Любовь без поцелуев

То, что случилось дальше, я помню плохо. Иногда, напрягаясь и слушая других (в основном Стаса, конечно), мне удаётся восстановить всё произошедшее, но в те минуты я ничего не обдумывал и не анализировал. Это была паника – чистая, без каких-либо мыслительных проблесков. Последнее, что я помнил действительно, – как держу Стаса за руку, в голове крутится «Всё, что меня касается, всё, что тебя касается…» и редкие фонари обдают нас волнами электрического света. А потом машина останавливается. Ещё – короткая досада: «Мы ведь ещё не доехали, неужели машина слома…» А потом был резкий свет со всех сторон и я захлебнулся холодным воздухом, когда меня рванули из машины и заломили руку за спину. Удар по голове я пропустил, всё просто закружилось вокруг и меня затошнило. Вырваться было невозможно – держали крепко, яркий свет слепил глаза. Фонарь качнулся и первое, что я увидел, был Стас. Он стоял напротив с заломленными руками, по бледному лицу текла кровь. И звуки, звуки – кажется, слух начал ко мне возвращаться. – … нет, это такой высокий, белобрысый. Что? Понял, хорошо. – Что за хуйня? – в горле пересохло и язык слушался плохо. Я пытался понять, что такое произошло. Чьи-то руки прошлись по телу и я скорее догадался, чем почувствовал, что мне выворачивают карманы. То же происходило со Стасом, я даже видел, как мелькнул мой подарок – сотовый телефон. Видимо, Стасу пришлось хуже, чем мне, – его держали двое, он смотрел куда-то вниз. – Ну, так чего, куда второго? – Сказали, за город вывезти и бросить. Эй ты, пидор! Да это же наш новый водитель, что такое? Что происходит? – Ты живой? Слушай меня сюда! Стас поднял голову и посмотрел. На меня. – Эй! – голос подводил, во рту всё пересохло. – Ты чего творишь, ты… В голове зазвенело, показалось, что на виске разошлись кости от удара. – Сади его в тачку, а этого, короче… Смотри, пидор… От следующего звука мне поплохело сильней, чем от удара по голове. Пистолет. – Вякнешь хоть что-нибудь и ты поко… И начался ад. Что именно случилось, я не понял – заметались фонари, грохнуло два выстрела, кто-то заорал, что-то упало на машину, ещё выстрел и ещё, и тот, кто меня держал, исчез, а меня резко сдёрнуло с места и потащило в темноту. Не было даже секунды, чтобы вдохнуть, я запнулся, упал, колени обожгло, меня снова вздёрнули, толкнули, выстрел, я оглох, толчок в спину, поворот, ещё поворот… – Блядь, тупик! Меня трясло, я не мог отдышаться. Стас стоял рядом – кровь на лице размазана ладонью, в руках – пистолет. – Блядь, да что же это… Ага, вон! – Что, господи, Стас, что происходит, что делать, о господи... – у меня застучали зубы. Творилось что-то совершенно страшное и больше всего на свете мне хотелось куда-нибудь забиться и ждать, что всё пройдёт, что мне помогут… Никого не было, только ночь, незнакомая темнота, крики людей, напавших на меня. Мамочки, да что же это такое, почему это происходит! Что-то текло по щеке – или слеза, или кровь… – Туда! – Стас кивнул на стену. Куда? Что это вообще? Это же не жилые дома – ни подъездов, ни нормальных окон, господи, что же делать, да что же это… – Куда? Стас, господи, что нам делать, тут некуда, – я искал хоть что-то, куда можно спрятаться, переждать, – какие-то стены, обрушенные плиты крыльца… может под них? Дверь заколочена – но может, не совсем? Вместо окон – стеклоблоки, их не выбьешь, да и высоко. Господи, я согласен даже на канализационный люк! Я понимал, что сейчас засмеюсь. Буду сидеть, плакать и смеяться. – Макс, Макс, ёб твою мать! – удар в солнечное сплетение вышиб мне остатки воздуха из легких. – Туда смотри! Там лестница, видишь? О чём это он? Какая лестница? Зачем лестница? – Давай, ну! – он дёрнул меня за руку и я почувствовал, что рука у него скользкая, – он всё вытирал ей бегущую по лицу кровь. В другой руке у него был пистолет. Откуда у него пистолет? – Хватайся и сразу вверх! Не оглядывайся, соберись, ёб твою мать, они щас срастят, куда мы съебались! Я не успел ничего ни сказать, ни подумать – меня подкинуло в воздух. Перекладины пожарной лестницы