ключи к нужным дверям. Таких недолюбливают. Таких боятся. Таких ненавидят. Если кто-то сможет собрать урожай побогаче, чем у соседей, завистники досадливо скажут: «Он просто везунчик». Если тот же человек на осенней ярмарке продаст больше своего товара, чем остальные, его все еще будут звать везунчиком, правда, добавляя при этом далеко не лестное «треклятый», «демонов» или любое другое ругательное слово. Если же этот человек станет вдруг старостой… банном… королем… Никто не скажет вслух о том, что ему повезло. Но будет так думать. Не со зла, конечно. Просто обыватели даже не подозревают, насколько высока цена такого успеха, и насколько требователен счастливый случай к своим фаворитам. Удаче Хоук не верил. Не любил полагаться на нее, ведь не она вывела его семью из горящего Лотеринга, не она помогла добраться до Киркволла, и уж тем более не она сделала из него Защитника. Все это сделал он сам. За каждым успехом Гаррета крылся огромный труд, усилие воли, преодоление сомнений и собственных страхов, но если кто-то из знати спрашивал, как ему удалось достигнуть таких высот, маг лишь горько улыбался и говорил: «Я просто везунчик». Иначе как объяснить им, что победа может достаться только тем, кто не сидит в стороне. Кто превращает силу — как физическую, так и ментальную, силу воли, — в намерения, а их — в действия. Кто готов принимать трудные решения и нести за них ответственность. Кто может найти в себе мужество сняться с насиженного места и повести своих родных на край света, чтобы попытаться их уберечь; заключить сомнительную сделку с ведьмой, которая может оказаться смертельной ловушкой; целый год выполнять грязную работу, расплачиваясь за крышу над головой и постоянно этой самой головой рискуя, а потом оказаться замурованным в древнем гномьем тейге и после недели скитаний по темным лабиринтам Глубинных троп едва найти путь на поверхность. Удача? Гаррет никогда не позволял себе даже надеяться на удачу, предпочитая полагаться только на свои силы. Но сейчас он с благодарностью принял бы даже крошечную толику везения, потому что он понятия не имел, как выбраться из этой улочки, сумерки которой вспарывали хищные отблески на клинках мятежников. Выбраться и не оставить за собой дорожку из трупов. Окружение оказалось плотным: черные тени перекрыли улицу, еще несколько силуэтов угадывались в сумерках переулков, блокируя все пути к отступлению. Намерения Капюшонов были слишком явными, чтобы в них сомневаться, а наставленное на мага и его телохранителя оружие лишний раз подтверждало это. — Я не хочу с вами драться, — осторожно начал Гаррет, медленно оглядываясь. Чуть не сказал фатальное «я не хочу вас убивать», но вовремя опомнился. Он был уверен, что только сказанные слова удержали Капюшонов от немедленного нападения. Мятежники явно не ждали, что их жертва заговорит, и застыли в нерешительности. Разговор посреди боя — странная штука. Все-таки он накладывает свой отпечаток. Убить человека, с которым говоришь, намного сложнее, чем безмолвного. Тишина улицы стала вязкой, тягучей, завернувшись в тугой узел натянутых нервов; молчание капюшонов было недоверчивым, быстрый взгляд ощетинившегося Фенриса, брошенный через плечо, — предостерегающим. Гаррет вдруг обнаружил себя стоящим с эльфом совсем рядом, спиной к спине, неосознанно пользуясь отработанным приемом. Как когда-то давно, кажется, тысячу лет назад. Он помнил: пока эльф стоит на ногах, прикрывая тыл, ни один враг не подберется на расстояние вытянутой руки. Хоук, в свою очередь, не подпустит к себе ближе, чем на взмах посоха. Если бы только у него был полный запас маны… — Магистр не хочет драться? — наконец сказал кто-то из нападавших. Нельзя было понять, кто именно, и Гаррет смог только повернуться в сторону искаженного маской голоса. Послышался короткий смешок, — сдашься так просто, даже не призовешь своих ручных демонов? Темные силуэты осветились вспышкой бледно-голубого света: Фенрис явно был в шаге от того, чтобы напасть первым, но остался стоять на месте. Хоук тоже не шелохнулся, хоть рука сама тянулась к петлице с посохом за спиной. — Нет нужды проливать кровь, — продолжил он миролюбивым тоном. Нужно было что-то говорить. Потянуть время, использовать любую зацепку, любой предлог не вступать в схватку с Капюшонами. Нужно решить проблему дипломатией, потому что если не получится… Ему придется убить их, защищая себя и Фенриса. Своих же людей. Этого нельзя было допустить. — Вот что мы сделаем, — Гаррет медленно приподнял открытую ладонь, пользуясь тем, что нападавшие никак не реагировали. Пока что, — вы уберете оружие, а потом дадите нам пройти. Мы уйдем, и вы не потеряете ни одного бойца. Никто не умрет. — Никто, — согласился уже знакомый голос, — кроме тебя. Говорящий чуть качнул головой, и этим движением выдал себя. Хоук тут же выделил его из ряда одинаковых фигур, приготовившись к самому худшему. Если в голове и были какие-то остатки опьянения, то они мгновенно стерлись, смылись кипучими волнами холодной сосредоточенности. Кончики пальцев обожгло близостью огня и мороза, ждущих лишь одного намека, чтобы вырваться в реальность грязных сумерек. Гаррету не нужно было держать в руках посох, чтобы колдовать: деревянное древко только концентрировало энергию, задавало направление для бурного потока магии. Для внезапной атаки, расшвыривающей противников в стороны, это было необязательно. Капюшон, который рискнул вступить с магом в диалог, не догадывался, что между его собственной смертью и жизнью стоит одна-единственная причина, что шаткой, проваливающейся под ногами