Любовь без поцелуев

Новенькое здание медицинского центра ласкало взор одних и бесило других. Последнее, в основном, именно тех, кто не мог и мечтать там лечиться. Туда редко приходили, обычно приезжали. Вот и в очередной раз новенький, блестящий чёрный джип мощно и плавно скользнул под поднявшийся шлагбаум. Двое мужчин – один постарше, в отличном костюме, уже начинающий лысеть, но с очень внимательными глазами, и другой – в джинсах и свитере, темноволосый, с белым шрамом на щеке – взошли на широкое мраморное крыльцо. На контрольно-пропускном пункте тот, что со шрамом, оставил пистолет, поприветствовав специалиста по профилю. Бабулькам-вахтёршам и безмозглым «шкафам» в криво сидящих костюмах не было места в мире серьёзных людей и больших денег. А платный медицинский центр был частью именно этого мира. Коридоры благоухали синтетическими моющими средствами, пациенты, неважно, какого пола и возраста, облаченные ли в пижамы или спортивные костюмы, от молоденькой красавицы, не пожелавшей и в больнице расстаться со своим золотом, до полупарализованного старика в кресле-каталке, чьи морщины складывались в хищний оскал, единственный глаз сверкал, а на руках, если присмотреться, можно было заметить следы тщательно сведенных синих перстней, были окружены заботой и вниманием, которое можно получить только за деньги. Медсестёр, похоже, набирали в модельном агентстве. Старик не отрывал своего единственного глаза от этих двух, пока они не скрылись за одной из дверей. – Итак, – врач задумчиво посмотрел на лежащие перед ним бумаги, – теперь вы, Анатолий Владимирович Веригин, официальный представитель Станислава Евгеньевича Комнина, восемьдесят седьмого года рождения. Хорошо, хотя, конечно, я бы всё-таки предпочёл поговорить с его биологическими родственниками. – Единственный на сегодняшний день его биологический родственник – мать – не пожелала принимать участие в его судьбе, – холодно заметил Анатолий Владимирович. Не пожелала – это мягко сказано. Она даже отказалась приехать, чтобы официально подтвердить назначенное и оплаченное парню лечение. Пришлось под угрозами вытребовать у неё эту бумагу. Веригину вспомнился угрюмый бегающий взгляд и злой голос, в котором прослеживалась паника: «Да пусть он подыхает, чёртов урод! Знать его не желаю, наказанье божье, а не сын! Всю жизнь с ним были проблемы!» Попытки узнать, кто является отцом Стаса, ничего не дали. Одни говорили об изнасиловании, другие – о пьяном залёте. Но по поводу изнасилования никаких дел не заводилось. Биография самой Ольги Григорьевой тоже не представляла собой ничего интересного. В Москву приехала из какой-то захудалой провинции, собираясь «стать звездой», но так и не стала, конечно же. Сменила несколько мест работы. Родила сына, через некоторое время сдала в детдом, потом забрала. Родила ещё одного ребёнка. Отправила старшего сына в школу-интернат, в которую неофициально сплавляли проблемных детей. В личном деле Стаса, присланном из интерната, было написано, что он крайне жесток, агрессивен, неуправляем, склонен навязывать всем своё мнение, ограничен и невнимателен. И много всякой всячины. Однако Веригин-старший не очень-то полагался на мнение психологов, в глубине души считая их шарлатанами – сильно же они «помогли» Максиму! – Да, конечно, – доктор кивнул, – только то, что мы обнаружили… Это выходит за рамки лечения и реабилитации после огнестрельного ранения. У молодого человека целый комплекс проблем, связанных с дефектами гормонального развития. – Да ну, какие ещё дефекты, нормальный парень, всем бы такими быть! С пробитым плечом на крышу влезть и держаться там до последнего! Такое не каждый