оказались совсем рядом и я вцепился в них – это был шанс убежать, наконец, спрятаться… В побитых стеклоблоках я видел отблески фонарей – нас искали. Ржавчина и остатки краски сыпались мне на лицо, ладонь, испачканная кровью, скользила. Быстрей, ещё быстрей, я смогу, я сбегу! И только когда лестница заскрипела и вздрогнула, я вспомнил о Стасе. Его подсадить было некому, даже я бы этого не смог. Но Стас забрался на лестницу, и хоть она скрипела под нами, хоть и вылетел один из болтов недалеко от моего лица, но лестница выдержала. Из последних сил я забрался на крышу, помогая Стасу, который тут же распластался, ткнув меня лицом в лохмотья рубероида, и через секунду-две в тупике, куда мы забежали, замелькали фонари. – Отползай, быстро! – прошипел Стас мне в ухо. И я пополз, чувствуя, как обдираю одежду о старую крышу, как впивается мусор в содранную на коленях кожу. Наконец мы доползли до укрытия – видимо, выхода на крышу, там была дверь, кажется. Стас привалился к стенке и снова не столько вытер, сколько размазал по лицу кровь. – Бля, твою мать… Макс, расстегни мне куртку… Бля, рука немеет, сссука… Да осторожней, бля! У меня тряслись руки, я еле ухватил собачку и всё же кое-как расстегнул. И почувствовал, что шершавая поверхность крыши накренилась, как палуба тонущего «Титаника». Большая часть рубашки Стаса была залита кровью. Из разбитой брови столько не вытечет. – С-с-стас, ч-что… – Подстрелили, бля… Снимай куртку, потом рубашку. – З-за… – Перетянуть эту хуйню! Тихо-тихо давай, вот так. Тут было не темно, где-то вдалеке горели фонари, целая река искусственного света, там были люди, свет, жизнь, кто-нибудь, кого можно позвать на помощь, чтобы это закончилось, о господи, чтобы кто-нибудь пришёл и что-нибудь, наконец, сделал, ну, не я же должен… – Тебе не больно? – рубашка была тяжелой от крови, на майке почти не осталось сухого места. Кровь… Так много крови… – Не… – Стас вдохнул поглубже, – неприятно, но пока не больно. Давай же, так, вот, держи… Что это? А, да, маленький брелок-ножик, я помню его… – Отрежь полосу и перетяни… Нет, не так, сильней, не здесь, бля, чему тебя на ОБЖ учили? – У меня не было ОБЖ, – смех подбирался всё ближе, в глазах мутнело от слёз. Я чувствовал запах крови, она была тёплой, тёплой и липкой. Трясущимися руками я пытался перетянуть Стасу плечо. Вдруг яркий столб света появился из-за края крыши, прошёлся туда-сюда. – У меня б-б-было это… эт-то… – Тихо! Блин, затягивай ещё туже и ещё… Теперь ползи и постарайся посмотреть, там они или нет. Стас сидел в одной майке, пропитанной кровью, в левой руке у него был пистолет. И я пополз по-пластунски, по грязной, холодной крыше, почти прижимаясь к ней носом, чувствуя, как по щекам катятся слёзы, как к лицу прилипает грязь и птичье дерьмо. Поморщился – расцарапал руку об что-то острое. Наконец высунулся. Они никуда не ушли. Сложно было сказать, сколько их, – я начинал считать и сбивался. Кто они? Что ИМ от меня надо? Почему с ними наш водитель, ведь он должен был меня защищать… Они все должны меня защищать! Эти внизу толпились у заколоченной двери и, похоже, она и правда была некрепко заколоченная. Наверное думают, что мы внутри. Вот и хорошо. Пусть ищут нас там, а мы пока посидим и потом, когда они уйдут, тихонечко сбежим и… Стас истечёт кровью. Эта мысль пришла мне в голову, когда, наконец, меня уже нельзя было увидеть снизу, и я встал на колени, счищая с лица и рук грязь. Он не доживёт до утра, он, наверное, с такой раной вообще через полчаса загнётся. В него стреляли! Это не порез, не ссадина, ни даже надрезанные вены. Он весь в крови. Меня затошнило. – Ну чего? – Стас по-прежнему сидел, привалившись к стене. – Они там? – Да. – Хуёво. Надо отсюда сваливать. Помоги мне встать… Так, пошли посмотрим, что там с другой стороны. Я уже не обращал внимания ни на холод, ни на кровь, ни на грязь. Кое-как мы подошли к другому краю крыши. Это был не жилой район, а какая-то заброшенная промзона. Я отрешенно смотрел на все эти полуразвалившиеся корпуса, побитые узкие окна, трубы. – Хрен знает, что за