Моё любимое облако

 — Вукки, когда-нибудь я научу своих черепашек летать! — чёрные, как омут бездонного озера, глаза вдруг начали искриться, приковывая мой взгляд. — Ну да. После того, как свиньи полетят, твои детишки отправятся вслед за ними, — пошутил я, оторвавшись от созерцания его лица и продолжил готовить ужин. Хён сел за стол рядом со мной, подпёр руками подбородок и тихо пробубнил: — Вот когда-нибудь и черепашки полетят… Ненавижу высоту, я снова в этом убедился. Тут, на горе, мне становится трудно дышать, ноги начинают дрожать. Я прихожу сюда раз в месяц в одно и то же время. Каждый раз у меня трясутся колени и хочется спуститься вниз, но я упорно продолжаю свой путь и взбираюсь на самый верх. Каждый месяц в одно и то же время. Тут лучше всего виден восход Солнца и его закат. Тут весь город как на ладони. Я специально искал это место, чтобы показать ему…  — Вукки, — хён потрепал меня по плечу, когда я немного задремал в самолёте. Нам по работе пришлось лететь в другую страну, — Вот ты любишь самолёты? — Терпеть не могу, — я повернулся к нему лицом, чтобы лучше его видеть. Мы всегда садились вместе, это было нашей маленькой традицией. — А я люблю, — хён запустил руку в свои непослушные чёрные волосы, чтобы немного взбодриться после очередной бессонной ночи. — Ты видел, как встаёт солнце? — Да, видел… — Не так, в самолёте. Или на какой-нибудь высоте, — он ласково улыбнулся, обнажив ряд белоснежных зубов. — Нет… — То-то же. Это волшебно. Облака становятся оранжевыми, розовыми, фиолетовыми, красными… Да что я тебе говорю, смотри, — парень ткнул пальцем в иллюминатор, как ребёнок радуясь этой картине. Он от восторга сжал мою руку. И правда, чудесный вид… Или он мне так понравился только из-за того, что я слышал его шёпот прямо над своим ухом, а его рука держала мою? Отсюда также видны прекрасные звёзды. Наверное, он тут каждую ночь молча лежит на траве, заложив руки за голову, и внимательно наблюдает за небом. Время от времени он указывает пальцем куда-то в небо и с уверенностью заявляет: «Андромеда, » — после чего счастливо улыбается. Даже неважно, угадал он или нет, ему больше нравится просто наблюдать.  — Хён, что ты делаешь? — я сонно потирал глаза. — Только четыре утра… — Сам-то почему встал? Иди спать, — мягкий бархатный голос, немного охрипший после прошедшего концерта или долгого молчания, раздался в комнате. Я не видел, но знал, что он улыбается. — Я завтрак должен готовить… — Вукки, подойди сюда, — его рука аккуратно прикоснулась к моей ладони, он аккуратно притянул меня к себе. Я подошёл к подоконнику, где хён сидел.—Посмотри. Он повернул голову к окну, призывая меня последовать его примеру. Я внимательно разглядел небо, потом старшего. — Ты видишь? — единственное, что я вижу, это как звёзды отражаются в его тёмных, как космос, глазах. Это завораживало. — Дух захватывает, правда? — Да, — только и смог выговорить я, не отрывая взгляда от лица напротив. — Вот когда-нибудь я добьюсь того, чтобы мы всей группой отправились в поход с палатками. Поедем куда-нибудь. Заберёмся на гору. Только представь: палатки, ночь, звёзды и мы… Он мечтательно закатил глаза. Фантазёр. Но хён прав, было бы замечательно… Я минутку постоял, воображая весёлый смех одногруппников, но вскоре опомнился. — Надо идти готовить, иначе вообще без завтрака останетесь. Я скрылся за дверью, оставив чёрный силуэт сидеть в той же позе на подоконнике, только теперь он действительно улыбался, представляя грядущий отдых. Теперь хён может каждый день смотреть отсюда на свои любимые облака. Такие же мягкие, нежные и чистые, как и он сам.  — Вукки, ты хотел бы летать? — Он как бы невзначай спросил это, но я с ним не первый год знаком, поэтому знал, что этот вопрос уже давно мучает моего соседа. Парень размешивал ложкой кофе в своей чашке, из-за чего время от времени слышался звон. — Хмм… Наверное, да. Тогда не надо было бы летать на самолётах и нервничать в аэропортах. — Нет, ты не понял, — он поднял свои глаза, взгляд которых проникает в самую душу. — Я говорю, хотел бы ты летать в небе рядом с облаками. — Что? Нет, —я залился смехом. Всё-таки он такой ещё ребёнок, что хочется подурачиться вместе с ним. — А я хочу, — он мило надул щёчки. — Облака, наверное, нежные. Очень мягкие… Как одеяло! Я бы хотел одним из них быть… Я бы тогда целыми днями летал по небу, а люди бы смотрели на меня и улыбались, — он бросил лукавый взгляд на меня, — но я бы всё-таки возвращался иногда. На ужин. — Йа! Вот пускай тебе твои звёзды или облака и готовят. А я буду кормить тех, кто рождён ползать, — я демонстративно надулся, как меня учил Сонмин, отвернулся и сложил руки на груди. — Сорри-сорри, пошутил. Ещё я буду прилетать по утрам, чтобы первым желать тебе доброго утра и пить твой кофе, — мы оба рассмеялись. Боже, как я любил его смех. Такой искренний, чистый. — Ладно, только не улетай сегодня. На ужин сделаю лазанью, — я встал из-за стола и начал искать нужные продукты, в то время, как он всё также сидел и наблюдал за мной, медленно отпивая горячий кофе. Ненавижу высоту, потому что он её любил. Ему нравилось забираться куда-нибудь повыше и смотреть оттуда то на людей, которые копошатся как муравьи, то на горизонт, пытаясь заглянуть за его пределы, то на небо, наслаждаясь прекрасным днём. Я всегда был рядом с ним. Изучал его выражение лица, его привычки, повадки. Любое изменение мимики парня заставляло моё сердце трепетать.  — Вукки, он сегодня прилетает, приготовь что-нибудь, — Итук просунул голову на кухню. — Ой, сегодня? Хорошо, хён, — я изобразил удивление. Конечно, это было игрой. Я даже обвёл сегодняшний день в календаре. С нетерпением ждал, отсчитывая время до его прилёта. Сегодня я хотел хёну сказать то, о чём думал уже давно. Завершил все приготовления, украсил комнату, вычистил клетку его любимцам, даже купил парню новое одеяло с облачками и черепашками (пришлось пол города объехать, пока я нашёл его) и книжку про звёзды. — Канин, переключи канал! - Хичоль кричал во всё горло, — Там сейчас программа со мной начнётся! Я вытирал чистые бокалы розовым махровым полотенцем, краем уха слушая их разговор. — Что? Включить новости погромче? — Енот весело бегал по гостиной от разгневанного Хичоля, иногда отвлекаясь на шуточки. — Сегодня самолёт потерпел крушение в аэропорту Южной Кореи, — скандировал голос диктора из телевизора. Очередной фужер был уже почти сухим, но он неожиданно выскочил у меня из рук. Я сначала не понял, что произошло. Все замерли, как вкопанные. Бокал разбился на тысячи маленьких осколков, как, казалось мне, моё сердце. Я не был уверен, чей звон услышал в тот момент. Одно было ясно точно: боль пронзила меня. Я медленно перевёл взгляд на гостиную, где телевизор уже показывал какую-то рекламу. Хичоль и Канин не дрались за пульт, они просто смотрели на меня с печальным видом, как бы выражая мне сочувствие. У них в глазах стояли слёзы, но они хотели казаться сильными. Всё вдруг начало кружиться, и я потерял сознание. Я здесь каждый раз плачу, не могу сдержать своих чувств. Тут сильнее ощущаю пустоту, в моей душе не хватает того тепла, который мог подарить только он. Каждый месяц прихожу сюда, чтобы проведать его, специально беру выходной, поднимаюсь на эту чёртову гору, чтобы побыть с ним рядом хоть немного. Забыть обо всём и встречать с ним рассвет, говорить, на что похожи его любимые облака, во время дождя рассказывать о прошлом, утверждая, что это капли на моём лице, а вовсе не слёзы, молча восхищаться закатом, а ночью рассказывать про звёзды. Ведь именно для него я стал изучать астрономию. Купил кучу книг и с того самого момента изучал их, чтобы когда-нибудь я смог про них рассказать. — Хён, у нас всё замечательно… Мы все дружные. Только Хичоль опять пакостничает… И Кю… — Я попытался сделать глубокий вздох, но он получился каким-то рваным, — Кю играет по ночам… Минни спать снова не давал… Хён, я… Я принёс тебе цветы… Сегодня лилии… Да, я знаю, что ты любишь цветы в горшках, но… Я вспомнил о тебе в цветочном… Сегодня небо прекрасно, правда? — я посмотрел наверх, пытаясь заставить слёзы прекратить предательски течь из глаз. Небо действительно сегодня было на удивление чистым, ярко-голубым. По нему лениво плыли белоснежные облака. Ему бы понравилось. — Хён… Ты же знаешь, да? Ты знал об этом… — я достал мятый листочек, где виднелись капли крови. На нём была нацарапана (именно «нацарапана», он боялся, что в ручке закончатся чернила в самый неподходящий момент, насколько я понял) в спешке корявым почерком надпись. «Я люблю тебя, Вукки, прости». Записку хён держал в руке до самой смерти, он хотел мне об этом сказать, но не успел. Эту бумажку мне отдали недавно… — Я тоже, хён, я люблю тебя… Слёзы всё никак не хотели останавливаться. Наоборот, они полились с новой силой. Если бы он был тут, он бы потрепал меня по волосам, обнял бы, улыбнулся и спросил: «Чего нюни распустил? Я же здесь, ты можешь на меня положиться.» Но его нет. И никогда больше не будет. — Йесон, я скучаю по тебе, — я на секунду улыбнулся, представив хёна рядом, но из-за слёз улыбка не хотела надолго задерживаться на моём лице. Я упал на землю и стал плакать рядом с его могилой. Я боюсь высоты, ненавижу её. Она отняла у меня самое дорогое в моей жизни. Я ненавижу её, ведь хён любил. Я люблю его, но из-за его любимой высоты мы не можем быть вместе. Мне осталось только кричать во всё горло, чтобы мой голос достиг его ушей. Его, Йесона, моего любимого облака.