здоровый мужик выдержит! – Да, – доктор кивнул. Как объяснить этому… бизнесмену то, что организм человека устроен очень тонко, что высокий рост и косая сажень в плечах – не признак здоровья. – Именно поэтому он смог. У молодого человека редкое и, очевидно, врождённое отклонение – преизбыток некоторых гормонов. Проще говоря, его организм сам себя накачивает стероидами. Он выглядит физически более развитым, у него высокий болевой порог, как он сам рассказал, в стрессовой ситуации он почти не чувствует боли. При этом в личном деле, которое я получил из интерната, где молодой человек проживал, неоднократно упоминалась агрессия, порой несоразмерная с раздражителем и даже немотивированная. – Да уж, там напишут… – Без сомнения, – доктор бросил взгляд на лежащие перед ним листы, – никто толком не занимался с ним. В дошкольном возрасте ему ставили ЗПР, он не разговаривал до четырёх лет – это определённо симптомы нарушения работы головного мозга. А его просто отправили в группу к умственно отсталым и махнули рукой. В то же время при личной беседе я не мог не отметить, что Стас Комнин обладает довольно развитым интеллектом, у него отличная фотографическая память. Интеллект почти не пострадал, но психическая составляющая… Я, конечно, понимаю ваши чувства – он спас вашего сына, но… – доктор замялся. – Что «но»? – Понимаете, он не испытывает никаких отрицательных эмоций, зная, что убил двух человек. Наш психолог пыталась с ним поработать. Юноша спокойно рассказывает о себе, о своём детстве, о жизни в интернате, но почти никогда не упоминает свою семью. Ни мать, ни сестру, ни отчима. Они появлялись только как непосредственные участники каких-то событий. Гораздо больше и подробней он рассказывал о себе, о своих друзьях… О вашем сыне он говорить отказался. Как поняла психолог, молодых людей связывают довольно близкие от… – доктор осёкся под тяжелым взглядом сидящего напротив человека. Видимо, как и странный пациент, бизнесмен Анатолий Веригин считал, что отношения между молодыми людьми – не то, о чём стоит говорить вслух. – Как я уже говорил, интеллект у молодого человека развит, ему свойственно и абстрактное мышление, и логические построения. А вот в эмоционально-личностной сфере… У него крайне узок сектор, как бы вам сказать… Душевных привязанностей. Он не испытывает вины за совершенные им проступки, о которых было сказано в его личном деле, отказывается обсуждать те, за которые он не понёс наказание. Он не пожелал видеть свою мать и не высказал признаков расстройства, когда узнал, что она не пришла навестить его. Он, как бы это поточнее выразиться, не видит ни положительного, ни отрицательного окраса вещей и поступков – только успешность. То есть, он может сказать, какой поступок социально приемлем, а какой нет, но его собственные оценки поступка… – Покороче можно? – Если покороче, – доктор поправил очки и нервно выровнял стопку листов, – то у нас есть все основания подозревать, что Станислав Евгеньевич Комнин, кстати, он упорно требует, что бы его фамилию произносили именно так, страдает психопатическим расстройством личности. Неизвестно, влияние ли это гормонов или он от рождения такой. В любом случае, если вам интересно, ничего хорошего молодого человека не ждёт. Повышенное количество тестостерона и прочего дадут осложнения на весь организм, он полностью перестанет себя контролировать и… И может случиться, что угодно. К тому же, у него критически низкий уровень меланина в организме, впрочем, это и так ясно, ему только в глаза поглядеть стоит, – доктора передёрнуло. – Именно поэтому я хотел поговорить с кем-нибудь из родственников. – Ясно. Это лечится? – Это