место! – Стас опирался на меня, пистолет он по-прежнему держал в руке. Я как-то сразу понял, что это не тот, который я ему подарил. Откуда? – Знаешь, где мы? – Да откуда… Москва здоровая же… А это хрен знает какие еб-б-беня… – Вон, глянь вниз, видишь, труба, вроде? Если спрыгнуть на неё и дойти вон да той хрени – можешь спуститься? Я проморгался, пытаясь понять, куда показывает Стас. Паника ушла, и теперь я чувствовал себя как во сне, когда уже не понимаешь, насколько всё бредово. Что за хрень? А, вон та ржавая, с косыми перекладинами? Да хоть с закрытими глазами. Но… – Я не смогу спрыгнуть на трубу. Слишком темно, я её еле вижу… – Я тебя подстрахую, – Стас присел на край. – Тащи куртку мою сюда. За неё… чёрт… зацепишься и спустишься. – А ты удержишь? Даже света отдаленных фонарей хватало, чтобы понять, – Стасу совсем плохо. Кровь казалась чёрной на бледном лице. – Придавлю собой. Я же вешу дохера и больше. Куртка была тяжелая, изнутри тоже запачканная кровью На правом плече была опаленная дырка. – Давай, я встану на колени на рукав, а ты… ох, чёрт, башка кружится… встанешь на другой и спустишься. Ты сможешь, я же… – он вдруг замолчал и ухватился за меня, – я же помню, как ты через забор тогда… перепрыгивал. – Я… А ты как? Сам спрыгнешь? – Я не смогу. Я… Давай скорей, пока я не вырубился. – Ты что, Стас! Ты, ты… Ты – нет, всё нормально будет, сейчас мы спустимся… Я тебе помогу. – Нет, – Стас уронил голову, но тут же поднял, – я не смогу. Я тут останусь. Они подумают, что я дохлый, им ты нужен, не я. Если что, там ещё патроны остались. – Стас, у тебя кровь не останавливается! Ты что, не понимаешь?!! – Блядь, Макс, не ори так, услышат. Спускайся и съёбывайся подальше, вызывай там ментов, скорую, пока они не поняли, где я. – Стас, я… – В глазах снова всё расплылось. Я должен что-то сделать, я должен… Стас ранен, а я даже не знаю, где мы. Я не знаю, что мне делать. Захотелось встать и заорать прямо в небо: «Господи, что мне делать?!!» Может, правда попробовать сбежать и понадеяться, что я успею до того, как Стас… А куда бежать? Я ещё раз оглядел пейзаж. Стоп, что?.. Вот эта полуобрушившаяся стена и здание, напоминающее гигантскую лестницу из трёх ступеней? Сейчас, в темноте, её плохо видно, только как чёрный силуэт но фоне неба, но… – Стас, ты меня слышишь? Он поднял голову, я видел, что его ресницы слиплись от крови. – Блядь, Макс, я тебе говорю… – Стас, я знаю, где мы, – я сел рядом, на его куртку. – Это то место, где я занимался паркуром осенью. Только… ох, бля… Я не знаю, что это за место. – Чего? – Стас сплюнул. «У него кровь во рту. О господи, а вдруг у него лёгкое задето?» В голове мелькнуло «Лангольеры», слепая девочка, которую не удалось спасти… Нет, я должен. Я должен перестать трястись. Какого чёрта эти не уходят? Ни один не появился с той стороны, значит они ищут нас в здании. Пусть ищут. – Я… понимаешь, я.. Как ему объяснить, что тренироваться сюда мы обычно ездили со Спиритом, он называл водителю, куда ехать, пока я сидел и изображал из себя оскорблённую невинность? Мне захотелось надавать себе пинков. Смех вырвался помимо моей воли, я не успел его проглотить – идиотское хихиканье. – Я, понимаешь, ой, х-хи, никогда не задумывался, куда я еду, ой, не могу…. Хи-хи-хи… Меня везли, а я… – Кто… – голос у Стаса звучал особенно хрипло, – кто знает? – Да много кто… Спирит, Алькатрас, наш начбез, другой водитель, да какая, хи-хи-хи, разница? – Слёзы, смывая с моего лица грязь, затекали мне в рот. – У нас всё равно телефонов нет… – Там, – Стас отполз со своей куртки, неловко завалился на бок, – в кармане, внутри, с левой стороны, кажется… Глянь… Там был телефон. Старый такой, размером чуть ли не с рацию, с маленьким экраном, с полустёртыми кнопками. Телефон. Господи, телефон! – Там, включи… – Стас пытался сесть ровно, помогая себе левой рукой. – Пин-код с другой стороны нацарапан… Он должен включиться. Я глазам своим не верил. Телефон! Ну, конечно, кому бы пришло в голову, что у человека может быть два телефона. Это просто чудо божье, не иначе! – Откуда? – я