опорой скрипела под Гарретом, удерживая его от убийства. — Из-за тебя, маг… Из-за таких, как ты, умерли тысячи. Рабы для вас — скот, — в голосе мятежника сквозила долго сдерживаемая ненависть, — мы умираем, как животные. И не сопротивляемся, потому что слишком напуганы. «Зато вы не были напуганы, когда нарушали приказ», — подумал Хоук. В нем шевельнулся запоздалый гнев: он запретил Капюшонам выходить в рейды ближайшие несколько дней. Это было слишком опасно: по сообщениям Авелин, патрули были удвоены, а подозрительность стражников перешла все мыслимые пределы. Даже войти или выйти из города стало проблемой, не говоря уже о проведении рискованных спасательных операций. Эта группа ослушалась приказа. Вышла на ночные улицы — но не для того, чтобы бороться за общее дело, а чтобы совершить месть. Казнить первого попавшегося мага. Они явно чувствовали себя героями, которые несли справедливость, устраивая засады и убивая без разбору. Гаррет же видел в них просто жаждущих крови глупцов, которые рискуют попасться в руки стражи и под пытками выдать расположение Убежища. Неопытные, горячие… Бывшие рабы, главное оружие которых не мечи, которыми они едва умеют пользоваться, а ненависть к своим хозяевам и желание что-то изменить. Он должен их спасти. Не только от тирании магистров, но и от самих себя. Только как разубедить их делать глупости? И как не дать Фенрису лишний намёк? Какой-то задней мыслью он ощутил рядом чужое присутствие, но отмахнулся от этого. — Подумайте еще раз, — сказал Хоук, сверля взглядом говорившего Капюшона, явно зачинщика этой вылазки, — если нападете, то поднимите шум, привлечете внимание стражи. — Не твоя забота. К тому времени тебе будет все равно. Темнота угрожающе всколыхнулась, ощерившись сталью, напряжение готовящегося к атаке Фенриса ледяным сквозняком подуло в спину, и Хоук медленно выдохнул. Посох привычно лег в руку, пальцы сжали шероховатое древко. Столкновения было не избежать. Засады, темные переулки, бандиты, тяжесть магии на кончиках пальцев, собственное сосредоточенное дыхание и скрип натянутой тетивы… Сколько раз он уже был в таких переделках? Все повторялось. С единственным «но»: в этот раз Гаррет искренне не хотел этого. А еще чувствовал на себе взгляд чьих-то голодных, алчных глаз. Это раздражало и рассеивало внимание, но отвлекаться было нельзя. — Последний шанс. Давайте разойдемся мирно. — Оставь эльфа и можешь идти. Маг не сразу понял смысл этой фразы. Отчасти потому, что неожиданно прозвучавший голос был незнакомым, более низким и гортанным. И он доносился откуда-то слева. Хоук повернул голову на источник голоса, ища глазами говорящего. Наверное, на лице Гаррета отразился весь спектр эмоций, потому что Капюшон счел необходимым пояснить. — Эльф. Твой охранник. — Один из силуэтов вышел из тени переулка, опустил меч. Он был немного выше и шире в плечах, чем остальные, — Он больше не твой раб. Мы его освобождаем. Сердце пропустило удар. Словно в противовес этому, Хоук ощутил раскатистое биение лириума за своей спиной. Утробное и низкое, на самой грани слуха. — Ты уходишь. Эльф остается. Вот наше условие. В этом была вся суть Капюшонов: освобождать, разбивать оковы, защищать несчастных невольников. Они не знали, что Фенрис уже защищен. Вырван из цепких лап настоящего монстра, вызволен с боем. Он и сам об этом не знал, поэтому вспыхнул так ярко и ощетинился. — Что? Предлагаешь отпустить магистра? — встрял тот Капюшон, что был понаглее и говорил первым. — Посмотри на него, — возразил второй, — его посох. Простой, ученический, роба без знаков отличия. Он ученик, не магистр. А значит, и рабов у него немного. От его смерти не будет пользы. — Польза будет оттого, что одним магом будет меньше! — Маска не смогла исказить взвившегося тона, обнажила истеричные нотки. — Между магом и имперским магистром большая разница. И он прав: стража услышит. — Зачем ты вообще пошел с нами? Чтобы делить магов на плохих и хороших? — Я пошел, чтобы удержать вас, бестолочи, от необдуманных поступков. И был прав. Хоук оторопело наблюдал за конфликтом, который разгорался у него на глазах. Похоже, авторитет второго Капюшона был сильнее, чем первого, и нападавшие стушевались. Опустили оружие — но не убрали его, явно в сомнении или замешательстве. Гаррет судорожно размышлял, было ли скрытое под маской лицо ему знакомо: в словах этого мужчины звучали мудрость и опыт, а такие воины были в ордене на вес золота и всегда оказывались на виду. — Можешь идти, — повторил черный силуэт. Он, в отличие от своих собратьев, убрал меч в ножны, — лучники не станут стрелять в спину. Хоук промолчал. И не сдвинулся с места. — Мы все равно заберем его. Даже если придётся тебя убить. — Не заберёте, — отрезал Хоук, — он не вещь, чтобы его забирать. Он вам не принадлежит. — Значит, он принадлежит тебе? Хоук не смог ответить. Услышал какой-то странный скрежещущий звук, и только потом к нему пришло осознание, что он слишком сильно сжал челюсти, и это скрипят его зубы. Ярость, страх, ошеломление и растерянность смешались вместе, сплавились и превратились в опасный яд негодования, что мгновенно разлился по телу. Первая мысль — сжечь всю улицу ко всем демонам. Вместе с Капюшонами, с домами, спящими или затаившимися в них жителями. К счастью, здравый смысл взял вверх над эмоциями, и уже рвущиеся наружу заклинание удалось подавить. Столько времени и сил было потрачено… И все ради того, чтобы вытащить Фенриса из одной трясины и бросить в другую? Добровольно отдать его, как какой-то военный трофей, как откуп, как… Но, возможно, это