корректируется. Нужно очень сложное и достаточно дорогое лечение. Анатолий Владимирович вспомнил грязный двор, тёмный вонючий подъезд, убогую квартирку, где въевшаяся старосовковая обстановка была слегка разбавлена современным дешёвым китчем, и её обитателей, смотревших на него и двух телохранителей кто со страхом, кто с паникой, кто с завистью. Этот парень спас его сына. Его единственного сына. И, заглядывая в недалёкое будущее, и его самого. – Хорошо. Я оплачу. Анатолия Владимировича Веригина нельзя было назвать трусливым человеком, ему слабо были свойственны душевные движения вроде стыда или смущения, но когда он подошёл к двери палаты, ему стало немного неловко. Этот парень… Этот Стас…С его собственным сыном, с Максимом… Нечто подобное он испытывал очень давно, совсем ещё ребёнком, когда узнал доподлинно, как именно появляются дети. Неприятно было думать, что его собственные родители… Но он не позволил себе даже намёка на страх или слабость. Палата была может и не люкс, но чрезвычайно комфортабельная. С отдельным санузлом и телевизором. С достаточно большой кроватью, чтобы Стас Комнин мог с удобством лежать, не сгибаясь в три погибели. Увидев вошедшего, он выключил телевизор и сел. Стас и раньше видел отца Макса, но как-то вскользь, а сейчас рассматривал в упор, с интересом. Анатолий Владимирович был не сильно похож на Макса – Макс был куда красивей, выше, стройней, с более тонкими чертами лица. И всё же видно было, что они родственники. – Добрый день! – Добрый. У небольшого столика, где красовалась ваза с фруктами, стоял стул. – Как ты тут? – Хорошо. Анатолий Владимирович, как когда-то (хотя он, конечно, и не знал об этом) его сын, выдержал взгляд Стаса, хотя и испытал некий дискомфорт. «Недостаток меланина» звучит научно, но не выражает того странного чувства, которое охватывает человека, впервые встречающегося взглядом с Комнином, – короткая холодная судорога где-то в глубине естества. Как будто видишь перед собой что-то не вполне человеческое. – Ну и чем ты тут занимаешься? – он никак не мог начать разговор, да и что тут говорить? Такой идиотской ситуации сто лет не выдумаешь. Каждый раз, когда Макс, как будто назло ему, связывался со всякими мерзкими придурками, ему хотелось их убить. В основном мрази, и мужчинами называться-то недостойные, пидоры манерные! Но вот сидит перед ним такой же… Нет, не такой. Было в этом парне что-то странное. Несмотря на то, что это всего лишь проблемный подросток из нищей семьи. – Да так, – Стас сидел на кровати. Из-за повреждённого плеча он не мог принять свою любимую позу – колени раздвинуты, руки сцеплены на затылке, поэтому пришлось просто положить руку на колено. – Здесь есть тренировочный зал и бассейн. Некоторые, ну, из пациентов, ничего такие, нормальные. Поговорить, там, можно. Ну, телек смотрю, читаю, – он кивнул в сторону стола, где лежало несколько книг, в основном, энциклопедий с яркими иллюстрациями. Такие дарят детям, чтобы они их полистали и навсегда поставили на полку, но Стас, похоже, находил их интересными. Анатолий Владимирович мельком увидел надпись «Оружейная палата» на одном из корешков. Его взгляд зацепился за вазу с фруктами. Зелёные яблоки и грейпфруты. – Кто сюда эту кислятину притащил? Нормальных фруктов, что ли, нет? – Да не, нормально. Я сладкие фрукты не ем. Вообще сладкое не ем. – Почему? – Не нравится. – А… Может тебе что-то надо? Ты говори, не стесняйся. Мать, там, увидеть, сестру… – Нет, нафиг, – Стас тщательно подбирал слова, стараясь не материться. Всё-таки это отец Макса. – Ну, может из интерната моих корешей, там, Вовчика, Рэя, Банни, Игоря. – Хорошо, я поговорю с