жал на кнопку, молясь неизвестно кому и чему, чтобы этот брусок работал. – Да так… Отобрал зимой… у каких-то чмошников. Господи, храни компанию «Нокиа»! Теперь всё зависит от меня. Я посмотрел на Стаса. Он сидел, привалившись к стене, закрыв глаза, по-прежнему держа в руке пистолет. Кажется, кровь из рассеченного лба перестала течь. Давай, Макс! Давай! Ты здесь один. Стас сделал для тебя всё, что мог. Вдруг стало очень холодно. И тяжело. Словно меня потянуло к земле, захотелось лечь и ничего не делать. Нет. Я могу. Я должен. Трясущимися руками я набрал единственный номер, который помнил от и до, – ряд простых чисел. – Алло, Виктор Степанович… Это я, Макс… Через секунду после того, как я нажал отбой, телефон умер у меня в руках. Ноги подкосились и я рухнул на колени, подполз к Стасу. – Держись, за нами приедут сейчас, всё будет хорошо… Вдруг раздался странный звук буквально за стеной, на которую мы опирались. Стас открыл глаза и подобрал пистолет. – Ч-что это? – Наверное там, внутри, сохранилась лестница. Решили, что мы поднялись на крышу. Про… – Стас закашлял, – проверяют. Давай, помоги мне подняться. – Нет, сиди, зачем тебе… – Надо сесть лицом к выходу. Если они поймут, что мы на крыше… Я успею их задержать. Там ещё патрона три, кажется, осталось… Кто-то стукнул в забитую дверь и я снова почувствовал дикое желание забраться куда-нибудь, спрятаться, накрыться с головой, чтобы пронесло, чтобы не заметили. Да вот некуда. – Давай! Стас с трудом держался на ногах, его шатало, но он всё равно шёл, цепляясь за меня. Повязка, которую я с трудом соорудил, располосовав рубашку (совсем новая, только что купленная, первый раз надетая этим утром, в другой эпохе, в другой жизни), сбилась, но я не мог понять, идёт кровь или уже закончилась. Руки у Стаса, покрытые засыхающей кровью, были холодные. У Стаса, который никогда не мёрз, который с лёгкостью согревал меня в холоде интерната, у Стаса, у которого, как казалось, снежинки таяли, не долетая до кожи! Я попытался надеть на него куртку, но не вышло – правую руку Стас не мог поднять, а в левой продолжал сжимать пистолет, и как я ни пытался его отобрать, у меня не получилось. Поэтому я просто бросил куртку на холодную поверхность крыши и сел со Стасом рядом, безостановочно твердя: «Всё будет хорошо, всё будет нормально…» Непонятно, слышал ли Стас меня вообще. Он сидел и смотрел вперёд, на дверь. Видел ли он что-нибудь? Есть ли вообще какая-то надежда? А может он прямо сейчас, прямо здесь умрёт? Время то ли шло, то ли замерло. Я сидел, прислушиваясь к дыханию Стаса. Кажется, я уже ничего не чувствовал – ни холода, ни страха, вообще ничего. Мне было наплевать на то, что происходит внизу. Была только эта городская полутьма, грязная крыша и короткие облачка пара, которые выдыхал Стас. В какой-то момент он прикрыл глаза и покачнулся, я с трудом удержал его и помог лечь, хотя пистолет отобрать так и не смог. Впрочем, зачем он мне? Я даже курок взвести не смогу. А потом послышался шум, крики, замелькал свет… Вроде кто-то позвал меня по имени и я пополз к краю крышу, крича: «Витя, сюда, пожалуйста, о боже, мы здесь! Здесь, наверху!!!» Кажется, я снова начал плакать. Бросился к Стасу, чтобы понять, жив он или нет. – Это твои? – голос у Стаса был хриплый и едва слышный. – Да, это они, они нам помогут, всё хорошо будет, держись, Стас, только держись, о господи, только держись! Ещё чуть-чуть… – Да, – и вдруг, сев вертикально, Стас вытянул руку и выстрелил несколько раз. И упал обратно. Я перевёл взгляд – дверь, чуть скособочившись, скрипнула и открылась. Стас прострелил замок. И я не выдержал и расхохотался. Упал рядом с ним и смеялся, понимая, что вот-вот я двинусь крышей. Что-то впилось мне в шею, какие-то щепки. Пытаясь их убрать, я понял, что они в кармане куртки, на которой я лежал. Я расстегнул карман и мне в руку упала в щепки разбитая, измазанная кровью коробочка. И кольцо. … Как потом рассказал мне Виктор Степанович, забрать кольцо у меня получилось только после того, как подействовало вколотое мне успокоительное.