был единственно правильный сейчас выход. Возможно, было бы лучше передать его Капюшонам. Они доставили бы его в Убежище, в безопасность. Гаррет соврал бы что-нибудь Данариусу о его исчезновении, а потом… Мысли с ужасающей скоростью сменяли друг друга. Осознание того, что для сохранения десятка жизней придется подвергнуть опасности одну-единственную, самую ценную, будило острую боль. Это было бы еще одним предательством. Он бы попросту бросил его, как Данариус на Сегероне… Чужая воля обожгла затылок. До этого скребущаяся где-то на задворках осознания, она расширилась, набрала силу и, воспользовавшись замешательством мага, ворвалась в незащищенный разум. Им его не отнять, — прошелестело в голове, — Я помогу. Только скажи. Тебе нужна помощь. Нет. По тихому вздоху Фенриса Хоук понял, что произнес это вслух. А потом медленно, очень медленно обернулся. Эльф стоял к нему лицом, не обращая внимания на недавних врагов, ставших союзниками. Защитная стойка теперь такой не была: напряженные плечи развернулись, вес тела был перенесен вперед — для атаки. Окаменевшее лицо застыло, резко вычерчиваясь в отсветах холодного лириумного огня. Губы сжались в тонкую линию, а в глубине глаз метались черные тени. Острие тяжелого двуручника смотрело магу в грудь. — Фенрис… — Ни слова, — это был даже не голос, а низкий утробный рык, скрежещущий и хриплый. Внутри все онемело. Капюшоны не смогут его остановить. Он и сам не сможет остановиться — не во второй раз. Фенрис ведь ждал такого шанса. Ждал и надеялся. А теперь, когда слабая надежда на свободу вдруг стала полнокровной и осуществимой, упустит ли он открывшуюся возможность? Хоук сглотнул, проталкивая вязкую слюну в пересохшее горло. Сейчас холодная сталь пронзит его, острые призрачные когти разорвут грудь, и он увидит свое еще бьющее сердце в руках Фенриса… Наверное, еще успеет прохрипеть бессвязное признание прежде, чем жизнь покинет его навсегда. Позволь мне помочь. Исправить. Они не умрут. Никто не умрет. Только впусти меня. Демоны умеют ждать. И знают, когда ударить наверняка. Тревога клокотала в висках, паника подступала к самому горлу, опаляя легкие, а отчаяние толкало на последний, самый страшный шаг. Искушение было так велико. Стоило только протянуть руку, отмести все сомнения… У каждого мага была своя грань. И грань Хоука была опасно, головокружительно близко. Он понимал это, но продолжал упрямо цепляться за ускользающую волю, последнюю преграду, трещащую по швам от напора незримой силы. — Именем Архонта!.. Меч в руках Фенриса дрогнул. С обеих сторон перекрытой Капюшонами улочки послышалось тяжелое бряцанье доспехов и щитов. Авелин ошиблась. Патрули были не удвоены, а утроены. — Именем Архонта, отпустите этого гражданина и сдавайтесь! Нежданное облегчение накатило большой волной. Гаррет никогда не думал, что будет рад вмешательству стражи Минратоса — только вот их появление возводило и без того сложную ситуацию в ранг безвыходных. Удача переменчива… Теперь Капюшоны сами оказались окружены, застигнуты врасплох и оглушены звонким щелчком захлопнувшегося капкана. А Хоук был в самом его центре, внутри другой западни. Он упустил возможность спасти всех. Снова. Резня не началась сразу же — это было хорошо. Страже нужно было захватить как можно больше пленных для допроса, а Капюшоны слишком хорошо понимали, что численный перевес явно не в их пользу, поэтому не спешили бросаться в безнадежный бой. Гаррет мог бы поклясться, что слышит полные паники мысли мятежников, но на самом деле это были голоса с той стороны Завесы. Много голосов. Сердитых, просящих, плачущих, угрожающих, ласковых — они все нацелились на него, ставшего таким одиноким и маленьким по сравнению с бесконечными равнинами Тени, раскинувшимися под молчаливо-пасмурным небом; слабого и смертного — по сравнению с неукротимой мощью старших Демонов. Одного из них Гаррет слышал в своей голове. Впусти меня. Он не просил, он требовал. Ломал истончившиеся, ослабевшие ментальные барьеры, как ураган ломает чахлые деревца. Пользовался потерей концентрации мага и, ослепленный скорой победой, врывался в его разум в попытке завладеть телом. Враждебная воля была свирепа. Гаррет сопротивлялся ей из последних сил, призывая всю свою стойкость и выносливость. Демон надавил сильнее, и маг зашипел от боли, выронив из рук посох, сдавив ладонями виски, будто этим мог остановить прорыв. Мир сжался в одну крошечную, пульсирующую белую точку. Капюшоны все же схлестнулись со стражей, но он этого не слышал: жадные руки тянулись к нему, стремясь разорвать хрупкую оболочку, наполнить ее концентрированной энергией. Древней и всепоглощающей, которая выжжет последние капли рассудка, толкнет за пределы безумия, ломая и коверкая. Завеса в Минратосе была тоньше, чем где бы то ни было: тёмные ритуалы на крови и многочисленные жертвы невольников истончили ее, но магистрам это было только на руку. Для вызова потусторонних сущностей требовалось меньше сил. Откройся мне. Обрети силу, о которой даже не мог помыслить. Я дам тебе все. Все, что захочешь. Нет. Нет, нет, нет… Каждый вздох, каждое отрицание, каждое не произнесенное вслух «нет» падало в голодную бездну тяжестью молотка, заколачивающего гвозди в гроб. Разум Хоука бился с разумом демона, путался в невесомой тугой вате противоречий, но неизбежно вел к одному и тому же ответу. Нет. Ты меня не получишь. Я не сдамся тебе. Я заставлю. Сознание вывернулось наизнанку. Гаррет почти физически почувствовал, как череп распирает от пульсации темной чужой силы. На один мучительно долгий миг ему показалось, что