I'll show you my own Hell

Каково это осознавать, что ты скоро сойдёшь с ума? Совершенно свихнешься и потеряешься в своих размышлениях. Вплотную подойдёшь к этой грани. К обрыву отвесной скалы, к концу острого лезвия и просто оступишься. А что-то в груди нервно трепещется в предчувствии. Нет. В ожидании твоего провала. Неминуемо. И до безумия страшно чувствовать, как это что-то переворачивается и с головой завлекает в пустоту. Страшно, каждый день ощущать маленькие еле осязаемые толчки и выстраиваемую за спиной каменную стену, которая ограничит все возможные пути отступления. Потому что их нет, и никогда не было. Раз уж ты ступил на эту предначертанную тебе тропу, то будь добр — дойди до конца — сойди с ума. Или попытайся бороться с этим шёпотом в мозгах, который диктует тебе каждое действие, каждую грёбаную мысль и избавься от ощущения беспомощности. И он честно пытался бороться, до сих пор пытается. Иногда сдаваясь, не желая больше ничего, мечтая прекратить это всё. Иногда чувствуя сладкий вкус победы над самим собой. Как сейчас, глядя на Эшли, который подперев щеку рукой, лениво ковырял ложкой остатки мороженого. Оно стремительно таяло, скапливаясь в молочно-кремовую жидкость на дне креманки. На лице басиста читалось выражение вселенской скуки. Ещё бы. Будучи завсегдатаем различных клубов и баров, любителем хорошо и весело провести время в компании, совсем неудивителен тот факт, что Парди заскучал в домашней обстановке. Однако это далеко не так. В корне неверно. Потому что Эшли до одурения нравилось проводить время с Энди: разговаривать с ним, смеяться и как-то глупо и невпопад шутить. Смотреть телевизор в обнимку с бутылкой колы и тарелкой попкорна на двоих. Такие вечера напоминали, буквально заставляли вспоминать времена, минувшие несколько лет назад, овеивая своим уютом, и какой-то особенной домашностью. И этого было достаточно, чтобы мысленно прописать себе диагноз зависимости от этого человека. Прошло около трёх или четырёх дней с того момента, когда они были так эмоционально близки. И вот сейчас, он начал думать, что всё стало, как прежде, когда он обнял его, крепко прижав к себе. Только, когда широкие ладони Эшли оглаживали его, напряженную до предела, спину, он готов был поклясться, что умер от банального переизбытка эндорфинов в организме. Впервые за это время выходной по-настоящему стал выходным, приобретя соответствующие краски. И, чёрт! Если бы он только знал, что потеряет эти краски через несколько часов. Каждый день басист приходил к фронтмену группы, притаскивая с собой продукты и после пары часов готовки, предоставлял вокалисту чуть ли не ресторанное меню на выбор. Но своей основной обязанностью Парди поставил нечто иное. Лечение гематомы оказалось несколько проще, чем представлял себе Эшли. Уже после первого дня смазывания кровоподтёка различными мазями и принятия нескольких лечебных настоев, удачно подсмотренных в интернете, масштабы заметно уменьшились, а результат «весёлого» вечера понедельника приобрел более светлый оттенок. В комнате повисла тишина. Но она не была угнетающей, и уж точно не скрывала на своих затворках колкие крохи напряжения. Наоборот. Она была успокаивающей, в каком-то смысле даже расслабляющей, тонкими нотками ласкающей слух. Тишина, в которой достаточно короткого взгляда, и сразу становятся слышны все недомолвки и рваные фразы собеседника. Тишина, в которой молчание красноречивее и искреннее, чем любое многословное высказывание. Слова сейчас — всего лишь пустой, громкий звук. На город медленно и плавно, легким, почти невесомым облаком опустились сумерки, окутывая деревья и крыши домов в свои призрачные сети. В соседней многоэтажке, в окнах напротив зажигался свет. И кто бы мог подумать, что такой бесшумный