врачом и с директором. – А где Макс? Что с ним? Внезапно Анатолий Владимирович пожалел, что не оставил своего телохранителя в коридоре. Он был сильным человеком, российским бизнесменом, прошедшим жестокую школу жизни, он сталкивался с потерями и предательствами, постепенно обрастая непробиваемым панцирем. Почти непробиваемым. – С ним всё хорошо. Он сейчас за границей. – В Англии? Стас не изменился в лице, не побледнел, не дрогнул голос. Просто сгустилось что-то в воздухе. – Нет, в США. Я отправил его пока к матери. В этот момент оба мужчины поняли, что до этого Стас был на взводе и только после этих слов расслабился, угол рта дрогнул. – Я-я-ясно. Кто это был там? Которые нас тормознули? Что им было от Макса надо? Анатолий Владимирович чуть не поморщился – этот семнадцатилетний пацан говорил и вёл себя так, будто слов «нет» и «не твоё дело» для него не существовало. Теперь понятно, почему директор так его не любил. – Это не твоя забота. Не беспокойся, я сделаю всё, чтобы максимально оградить тебя и Макса от этой истории. Можешь не бояться, никто не будет заводить на тебя дело. Больше тебе знать не нужно. Стас прищурился – он и не задумывался об этой стороне вопроса. Он сделал то, что именно ему казалось правильным, и ему было абсолютно плевать на людей, которых настигли в темноте его пули. Он защищал Макса и себя. Моральной же стороны для него просто не существовало. В конце концов, это не первые в его жизни трупы. – Нужно. А я расскажу, что стало с Мразью, ну, с физруком нашим. – Я знаю. Повесился, пидор старый, на своё счастье, а то бы я его собственные яйца жрать заставил! Он бы у меня собственным дерьмом блевал! Стас перевёл взгляд на другого мужчину, стоящего около двери. Ему понравилось, как тот стоит, – ровно, не шевелясь, но не напряженно и не расслабленно. Кажется, именно он тогда первым вбежал на крышу, хотя последние минуты, которые Стас провёл в сознании, были уже абсолютно бредовыми. Он отчетливо помнил только, как Макс начал смеяться, – своим странным смехом, который звучал страшнее плача. Всё это время Стас больше всего боялся, что после этого всего Макс сойдёт с ума. Или навсегда уедет, чтобы не иметь ничего общего со страной, где его чуть не убили. – Нет, – спокойно ответил он, разглядывая мужчин. Он нечасто, даже, скорее, никогда не видел таких «серьёзных» людей, даже родители Вовчика не произвели на него такого впечатления, и теперь Стас с интересом юного натуралиста следил за их реакцией. – Я его убил. Пришёл к нему, принёс водку, типа, выпить вместе. Жахнул туда димедрола, он никакой стал, завернул его в одеяло и в петлю сунул, а потом одеяло убрал. – Вроде же его племянник говорил, что он один сидел? – осторожно спросил Анатолий Владимирович. История была правдоподобной и в то же время – фантастической. Стас кивнул. У него было время подумать над этим. – Он знал, что это был я. И знал, что если проболтается, я его в живых не оставлю. Он, кстати, сбежал из больницы. Анатолий Владимирович вспомнил слова врача. Этот парень вообще понимает, что говорит? Он, взрослый человек, бизнесмен, ни разу не убивал кого-либо своими руками. А этот? – А зачем? – Сильно борзый стал, к кому не надо полез. – Стасу не очень хотелось полностью рассказывать о своих проблемах, особенно упоминать некую кассету. – Были причины… Анатолий Владимирович сел на стул и устало вздохнул. Ну вот как его любимый, его единственный сын связался с… полным отморозком? А с другой стороны – не будь этого отморозка, он бы лишился всего – сына, жизни, денег… – Я давно развёлся с матерью Максима. Это долгая, неинтересная история. Больше я в брак вступать не хотел – и