мозг не выдержал, и его разум отделился от тела, потерялся в лабиринтах времени, а потом все кончилось. Напряжение схлынуло вместе с ощущением присутствия враждебной сущности, оставляя болезненную, звенящую пустоту. На камень мостовой упали тени, хоть в затянутыми тучами небе не было ни луны, ни солнца. В сгустившихся сумерках возникли завихрения Завесных огней — признак воплощающегося демона. Он-таки нашел себе путь в материальный мир. — Хоук! Этот вскрик будто вспорол пространство. Чудовищно громкая реальность обрушилась на Гаррета звоном мечей, боевыми кличами и свистом стрел. Оглушенный и дезориентированный, он пытался сфокусироваться хоть на чем-то, пока не натолкнулся на знакомое лицо. Острый взгляд Фенриса опалил нутро, точно раскаленный металл. — Останови это, — латная перчатка сжалась на его предплечье. До боли, до хруста костей. — Не могу, — растерянно просипел маг, давясь воздухом, — я его не призывал… Демон уже успел воплотиться. Быстро, очень быстро: только что он был сгустком темноты, резкой тенью, — а теперь обрел форму и вырос посреди улицы черной громадиной высотой в два человеческих роста. Хоук ожидал увидеть Гнев, Страх или Отчаяние. Может, даже Желание… Но над ним, ухмыляясь зубастой пастью, навис Гордыня. Стражники встретили его появление одобрительным гулом: явно решили, что демона призвал атакованный Капюшонами маг, чтобы помочь захватить мятежников. Но они не имели понятия, что диким демоном никто не управляет, и он в состоянии разрушить весь квартал, если его не остановить. Плохо. Очень плохо. — Какой ты маленький, — довольно пророкотала темная сущность, занося над Гарретом когтистую лапу. Слышать тот голос не у себя в голове, а наяву, было тошнотворно, — так просто раздавить… — Попробуй, — прорычал Защитник, подхватывая выроненный посох. Метнул быстрый взгляд на Фенриса, словно спрашивая: «Ты со мной»? Секунду эльф колебался. А потом оттолкнул Хоука себе за спину, подальше от ближнего боя, и вспыхнул голубым пламенем. Больше магистров Фенрис ненавидел демонов. Хоук разделял с ним эту ненависть. Они уже побеждали завесных тварей раньше, справятся и сейчас. С остальным можно было разобраться позже. Фенрис ударил точно в тот момент, когда воздух вокруг существа загустел и уплотнился, повинуясь воле мага. Время замкнулось само в себе, сворачиваясь в спираль. Лезвие меча подрубило сухожилия под коленями демона — Гаррет не увидел этого, но нечеловеческий рев говорил очень явно. Замедленный заклятием, Гордыня двигался натужно, тяжело и неловко переступая ногами, стремясь раздавить эльфа, что лириумным призраком метался вокруг него, кромсая костные пластины демонической брони. Заклинание Хоука долго не продержалось. Уже через несколько мгновений существу удалось разорвать его. Мощная лапа устремилась к мерцающему силуэту Фенриса, но не достала его: толстый слой льда сковал руку демона по плечо. Гордыня пришел в ярость. Исступленно заревел и взорвался огненными искрами, сбивая лед. Вся улица озарилась ярко-красным; магический барьер сорвался с пальцев Хоука, укрывая Фенриса от пламенных шаров и ледяных обломков, но сдержать шипящую и обжигающую лавину, затопившую половину улицы, он не мог. Стычка стражников и Капюшонов захлебнулась. Они поняли, что происходит, но слишком поздно — искрящаяся волна пламени докатилась и до них. Запахло жженой плотью. Кто-то страшно закричал. — Назад! — Рявкнул Хоук нескольким Капюшонам, дернувшимся было к демону, — бегите, это не ваш бой! Возвращайтесь обратно! Слова «убежище» удалось избежать в последний момент. Он не был уверен, что в хаосе сражения его слова поймут, но увидел, как черные силуэты бросились врассыпную, пользуясь шансом ускользнуть. А вот стража явно приняла это на свой счет. — Отставить отступление! Щиты поднять! — скомандовал кто-то, и вокруг демона выросла стена из стали, — дезертиры попадут под трибунал! Гордыня расхохотался. Его явно веселил этот бой; он не сомневался в своей победе и отвлекся на новых противников. Ледяное копье Гаррета, воткнувшееся в костяной панцирь, не смогло помешать демону разбежаться, и оборона стражников смялась под тяжестью его туши. Завесная сущность протаранила стройный ряд щитов, и нескольких воинов отбросило в дальний конец улицы. Было понятно, что они уже не встанут. Остальным, кого разметало по мостовой, требовалось драгоценное время, чтобы подняться, и рассчитывать на их помощь не приходилось. С губ Гаррета сорвалось то ли проклятие, то ли обрывок полузабытой молитвы Создателю. Горячая кровь ударила в виски. Пыл боя послал по телу разряды молнии, взвинтив нервы и обостряя реакцию. Нужно было беречь силы и ману, но Фенрис был в опасности. Он остался почти один на один с безжалостной тварью, и Хоук не собирался щадить себя. Удар меча был подкреплен магической атакой. Еще один удар, еще одно заклинание. Сталь подрубала плоть, пускала кровь, кромсала костную броню. Магия искрилась, окутывая противника, дразня, отвлекая, выгадывая секунды, которые требовались для нового выпада и для нового взмаха меча. Маг и воин соединились в боевом ритме. Сейчас не существовало ни магистра, ни его телохранителя: были только двое мужчин, связанные одной целью, одним стремлением. Они действовали согласованно, слаженно, подстраховывая друг друга, словно дрались в паре всю жизнь. Отчасти так и было, ведь за те несколько лет, которые они провели в сражениях плечом к плечу, оба выработали в себе отпечатавшиеся на самой подкорке мозга привычки и рефлексы, а теперь, когда в этих навыках появилась потребность, они вспомнились без