уютный вечер, проведённый в домашней обстановке, будет сильно отличаться от всех остальных? Кто знал, что всё рухнет и останется в памяти прозрачной дымкой? Никто. Совершенно. Обычно, Эшли не засиживался в гостях у Бирсака допоздна. Успевал уйти до одиннадцати и отправиться по своим делам. И Энди было чертовски интересно, по каким именно. Поначалу он себя одёргивал, говорил себе, что не его ума это дело. Потом просто психанул, когда внутри него что-то взорвалось и дрожащим импульсом подступило к горлу. Вот тогда-то всё стало яснее солнечного дня. Ничего уже не будет нормально, правильно, теперь всё окончательно перевернулось с ног на голову и, кажется, не собиралось менять это положение. Особенно с пониманием того, что он хочет постоянно слышать этот нежный голос с язвительными нотками и искренней долей заботы. Постоянно видеть эти тёмные радужки. И никогда не отпускать этого человека от себя, всегда знать, что он находится где-то поблизости, ощущать всеми фибрами своего тела его присутствие. Всё равно. Глубоко наплевать на свои предыдущие мысли, в которых он категорически отрицал возможность дальнейшего развития сюжета. Абсолютно пофигу, что это настоящее помутнение рассудка. Возможно, потом он расскажет об этом Эшли. Потом. Наверное. Басист прекратил своё весьма интересное занятие, оставив ложку в креманке и отодвинув её от себя на некоторое расстояние. Коротко взглянул на вокалиста из-под отросшей чёлки. Начал нервно постукивать подушечками пальцев по поверхности стола, отбивая только что придуманный ритм. -Может, прогуляемся? — Предложил парень, запуская пальцы в тёмные волосы, в попытке убрать их с лица. — А то мы целыми днями дома сидим. Вопрос резанул по ушам, заставляя напрячься, как будто ища подвох. Какой к чёрту подвох, Бирсак? Это всё тот же Эшли, а не твоя зачастившая паранойя. Тяжело вздохнул, задумчиво промямлил ответ: — Да. Почему бы нет? И в эту секунду он был уверен, что увидел какую-то столь же сумасшедшую, как и его сознание в последнее время, заинтересованную азартом, искорку, прошмыгнувшую в шоколадных глазах бэк-вокалиста. — Тогда пошли, — Парди улыбнулся, поднимаясь со своего места. — Сейчас? — С толикой удивления в голосе переспросил фронтмен. — Ну да, а что? Маньяков боишься? Он хмыкнул, ставя небольшую вазочку для мороженого в раковину. Демонстративно развернулся и, кивнув Энди в сторону прихожей, удалился в том направлении. Бирсак лениво поплёлся за ним. Даже когда они вышли на улицу и ветер хлестанул по их лицам морозным дуновением, когда они кожей ощутили бодрящий холодный воздух, который пробирался к разгорячённому телу сквозь куртку. Даже тогда он неохотно переставлял ноги, следуя за Эшли. И ему совершенно всё равно, куда они пойдут. Совершенно плевать, как долго они будут идти. Он просто пойдёт за ним. Неважно куда. Потому что этот человек влияет на него, а он подчиняется. Сдаётся каждый раз. Это кажется чертовски опьяняющим искушением, запретным соблазном, и ему это нравится. Перестал сопротивляться, обмякая в железных тисках общественного мнения. Позволил загнать себя в установленные рамки социума и каждый грёбаный раз, сомневаясь, оказывать на себя давление. Держался за Парди, как за последний на всём свете спасательный круг, в глупой надежде выбраться из затягивающего болота. И он чувствовал, как разжимаются пальцы, как хватка становится слабее. Фронтмен ускорил шаг, догоняя басиста. По твёрдой походке Эшли не трудно было сделать вывод, что он точно знает маршрут, точно знает, куда идёт. Понурый задумчивый взгляд, впивающийся в тротуар. Он нервничал, и эта нервозность ничуть не сочеталась с уверенным внешним видом. Его выдавали только руки, сжатые в кулаки с такой силой, что они заметно натягивали джинсовую ткань. — Всё