Максу мачеха не нужна, да и разочаровался я в женщинах. Недавно вот нашёл одну – вроде приличная баба, никаких понтов дешёвых. Всё говорила, что ребёнка хочет. Ну и вроде… вроде получилось у нас. Я, как лох последний, повёлся. С Максимом-то мы уже давно ссорились, он как будто всё делал мне назло. Да вот только не было никакого чуда. Короче, поначалу план был такой – похитить Максима, а его вещи подбросить какому-нибудь трупу, который опознать было бы сложно… – Ааа… Теперь понятно, почему их заранее украли… Чтобы они выглядели, как давно лежавшие. – Максима… Моего сына… Сначала они планировали убить. Но их сгубила жадность. В случае его смерти деньги наследовала бы его мать, а сумма там не маленькая. К тому же, Максим стал поговаривать, что не уедет в Англию. Оставаясь здесь, он запросто мог бы потребовать анализа ДНК. Поэтому план изменился. Его решили похитить и подсадить на наркотики. В это же время со мной случился бы какой-нибудь несчастный случай, разумеется, после того, как мы с этой стервой заключили бы брак. Я не тот человек, – Анатолий Владимирович вздохнул, – чтобы не обеспечить жизнь матери своего сына. Итак, я в гробу, Максим недееспособен, а потому эта тварь становится его законным опекуном. В отличие от Алисы и Бэллы, она ему «официальный родственник», – мужчину передёрнуло. – Для осуществления этого плана какой-то якобы родственник этой шлюхи устроился сменным водителем у меня. Я не знаю точно, но подозреваю, что каким-то образом они – там была не только эта сука, но ещё целая толпа пидоров, которые поганку мутили, – подставили Ромку Сен… Тьфу ты, Фрисмана. У него, конечно, крыша едет по-страшному, но он за Максимом приглядывает. Вот так и вышло. Меня в городе не было, Витька вернулся на день раньше, чем они думали. И всё бы у них, блядь, получилось, если бы в машине вместо тебя какой-нибудь пидор томный сидел. Им когда на тебя ориентировку дали, сказали только, что высокий, белобрысый. Ну и решили, что это его одноклассник, то ещё уёбище. Вот так-то, блядь. И верь после этого бабам! – Да нихуя им, сукам, веры нет, – охотно подтвердил Стас. – Так и чего с этой падлой стало? – Да так… Женщина она уже немолодая, выкидыш на почве стресса, ну и летальный исход. Нихуя ребёнок не от меня был, а от какого-то левого ёбаря. Я ради этой бляди собирался сына за границу отправить, а она… – Понятно. Виктор Степанович с интересом смотрел на этих двоих, особенно на Стаса. Он помнил, как бежал по лестнице наверх и услышал выстрелы. Потом, осмотрев дверь, удивился, насколько точно парень ухитрился прострелить замок. Он знал, что в ситуациях сильного стресса организм бросает на амбразуру все имеющиеся ресурсы. Что будет, если научить человека пользоваться ими в любое время? Стас, при всех своих странностях, не был безмозглым отморозком. Более того, он явно стремился к саморазвитию, это чувствовалось. Анатолий Владимирович думал о том, что чуть не потерял сына, и что по гроб жизни должен этому странному парню, по которому не то психушка, не то зона плачет. И что он, стреляный воробей, чуть не повёлся. Развели, как последнего лоха! Стас представлял себе город, который видел только на экранах, как и почти всё в этой жизни, и Макса там. Как он гуляет между небоскрёбами, заходит в кафе, свободно говорит с иностранцами… Он жалел только о том, что не удалось самому поубивать всех, кто превратил его самый прекрасный день жизни в кровь, грязь и страх. Стук в дверь нарушил неловкое молчание. Это медсестра звала Стаса на очередной сеанс физиотерапии. Скомканно попрощавшись, Анатолий Владимирович вышел из комнаты вместе с телохранителем, однако их путь пролегал