труда. Демон ревел, топал ногами, брызжа слюной, и пытался отбиться. Фенрис в очередной раз ударил его под коленом, стремясь перерубить толстые сухожилия, а Хоук прицельно метнул в демона огненный шар, про себя отмечая, что лириумный воин отработанным движением откатился в сторону, чтобы не попасть под магическую атаку. Огонь впился в оскалившуюся морду, и Гордыня заревел — протяжно, громко, на одной ноте. Его крик ввинтился в мозг раскаленными спицами, оглушая и вводя в ступор. Фенрис пришёл в себя на несколько секунд раньше Хоука. Рванулся к рокочущей громаде врага и, пружинисто оттолкнувшись от мостовой, взвился в воздух. Его меч нацелился на слабое место между двух шипов-выростов на ноге демона, а Гаррет, поняв задумку эльфа, уже плел сложное заклинание. Они достаточно долго сражались бок о бок, чтобы знать, что будет дальше. Темная зачарованная сталь впилась в грузную бронированную тушу. Инерция от прыжка сделала свое дело, и Фенрису удалось пробить броню. Он вспорол демону бедро, острым лезвием рассекая мышцы и сухожилия. Зияющая рана протянулась почти до колена. Брызнувшая кровь разлетелась веером темных капель, и демон, качнувшись, не удержался на подрубленных ногах. — Фенрис! — крикнул Хоук в темноту. Его руки были высоко подняты в воздух, — сейчас! Тот услышал. Бесплотным призраком соскочил на землю и метнулся в сторону. Его примеру последовали и стражники, что, оправившись от оглушения, двинулись было на врага. Гаррет сдерживал готовое вот-вот сорваться заклинание, позволяя всем убраться из опасной зоны, а когда на открытом участке остался только ревущий, истекающий кровью демон, разжал пальцы. На улицу обрушился огненный вихрь. Колдовское пламя накрыло завесную сущность, объяло всю громадную фигуру Гордыни столпом кроваво-красного зарева. Огонь полыхал, пожирая демоническую плоть, ревел, сливаясь звучанием с нечеловеческим ревом демона. Тот терял свой материальный облик. Мозг взорвался сотнями криков. Ты не победил меня! Ты все равно умрешь рано или поздно! Ты умрешь, слышишь? Сгниешь! Сдохнешь! Ты прав. Но сначала сдохнешь ты, проклятая тварь. Гаррету приходилось удерживать стихию под своим контролем, чтобы она не перекинулась на крыши домов, поэтому не мог видеть, как в узком переулке, куда едва достигали отсветы огненного дождя, шевельнулась тень. Вскинулся лук, скрипнула тетива. Лицо, скрытое чёрной непроницаемой маской, скривилось от негодования, и пущеная стрела запела в воздухе, рассекая потоки дыма. Хоук не видел летящей стрелы, не слышал ее пения — но заметил, как к нему сквозь жидкое пламя и темноту устремился мерцающий росчерк голубого света. Маг даже не попытался уклонится. Худшее, что он мог сделать сейчас, это прервать заклинание и выпустить разрушающую силу стихии на волю. Сквозь ладони Гаррета, подобно бурному потоку горной реки, текла энергия, а руки, простертые высоко над головой, служили этой реке одновременно и руслом, и плотиной. Стоило ослабить концентрацию, потерять сосредоточение — и убийственная мощь вырвалась бы из-под контроля, и жертв было бы не избежать. Когда лириум вспыхнул совсем рядом, Гаррет закрыл глаза. Он не хотел видеть, как сверкает лезвие меча, которое Фенрис уже занес над ним; не хотел знать, с каким лицом эльф совершает свою месть. Над улицей полыхало пламя, но нутро мага обратилось в лед. И этот лед треснул тонким металлическим звоном, с которым сталь звенит о сталь. Затылок обожгло ледяное дыхание смерти. Из ладоней ушло напряжение, а темнота под закрытыми веками расцвела игольчатыми цветами знакомой боли. Запасы маны иссякли. Сразу же после того, как заклинание было завершено. Еще несколько мучительно тяжелых вздохов Гаррет стоял, не шевелясь. Схватка с демоном истощила его магию, а сегодняшний день досуха выжал весь запас сил. Наверное, он все-таки сошел с ума и унесся разумом в Тень, в то время как его тело, истерзанное, разрубленное на части, осталось лежать посреди выжженной улицы, и его сердце сжимали стальные когти. Но плохо зажившие раны еще болели. Воздух был раскален в огне и пах горелой плотью, во рту было сухо, а в голове звенела пустота. Он все еще был жив. Гаррет сделал над собой усилие и открыл глаза. Фенрис оказался так близко, что его тяжёлое дыхание, вырывавшееся из приоткрытых губ, призрачным теплом ложилось на кожу. Меч завис в воздухе в незавершенном ударе, а на одном из забрызганных демонической кровью наплечников появился новый шип — древко стрелы, угодившей прямо в стык брони между двумя пластинами и застрявшей там. Наверное, наконечник даже не пробил доспех. А если и пробил, на коже вряд ли осталась рана серьезнее, чем пустячная царапина. Лицо эльфа было и знакомым, и одновременно чужим. Чистым, лишенным налета ненависти, незамутненным ни единой тенью эмоций. На нем просто отсутствовало какое-либо выражение: будто залитое чернилами письмо окунули в воду и смыли с него грязь. Только горели в темноте широко распахнутые, пронзительно-ясные зеленые глаза. Боясь ненароком шевельнуться, Хоук медленно потянул ртом воздух. Теплый, густой, согретый дыханием Фенриса. Понимание того, что случилось, пришло откуда-то извне. Шорохом подброшенной тайком записки, свистом ветра в трубах домов. Эльф действительно занес над Гарретом меч, но не для удара — для того, чтобы отбить стрелу. Оградить от угрозы, о которой маг даже не догадывался и которой не ждал. — Ты… спас меня? — Через силу проговорил Гаррет, неотрывно глядя на телохранителя. Лед в груди трескался и таял, — …почему? Фенрис не ответил. Вместо этого опустил меч, звонко лязгнув о камень