нормально? Снова какая-то дурацкая неприемлемая отстранённость, сухость в голосе, которая заставила вокалиста буквально вздрогнуть от собственного баритона. Фраза Энди была успешно проигнорирована. Бирсак тяжело и шумно вздохнул, вбирая воздух в лёгкие сквозь стиснутые от холода зубы. Прокашлялся, прочищая горло, в надежде обратить на себя внимание. Получилось. Вот он, весь в твоём распоряжении. Смотрит на тебя своими доверчивыми тёмными глазами, а ты молчишь. Просто молчишь и смотришь на него. Почему, Бирсак? Не будь мудаком, и скажи хоть слово! — Эшли. Весьма красноречиво. Однако этого оказалось достаточно. Больше, чем можно было бы себе представить. Басист кивнул, от чего перекинутые набок волосы снова сползли на лицо. Брюнет запустил пятерню в волосы, убирая их набок, приглаживая и ероша одновременно. Опустил руку. И, блять! Кто же знал, что последует потом. Неосознанное движение. Мимолётно, еле ощутимо, но слишком правдоподобно, чтобы свалить всё на разыгравшееся воображение. Энди невесомо провёл пальцами по ладони Эшли. Машинальная, практически отработанная реакция. Он одёрнул руку, но тут же обрушил на себя все ругательства, которые только знал. Потому что. Ты никогда не думаешь, что последний раз — это последний раз. Ты думаешь, что будет ещё шанс. Но его может больше не представиться. Ты думаешь, что у тебя есть вечность, но это не так. Поэтому просто сделай это, и прекрати уже осуждать себя. Рискни. Это будто сон. Словно ты бодрствовал, а потом на мгновение прикрыл глаза. Это как те странные прикосновения, которых он никогда не понимал, наблюдая со стороны. Когда люди стоят рядом и, кажется, каждый из них думает о своём. А потом Он вдруг кладёт руку Ей на плечо. Или Она просто касается Его пальцев. На секунду. На миг. А затем оба продолжают заниматься своими делами. И кажется — кому был нужен этот контакт? Здесь было другое. Здесь было Он и… Он? И это как-то странно, неправильно, но слишком привычно, чтобы заставить себя передумать. Но это прикосновение и они уже вместе. Не поодиночке. Теперь Парди понял. Поддержка. Ты не один. Ты больше никогда не будешь один. Теперь вас двое. Как сейчас, когда ладонь Эшли соприкоснулась с ладонью Энди. Когда их пальцы переплелись и сжались до боли. Когда они вот так держались друг за друга и шагали по ночной улице. Когда они были скрыты опустившимися на город сумерками от глаз посторонних. Только тогда они могли позволить себе такие моменты уединения прямо на улице, от чего участившееся сердцебиение, казалось, слышится им обоим. И это как укол кортизона, после которого боль, причиняемая этой жизнью, пульсирует уже не так сильно. Такая приятная мелочь. Только благодаря ей, ты ещё удерживаешься на плаву. Цепляешься за неё мертвой хваткой, как за важную составляющую часть, как за заветную ниточку, чтобы не захлебнуться окончательно. Чтобы не утонуть в тёмно-карих глазах. Держаться. Он не мог разглядеть выражение лица басиста. Не мог видеть, как его щёки приобрели красноватый оттенок. Как он очертил кончиком языка контур нижней губы, оставляя на ней влажный след. Как прикусил её же до солоноватого привкуса крови, подавляя внутренний голос. Мысли лезли в голову сплошной рациональной полоской, не давая возможности уцепиться хоть за одну. Заставляли быть реалистом и не ждать чего-то сверхъестественного. Капали на мозг подобно единичным каплям воды, срывающимся на голый камень. И это давило, каким-то образом ограничивало. Он чувствовал себя загнанным. Слабым. С безграничным доверием протягивая руку Парди, в надежде, что тот не оттолкнёт его. И если бы Энди знал, как сильно ошибался, опасаясь. За поворотом показалась яркая вывеска излюбленного магазина Эшли. Подсознание тихо шепнуло, что именно в том направлении