в одну сторону и только в холле они разошлись. Полупарализованный старик так и сидел в кресле, его длинные, высохшие пальцы скребли подлокотник. – Заметил этого типа в кресле? – спросил Веригин-старший у своего телохранителя, когда они шли к машине. – Это Староверов. Сколько же ему лет? А ведь жив, курилка, хоть и покушались на него сколько раз… Тот ещё тип… Странный он, этот Комнин. И страшный. Давно таких не встречал, – мужчина помассировал виски. – Тогда ещё… Он не договорил. Он должен быть сильным и уверенным в себе. Он ни за что бы не признался никому, да и от себя гнал эти мысли, но ему упорно казалось, что он уже видел Стаса. Видел давным-давно. Ложная память, дежавю? Нет, это просто переутомление. – Комнин, – задумчиво произнёс его спутник, выруливая со стоянки. – Была в Византии такая династия – Комнины. Через И. Всё-таки когда-то давно он учился на историка. Старик в кресле смотрел вслед ушедшим и думал о том, что у старых грехов длинная тень, и что ничего не вечно и не ново под луной. Ещё он подумал о том, что можно попробовать поговорить с парнем. Вот только он немного подремлет, чтобы восстановить силы. Совсем недолго… веки такие тяжелые… Больше Андрей Староверов, по кличке «Старый», не просыпался. Рейс «Москва - Нью-Йорк» завершился и встречающие вытягивали шеи и вставали на цыпочки, поскорее желая обрести своих долгожданных, чтобы вписать их из шредингеровской неопределённости в свою реальность. Среди них стоял и мучился от нетерпения симпатичный молодой человек, едва ли не прыгающий на месте. Люди посматривали на него с улыбкой – так ждут только возлюбленных. Но вместо красавицы появился парень – высокий, крепкого телосложения, в тяжелой байкерской куртке, совсем новой, но уже поцарапанной, с небольшой кожаной «заплаткой» на плече. Они встретились взглядами и больше не отводили глаз. Люди смотрели на них, большинство – с брезгливым любопытством. Они шли друг к другу, сейчас они существовали только друг для друга и были счастливы. Но они так и не поцеловались. Не здесь. Хоть и считалось, что Макс «уехал к матери», жил он в гостинице. По вполне понятным причинам. Сложно изображать из себя красавицу «лет тридцати, не больше», когда рядом твой семнадцатилетний сын. Макс ничего не имел против. С женщиной, которая много лет назад обещала приехать на его день рождения, да так и не приехала, его не связывало ничего и менять это он не хотел. Стас никогда не жил в гостинице и сейчас с интересом рассматривал номер. В последнее время его жизнь изменилась так круто, что он не успевал анализировать происходящее. Он вырвался из бесконечного лабиринта плохо покрашенных стен интерната и наслаждался миром – большим миром, где ничего не жмёт и не давит. Он примерял его на себя, как взрослую одежду. Мир, оказывается, был огромен и ярок, и в нём много всякого разного и множество способов это получить. И самое главное, был Макс. Всё остальное было вокруг. – То есть, ты точно передумал? Они валялись на постели голые. Это было просто потрясающе, вот так лежать вдвоём и знать, что никто не помешает, никуда не надо, что впереди ещё целая ночь. А потом день и другой, и третий – целая вереница таких дней. – Да, – рядом со Стасом было уютно. Макс гладил его по груди, слегка касаясь недавно затянувшегося шрама. – Понимаешь, я как-то понял в эти дни… Понимаешь, у моего отца нет никого, кроме меня. Я вёл себя, как мудак распоследний, и вот к чему это привело. Знаешь, мне никогда не приходило в голову, что мой отец стареет, такие вещи просто не замечаешь, я только и думал, как он мне всё запрещает и, типа, жить не даёт. Ну и чем всё закончилось? Сиди в машине