мостовой, показывая, что для него бой окончен. В груди Гаррета запульсировала странная, мучительно-приятная боль. Сродни той, какая бывает, когда отрываешь запекшуюся кровавую корку с едва поджившей раны. Наверное, нужно было что-то сказать, хоть как-то оправдать то, что он не может отвести от эльфа взгляд. Задать хотя бы один из тех вопросов, что роились в голове. Но Хоук не мог вымолвить ни слова, утонув в изумрудной зелени посветлевших глаз Фенриса. Мир вокруг них затих. Они долго смотрели друг на друга, не мигая. В этих взглядах было одновременно все — и ничего. Темнота улицы перемешалась с дымом от огня, и за этой завесой, отгородившей их от остального мира, осталось все лишнее и наносное. Секунды протянулись от одного сердца к другому, скрепляя собой что-то хрупкое и невидимое; они словно стерли все страхи и сомнения. Прямо сейчас молчание было громче любого крика, откровеннее любого признания, интимнее любой близости. Оба чувствовали это. И никто не сказал ни слова. За их спинами клубился дым. От Гордыни осталась лишь куча пепла и спекшиеся между собой куски демонического шлака; потрепанные стражники со сдавленными стонами выбирались из укрытий. В окнах домов мелькали испуганные лица жителей. Снова начинался дождь; редкие, пока еще мелкие капли с шипением осыпались на крошечные искорки пламени, оставшиеся после огненного вихря. В одном из темных переулков кто-то грязно выругался. Убрал лук за спину, выбросил черную склянку в кучу мусора и, проклиная «этого демонова мага с его эльфом» пустился бегом, стремясь нагнать остальных собратьев, что уже скрылись под завесой наступающей ночи и дождя. — Что произошло? — к Хоуку подоспел один из стражников, судя по черным с золотом отметинам на броне — лейтенант, — немедленно объяснитесь. Гаррету пришлось сделать над собой усилие, чтобы выпустить Фенриса из объятий своего взгляда и повернуть к стражнику голову. Призрачная нить, дрогнув, растаяла в воздухе, но тепло от нее никуда не ушло, просто скрылось в темноте и затаилось до поры до времени. — Что здесь случилось? — требовательно повторил мужчина, щурясь сквозь прорези форменного шлема. Его беспокойство можно было понять. В стычке с демоном и Капюшонами он потерял нескольких бойцов, а те стражники, которые пустились в погоню за скрывшимися в переплетениях улиц Капюшонами, вряд ли преуспеют. Хоук понимал, что лейтенант попытается свалить на него если не весь груз вины за произошедшее, то хотя бы его часть. И будет прав. Защитник ненавидел то, что ему приходилось делать. Но выбор был небольшой: либо лгать и изворачиваться, либо обагрить руки новой кровью. — Зачем вы вмешались? — зашипел он, снова становясь тем Хоуком, которого знал Минратос. Возвращать на лицо эту лживую маску было невыносимо, но оправдываться было еще хуже, и Гаррет перешел в наступление, стараясь звучать максимально грозно, — я почти уговорил их сдаться на милость Архонта! Подбородок лейтенанта дернулся. — Вы смогли бы это сделать? — Смог бы. И сделал, если бы вы и ваши люди все не испортили. — Но откуда тогда… — Демона вызвали мятежники, — перебил его Хоук, — один из них был магом. Стражник вполголоса выругался и повернулся к остаткам своего отряда, отдавая приказы: — Обыскать все ближайшие дома. Среди мятежников есть малефикар. При обнаружении — уничтожить. Если кто-то из жителей укрыл у себя преступников — арестовать и казнить на месте за измену Империи. От этих слов у Гаррета перехватило дыхание. Резкие, рубленые фразы тевинтерца веяли хладнокровной жестокостью, и маг ощутил, как руки сами собой складываются для плетения атакующего заклинания. Если бы запас маны не был исчерпан минуту назад, все кончилось бы трагично. Но сил на бой не было, и запоздалое понимание того, что перед ним не кучка бандитов, а официально уполномоченные стражники, открытое нападение на которых подписало бы ему смертный приговор, удержало Хоука от необдуманных действий. — Вы не ранены? — Нет, к счастью, — отозвался маг, оборачиваясь на эльфа, — мой телохрани… Хоук запнулся на полуслове. Лицо Фенриса бледнело на глазах, приобретая какой-то болезненный сизый оттенок. Между приоткрытых губ с шорохом вырывались натужные выдохи; один из таких выдохов вдруг с хрипом прервался, и по подбородку эльфа потекла тонкая темная струйка. — Фенрис! — Вскрикнул маг, чувствуя, как цепенеет от нереальности происходящего. Двуручный меч упал на камни с оглушающе громким лязгом. Его отзвуки еще звучали у мага в голове, когда Фенрис начал заваливаться вперед; они звучали, когда Хоук, уронив посох, едва успел подхватить безвольное тело. Звучали, когда Гаррет укладывал его на землю, не в силах удержать в ослабевших руках, придерживая голову эльфа и судорожно пытаясь понять, что произошло. Фенрис шевелил губами, силился что-то сказать, но вместо этого только хрипел и кашлял кровью. Хоуку стало страшно. Громче звона металла был только бешеный стук сердца в висках. Лейтенант что-то закричал, и за спиной Гаррета забряцали доспехи, загремели щиты, поднялся шум. — Что это было? Его подстрелили? — Засада? — Откуда стреляли? Крики стражников доносились до Хоука словно через толщу воды. Но даже их смятение не могло дойти до оцепеневшего от ужаса мозга. — Посмотри на меня, — он звал эльфа по имени, гладил по лицу испачканными в крови руками, — пожалуйста, посмотри на меня… Фенрис… Но зеленые глаза стекленели, словно подергиваясь тонкой ледяной коркой. Кожа становилась все бледнее с каждым вздохом, все тоньше и прозрачнее. Жизнь медленно покидала тонкое тело, и даже нити впаянного в кожу лириума