пролегает их путь. Ускоривший шаг Парди был лишь тому подтверждение. Он всё так же держал его за руку. Кажется, даже крепче, чем несколько минут назад. От этого приятно защемило в груди и Бирсак ощутимо впился короткими ногтями в руку басиста. Не разрывать связь. Не отпускать. Потому что это станет последней каплей, и он окончательно потеряет рассудок. Только не разжимать пальцы. Метр. Меньше. Свет проникал через стеклянную дверь, охватывая матовыми бликами окружающее пространство. Мягким свечением ложился на лица парней. Парди отпустил аккуратную ладонь, спрятал руку в карман. Не повернулся. Не посмотрел в голубые глаза, которые сейчас горели откровенным непониманием. Почему? Зачем ты это сделал? Стало страшно, что же подумают люди? А не плевать ли? Басист толкнул дверь, заходя в магазин. Вокалист несколько колебался, все ещё переваривая случившееся, снова расставляя всё по полочкам. Такое будничное, выбешивающее занятие. Зло стиснул зубы и последовал за ним, обиженным взглядом цепляясь за спину Эшли. Взору представились многочисленные полки с виниловыми пластинками, дисками с записанной на них музыкой. Парди пропал из виду, прошмыгнув мимо стеллажей, за которыми теперь виднелась только его макушка. Остановился, повернув голову к стенду с гитарами. Понятно. Они здесь надолго. Стоит запустить Эшли в магазины подобного рода, как Парди превращается в девушку на шоппинге. Тут надо походить, тут посмотреть, там остановится и полчаса что-то рассматривать. Ну, вот и на фига спрашивается, он потащил с собой Бирсака? И плевать на то, что всё было более чем очевидно. Он хотел это услышать. Хотел знать наверняка, что все надежды, которые он питает — не напрасны. Что его друг окажется единственным, кто сможет вытащить его из этого ада. Просто хотелось в это верить… Недавние прикосновения бэк-вокалиста держались на светлой коже невидимым горячим следом. Они были другими. Не такими мягкими, как руки Джулиет, которые он держал бесчисленное количество раз. Другими. Запретными, но слишком нужными и правильными, чтобы отказаться от них. Почувствовать их на своём теле, как если бы Эш забирался своими горячими руками под его футболку, оглаживал бы бока, задевал выступающие под кожей рёбра, оставляя прозрачные обжигающие отпечатки. Тянулся бы выше, попутно покрывая его шею, острые ключицы и узкие плечи поцелуями… Не думай об этом. Забудь всё, что ты сейчас придумал. Даже не потому, что ты уже как минимум минут пять стоишь посреди комнаты и в наглую пялишься на него. Не потому, что низ живота стянуло тёплой волной, накатившего вязкого возбуждения. Причиной резкого выпада в реальность являлось нечто иное. Боковым зрением Энди уловил какое-то движение со стороны улицы. Поворот головы. Секунда. Две. В мыслях щелчок и нахлынувшее осознание. В приближающемся к магазину изящной походкой, силуэте, Бирсак распознал свою недавнюю знакомую, с которой весьма интересно проводил время. Никки. Господи. Какого хрена? Здравомыслие чётко диктовало план отступления. Настолько отчётливо и громко, что эти слова, этот внутренний голос, шёпот сводил с ума. Снова. В какой раз? Он сбился со счёта. Вокалист развернулся настолько резко, что кончики волос хлёстко ударили по лицу. Двинулся между стеллажами, пробираясь к Эшли. Несколько шагов и разделяющее их пространство осталось позади. Остановился напротив Парди, спиной ощущая её приближение. Нужно сбежать. Скрыться от неё. Переждать и уйти. Свалить отсюда на хрен. Плевать, что звучит это смешно, по-детски. Но нет никакого желания с ней разговаривать, видеть её или что-то ещё. Просто уйти. Казалось, слух обострился в несколько раз, когда входная дверь открылась и в помещение вошла девушка невысокого роста, достаточно привлекательной внешности. Эш запал