не ты, – он слегка коснулся губами отметины на плече, – я бы сейчас валялся обдолбанный и, скорей всего, изнасилованный какими-нибудь уродами, чтобы ещё до кучи ВИЧ подхватить, а отец обзванивал бы морги и всех моих друзей и молился, чтобы это был мой очередной загул и в конце концов я снова вернулся. Если бы не ты… На отца это всё сильно подействовало. Я должен быть рядом с ним. – А я – рядом с тобой. – Стас перевернулся на бок. – Знаешь, если бы ты всё-таки уехал в свою хренову Англию, я бы всё равно тебя нашёл. Неважно, где и как. – Кста-а-ати, – Макс буквально сполз с кровати и пошёл к зеркалу. Стас любовался им – высоким, стройным, обнаженным, в шикарной спальне. Это всё было слишком невероятным. Кто-то другой может сравнил бы со сном, но Стас никогда не видел снов. Всё окружающее было реальным – и потому особо потрясающим. – Когда я пришёл в себя, мне отдали вот это, – на ладони Макса лежало кольцо. То самое, с хризолитовым сердцем. – Это твоё? – Нет, – Стас тоже встал и обнаженным подошёл к окну. За окном был ночной Нью-Йорк – свет, движение, звук. Когда-то давно он смотрел на отблески фар за окном и думал, как это, наверное, интересно – ехать куда-то ночью. – Это твоё. Я тогда зимой купил его, всё думал подарить, а потом уже решил, что потерял. Думал купить настоящее, там, с бриллиантом. – Да нафиг бриллианты! – Макс улыбнулся. Стас смотрел на него и понимал, что, если надо будет, он будет грызть землю, рвать глотки, убивать, ловить пули своим телом, чтобы Макс продолжал так улыбаться и только ему. – Кстати, я тут подумал… Красный камень казался почти чёрным. Тонкие, обхватывающие его алмазные паутинки, наброшенные крест-накрест, едва сдерживали его. – Как там говорится? В горе и в радости, в богатстве и бедности… – Он взял Стаса за руку. Он думал об этом с той самой минуты, как увидел кольцо с зелёным камнем, в душе готовясь к тому, что Стас посмеётся над ним, что он ошибся. Нет, всё верно. Он долго придирчиво выбирал, думая о том, что именно подойдёт и, когда увидел его - простое кольцо из белого золота с тёмно-красным прямоугольным камнем, понял, что это - оно.– В болезни и здравии… Он протянул Стасу руку и кольцо с зелёным камнем скользнуло на его палец. – Обменяемся кольцами... Жених, можете поцеловать жениха… Они целовались, а за окном электрическим пожаром горел Нью-Йорк. – Ты не представляешь, как я этого боялся, – Макс прижался к Стасу, откидывая голову ему на плечо. – Я, наверное, и тогда на крыше меньше боялся, чем сказать тебе, что я тебя люблю. – Почему? – Стас обнял его покрепче и подумал, что никуда больше не отпустит. – Не знаю. Наверное, потому что раньше говорил кому попало и как попало. Не верил в любовь, а оказалось, она есть. Это как баловаться с заклинанием, а потом выяснить, что оно действует. – Макс, какие, нахер, заклинания? Вечно ты что-нибудь как сморозишь… Ты любишь меня, я люблю тебя и похуй на остальных. Ты же помнишь, что я говорил? – «Никогда не извиняйся», о да! – Перед нами никто и никогда не извинялся, – руки Стаса, сведённые у Макса на груди, медленно поползли вниз, – похуй на всё и всех! – Ммм, как насчёт потрахаться с видом на ночной Нью-Йорк? – Вот ещё! Я предпочитаю трахаться с видом на тебя. Хотя, впрочем, можно совместить. Макс опустился на колени, по-прежнему глядя Стасу в глаза. В эту минуту ему казалось, что он не выдержит такого счастья. Он был влюблён и был любим, весь мир был его. А через три дня они будут во Флориде и Стас наконец-то получит своё море.

Если у ввас есть хоть капля милосердия, пройдите по этой ссылке https://vk.com/club85298491?z=photo-85298491_426497887%2Fwall-85298491_793