становились бледнее. А Хоук падал в чёрную бездну. Стремительно и бесконтрольно: паника в нем набирала силу, сковывая ледяными кандалами. Парализующее замешательство захватывало и тело, и разум; маг не мог понять, почему Фенрис только что стоял перед ним живой и здоровый, а теперь, спустя какие-то мгновения, упал, как подкошенный. Если бы рядом оказался недруг, острие магического посоха пробило бы его насквозь. Но врагов не было. Ни единого. Не звенели скрещиваемые мечи, не свистели стрелы в воздухе, не было слышно треска боевых заклятий. Что-то невидимое поразило Фенриса и ускользнуло незамеченным. Это должно было быть сном. Просто ночным кошмаром, которые мучили мага последние недели. Но он почему-то никак не кончался, продолжая длиться, ввергая его в пучину отчаяния. Фенрис не был ранен ни Капюшонами, ни стражниками, и даже Гордыня не смог задеть его своей огромной лапой. На всем его теле не было ни единого увечья, ни единой царапины, ни… Хоук ухватился за ускользающую догадку. И посмотрел на торчащую из наплечника воина стрелу. — Он умирает, — голос лейтенанта доносился до Гаррета издалека, хоть его тень упала совсем рядом, — но я не вижу ран. — Это не от ран, — резко ответил Хоук, — это яд. Стрела была отравлена! Он со злостью рванул ненавистное древко, выдергивая ее из доспехов. Наконечник оказался целиком залит вязкой, остро пахнущей жидкостью, а кровь угадывалась красным пятнышком на самом кончике. Стрела пробила-таки броню. Даже маленькой царапины было достаточно, чтобы яд попал в кровь и немедленно начал действовать. — Ему нужен лекарь, — Гаррет подхватил Фенриса на руки, крепко прижал к себе, — коня мне! Живо! — Но… — начал было лейтенант, но Хоук прожег его свирепым взглядом. — Если мой телохранитель умрет, ты будешь следующим! — Жарко пообещал он, чувствуя, что может исполнить свою угрозу прямо сейчас. Страх свернулся в жилах яичным белком, почернел, яростной волной ударил в щеки. То, что было дальше, оказалось укутано слоем непроглядного тумана. Перед глазами расплылись словно пришедшие во сне видения. Он кого-то ударил — не единожды. Потом всплыло бледное, почти белое лицо Фенриса. Его сдавленный, надсадный кашель, кровь на губах и подбородке. Его подрагивающие пальцы, жесткие пластины брони, холод которых чувствовался сквозь промокшую робу, слипшиеся пряди волос. Взмыленный бок коня, что черной тенью летел по ночным улицам сквозь дождь и темноту, поднимая столпы брызг. Скакун выбивался из сил от бешеного темпа скачки, но Гаррету было все равно. Он мог думать только о том, чтобы крепко прижимать к себе эльфа, не давая ему упасть с лошади. И даже оглушительно-громкий перестук подков о камень не мог заглушить надсадный хрип и кашель, что звучал у Хоука в голове далеким громовым эхом. Кажется, он шептал Фенрису что-то. Просил о чем-то, извинялся… Он не помнил. Морозная, покрытая инеем рука паники стерла это воспоминание, но перепуганные лица стражников поместья врезались магу в память. Они подхватили почти безжизненное тело воина и понесли его внутрь. Хоук не отставал ни на шаг. Темнота перед глазами рассеялась только тогда, когда в поле зрения мелькнуло лицо Нетраса, мастера-лекаря. Гаррет обнаружил себя в своих покоях, подле кровати, на которой метался в горячке Фенрис. Он держал его за руку; ладонь была влажной и обжигающе-горячей. — Вы успели вовремя, мессир, — сказал лекарь, звеня склянками с травяными вытяжками, — еще бы немного, и было бы поздно. Я дал ему противоядие. — Он выживет? — маг услышал свой голос, после долгого молчания казавшийся чужим. Мертвым и бесцветным, крошащимся прямо в воздухе. — Он сильнее, чем ты думаешь, — а этот голос был ему знаком. Данариус мягко улыбнулся, кладя руку на плечо Гаррета. Тот едва не сбросил ее, передернув плечами, — к тому же, стрела могла попасть в тебя. — Но не попала, — процедил он сквозь зубы. — Именно. Он выполнил свою задачу, как телохранитель. Ты должен порадоваться за него, ведь он оказался тебе полезен. Костяшки пальцев заныли от сильнейшего желания превратить лицо колдуна в одну сплошную фиолетово-пунцовую гематому. — Как это могло произойти? — негромко произнесла Варанья. Она стояла чуть поодаль от кровати, словно сомневалась в своем праве находиться рядом с раненым братом, — как они вообще осмелились напасть? Ее вопрос остался без ответа. На какое-то время в спальне повисло угнетающее безмолвие, смешанное с частым дыханием Фенриса. На его лбу выступили крупные капли испарины, щеки залил яркий нездоровый румянец лихорадки. И пусть Саннара вытерла с лица брызги крови, Гаррет не мог отделаться от видения пугающе красных капель, медленно текущих по подбородку. Рана, которую оставил наконечных стрелы на плече эльфа, была небольшой, но под действием яда она воспалилась и постоянно кровила. Лекарь несколько раз промыл ее, присыпал ее каким-то желтым порошком и старательно перебинтовал. — К утру он должен очнуться, — последний раз осмотрев раненого, он поднялся. Как и многие рабы в поместье, он был эльфом, но уже престарелым, — чтобы облегчить боль, ему нужно дать настой вьющейся лозы. К сожалению, у меня кончились запасы. — Где его достать? — решительно спросил Хоук, — я отправляюсь немедленно. — В этом нет необходимости. Эта лоза растет в дальнем уголке нашего сада. Если господин Данариус разрешит… — Разрешаю. -…что ж, — лекарь секунду помедлил, размышляя, — тогда мне понадобится яркий фонарь и чьи-то молодые зоркие глаза. Гаррет посмотрел на служанку, что, опустив голову, покорно замерла в углу комнаты. — Саннара. Принеси фонарь. Ты