бы, если бы не некоторые обстоятельства… И по фигу, что Никки здесь надо. Преследовала она Энди, или нет — не имело никакого значения. Она здесь и он по какой-то причине тоже. К чертям. Они вообще не должны были больше никогда пересекаться, но, похоже, что в «любимчики» удача выбрала кого-то другого. Какое-то безумие. — Ты долго ещё её взглядом трахать будешь? — Приподняв бровь, и саркастично ухмыльнувшись, Бирсак кивнул в сторону бас-гитары. Парди в ответ лишь фыркнул, в пол-оборота разворачиваясь к вокалисту и складывая руки на груди. Её шаги казались слишком громкими. Стук каблуков слишком раздражающим. Радовало лишь то, что все сотрудники сразу же бросились со своими дурацкими советами-вопросами к девушке. Только на руку. Взгляд метнулся к противоположной стене, цепляясь за приоткрытую дверь. В голове мелькнула, и сохранилась глубоко на подкорке дразнящая, самую малость безумная идея. Окончательным толчком к действиям стал хлынувший в кровь адреналин. Почувствовал горячую волну, лизнувшую загривок. И то, как теряет над собой что-то, что называл контролем. Схватил Парди за руку, увлекая его за собой в сторону приоткрытой створки. Бирсак помнил, как Эшли сопротивлялся, возмущался, пытаясь выбраться из этой хватки. А через несколько секунд, когда Энди умудрился затолкнуть его в маленькую комнатку, споткнуться об какую-то ерунду, и придавить басиста своим телом к торцу стены. Вот тогда мир перестал существовать. Сузился до одного человека, до его широко распахнутых карих глаз, до его сбитого дыхания и тяжёлого выдоха, когда фронтмен попытался принять устойчивое положение, опираясь руками о стену. Не разрывая зрительного контакта, вокалист выпрямился, всё ещё держа руки на холодной вертикальной поверхности. Настолько пугающая близость, что ей хотелось наслаждаться вечно. Хотелось, чтобы она никогда не заканчивалась. Близко настолько, что кончики их носов почти соприкасались, а рваное дыхание обоих смешивалось в одно и обжигало кожу. Сильное непреодолимое желание прикоснуться к нему. Ощутить этот вожделенный жар под подушечками пальцев. Прикоснуться своими губами к его, и впиться в них жадным поцелуем. Крышесносящее напряжение. Раскалённый воздух в маленькой комнатке. Зрительный контакт — глаза в глаза — казалось, их взгляды связаны незримой прочной нитью. Мелкая дрожь по всему телу, отдающаяся во влажных ладонях. Приоткрытые губы, застывшие в томительном ожидании на мизерном расстоянии друг от друга. Эшли молчал. Не говорил ни слова. Метался взглядом по лицу Энди, ощущая тепло его хрупкого тела сквозь одежду. Смотрел в эти яркие глаза, а потом просто улыбнулся. Той улыбкой, которую дозволено было видеть только ему. Больше никому. Никогда. Он просто не сможет так улыбаться для кого-то другого. — Давай уйдём? — Тихо попросил Энди. — Давай. — Такой же приглушенный шёпот. Почти выдох в искусанные губы, на которые на долю секунды переместился его взгляд. И этого выдоха достаточно только для того, чтобы замереть. Задержать прерывистое дыхание и начать смаргивать круги перед глазами. Бирсак поддался бедрами назад, с грохочущем в груди сердцем, надеясь, что Парди не почувствовал его эрекцию. Докатились, блин. Стоит на собственного друга. А чего ты ожидал? Он давно тебе больше, чем просто друг, просто ты боишься это признавать. Заставить себя подумать о чём-то тошнотворно-милом, отвлечься от лица басиста и справиться со своим телом, не составило особого труда. Вокалист, отстранившись от Парди, шагнул к неплотно закрытой двери, вглядываясь в происходящее через узкую щёлку. До смешного необдуманно было спрятаться здесь. И, чёрт возьми, вместе с ним! Глупо. В глубине души он почувствовал холодный ураган страха, который подбирался к груди, заставляя сердце сбиться с