поможешь мастеру Нетрасу собрать нужные травы. — Да, господин, — отозвалась она, порывисто поклонившись. Она ушла, а следом за ней ушел и травник. Данариус скривил губы. По его внешнему виду нельзя было сказать, о чем он думает, сердится ли или остается безучастным. Только паутинка морщин вокруг глаз проявилась четче, а руки, задумчиво огладившие бороду, чуть дрогнули. Он коротко хмыкнул и сказал то, что не предназначалось для ушей слуг: — Ты опоздал к трапезе, Гаррет. Но так как у тебя есть весомое оправдание, я не стану тебя наказывать. Маг промолчал. Должен был вздрогнуть от ледяного тона учителя, но вместо него почему-то вздрогнула Варанья, хоть произошедшее ее никак не касалось. Защитник продолжал сидеть совершенно неподвижно, не сводя глаз с затихшего Фенриса. — Ты ничем ему не поможешь. Идем вниз. Ужин остывает. — Я… — он медленно вздохнул, — сейчас. Дайте мне минуту. Колдун снова хмыкнул, но уже громче — верный признак раздражения. Дверь за ним с Вараньей захлопнулась, и Хоук остался наедине с собственными мыслями. Тяжелые, неповоротливые, они вязли в тягучем потоке рваной памяти, переплетаясь с незаданными вопросами и пугающими образами. — Зачем? Для чего? — Горько прошептал он, сжимая горячую ладонь эльфа в своих пальцах, — это должен был быть я. Не ты. Зачем ты это сделал? Он не надеялся получить ответ. Но ресницы Фенриса вдруг дрогнули. Покрасневшие, припухшие веки чуть приподнялись, и взгляд затуманенных зеленых глаз остановился на лице Гаррета. — Хоук. — Я здесь. Я рядом, — он наклонился к нему, крепче сжимая его руку в своей. В глазах Фенриса мелькнуло что-то знакомое. Полузабытое. Оно пробилось сквозь страх, гнев и горечь, проникло куда-то глубоко под кожу, к сердцу, биение которого отзывалось в висках тупой болью. Дыхание перехватило. Возможно, это было лишь шуткой неяркого освещения от разожженного камина и свечей, действия яда и лихорадки. Но Гаррет мог бы поклясться, что он увидел в его глазах то, чего так ждал и чего так боялся. Это длилось лишь секунду. Послышался тихий, наполненный мучениями стон, и Фенрис закрыл глаза, проваливаясь в тревожный сон забытья. Покачнувшись, Хоук медленно поднялся на ноги. Как бы ему не хотелось прилечь рядом и отдохнуть, нельзя было подавать виду, что он тоже пострадал от той стычки. Внизу ждал накрытый для ужина стол, и все правила приличия приказывали ему спуститься… К демонам все правила приличия! Его тошнило от магистров, от кошмаров, от демонов, от осознания собственного бессилия. Внезапная вспышка гнева наполнила тело, и Гаррет схватил с полки над столом первый попавшийся предмет. Со всей силы швырнул его в открытое окно и зашипел от пронзившей грудь боли. *** Свет от фонаря вдруг выхватил в мокрой траве какой-то крошечный темный предмет. Он блеснул дымчатыми фиолетовыми гранями, окрашивая капли дождя мягким розоватым свечением, и Саннара поднесла находку к глазам. Кристалл был красивым, явно драгоценным. И как он попал сюда? Возможно, раньше он был чьей-то сережкой или украшал усыпанный драгоценностями воротник богатого платья. Девушка могла оставить его себе — на будущее, на всякий случай, — но быстро отмела это решение. Нужно показать его хозяину. Вдруг это какой-то важный магический артефакт, который может привлечь демонов. Или, что еще хуже, гнев господина Данариуса. Эльфийка сунула камень в карман и побежала, спеша догнать травника, что уже скрылся за поворотом садовой дорожки. Дождь мешал им собирать нужные для лечения травы, но они справились, и теперь немолодому Нетрасу требовалась помощь девушки, чтобы приготовить лекарство. После новости о том, что страшный эльф спас жизнь ее хозяину, Саннара пребывала в замешательстве. Она не могла доверять ему, не была уверена, что его стоит лечить. Но ранение от стрелы было реальным, а мысль о том, что господин Хоук мог умереть сегодня ночью, если бы не телохранитель, внушала искренний страх. «Я делаю это ради хозяина», — убеждала себя Саннара. У Данариуса было много слуг, но уход за раненым эльфом доверили именно ей. Она подчинилась, хоть и опасалась оставаться с ним в одной комнате. Даже если воин был без сознания. Девушка клала на его лоб холодные полотенца, по наставлению травника жгла над ним сушеные листья эмбриума и меняла пропитанные кровью повязки на плече. Кровотечение останавливалось, и лихорадка постепенно стихала. Отжав полотенце в кадке с ледяной водой, Саннара в очередной раз приложила ко лбу Фенриса мокрую ткань. Присмотрелась к нему, пользуясь временной слабостью и разглядывая причудливую вязь лириумных линий, но эльф вдруг дернулся во сне, и девушка, испугавшись, отпрянула. Из ее кармана выскользнул фиолетовый кристалл. Упал на деревянный пол и с тихим стуком укатился под кровать. Бросив косой недоверчивый взгляд на эльфа, служанка вздохнула и, опустившись на колени, попробовала достать камень. Безуспешно: он укатился слишком далеко, чтобы можно было дотянуться рукой. — Саннара? Что ты там ищешь? — Ничего, — она вскочила на ноги, немедленно заливаясь краской по самые уши. Травник покачал головой и сунул ей в руки какую-то плошку. — Держи. Я приподниму ему голову, а ты влей лекарство. Только медленно, не то он закашляется и все расплескает, а наши труды пропадут даром. Она серьезно кивнула и принялась выполнять то, что ей было велено. Камень связи остался лежать под кроватью, тускло посверкивая острыми точеными гранями. В этом блеске было что-то зловещее: в самой глубине кристалла будто гипнотической дымкой клубился туман, и казалось, что камень живой. Живой и замысливший недоброе.