привычного ритма. Ритм. Настолько знакомое слово, что Бирсак едва сдержал ухмылку. Теперь не было ритма. Вернее он был, но где-то в стороне, когда сам Энди давно сбился с него. Когда это они сбились с привычного ритма жизни и установили свои правила. Раздражённый вдох и спокойный выдох. Он снова не слышал голоса Парди, который отчаянно пытался докричаться до него. До самых тёмных закоулков его души. Голос Эшли давно превратился во внутренний голос Энди, и навсегда записался в мозгах. Шепчет. Но это был самый громкий шёпот, который вокалист когда-либо слышал. Горячие пальцы сомкнулись на его тонком запястье, заставили развернуться и почти врезаться в басиста. Парди сделал шаг назад и, только оторвавшись от созерцания, фронтмен увидел открытую дверь за спиной парня. За дверью виднелась ночная темень и тусклый свет ближайших фонарей, заливающий пустые улицы. Рывок, пара шагов и спустя несколько секунд басист сорвался на бег, потянув вокалиста за собой. И снова игра. Всё, что сейчас происходило, напоминало детскую игру. Они убегают из магазина, оставив позади Никки. Оставив там всё, что происходило до сегодняшнего дня. Всё, что когда-то имело хоть какую-то значимость. Потому что так было нужно. Обоим. Только повернув за угол, Парди сбавил шаг, перехватил поудобнее руку Бирсака, сцепляя свои пальцы с его. Невинно улыбнулся, заметив в неярком свете, выхваченный неровными бликами, профиль Энди. Заметил, как тот смущается, уловив краем глаза заинтересованность Эшли. Молчание поглотило их обоих. Потому что. Не было смысла что-то говорить, когда всё, что они хотели сказать друг другу передавалось через нежные прикосновения, неловкие взгляды, тихие шаги. Более чем достаточно. Достаточно для того, чтобы заново довериться, но недостаточно для того, чтобы признаться. Хотя бы самому себе. Он знал, что вот, сейчас, через несколько метров они остановятся, смущённо посмотрят друг другу в глаза, возможно, пожмут руки и Парди уйдёт. Растворится в отдалении и даже не посмотрит в его сторону. Потому что точно так же боится. Боится смириться. Признать, что всё его надежды, ожидания — пусты, признать то, что он ждёт чего-то, чего никогда не случится. И это обжигает, уничтожает, стирает в мелкую пыль. Как будто ничего не было. Как будто, так и должно быть. Поэтому это нужно сказать. Нужно признаться. Так надо. Эшли должен знать, а у Энди должен быть ещё один шанс, чтобы удержать его возле себя хоть на какое-то время. Остановились, разорвав единственную связь, имеющую незапятнанное право на существование. Басист тоскливо окинул взглядом многоэтажку, останавливая взгляд на окне, которое по-особенному выделялось среди других, свет в котором стал настолько тёплым, что казался родным. Он собирался уйти. «Скажи» — крутилось в мыслях циркулирующими кругами. «Прямо сейчас» — Знаешь, — несмело начал Бирсак, — Я, кажется, кое-что понял. Брюнет удивлённо повёл бровью, взглядом буравя стену напротив. — Не уходи сегодня. Останься. Дрожь в голосе, встреченная удивлённым взором тёмно-шоколадных глаз. — Ты нужен мне. Низкий баритон оборвался. Он хотел сказать ещё кое-что. Он много чего хотел сказать. Но не мог продолжать. Силился держать себя в руках, но чувства душили его. Дыхание перехватило, когда Эшли как-то странно усмехнулся, пряча руки в карманы. — Слишком громкие слова, Энди, не находишь? — Он опустил голову, рассматривая свои ботинки. Он знает. Он всё знает. Тяжёлый, напряжённых вздох, сопровождаемый нервным заламыванием пальцев до хруста в костяшках. Слишком много на сегодняшний вечер громких слов. Но это не то, что нужно, это — необходимо. И Бирсак знал, что Парди его выслушает, потому что его необходимость в нем постепенно превращалась в одержимость… — Я хочу показать тебе кое-что.