Теория хаоса

В этот раз зал совета был наполнен куда большим количеством людей, нежели раньше. Лорд Нашер сидел в двенадцати часах круглого стола на тяжелом троне, без регалий и парадных доспехов, и лишь привычный тонкий золотой обруч короны Невервинтера говорил о его статусе. В девяти и трех часах стола расположились леди Арибет-де Тильмаранд и сэр Нивалль. В шести — капитан Брелейна. В двух — Олефф Ускар, верховный судья Невервинтера, с острой седой бородкой и почти лысый. В семи и десяти — архимаг башни Звездных Плащей Вэйл, и сэр Дармон, еще один член Девятки Невервинтера. Прочие места пустовали. Обычно их занимали дворяне. Встречу начал Нивалль. — Ситуация выходит из-под контроля, милорд. Люди стоят перед замком, и если вы выйдете наружу, то сможете сами увидеть эту толпу. У них нет ни планов, ни информации —, но соотношение боеспособных людей к страже, остаткам ордена паладинов и вашей личной гвардии — десять на одного. У нас не больше двух сотен человек. Возможно, около двух десятков боеспособных магов. Люди требуют лекарства и верят, что оно в Чёрном Озере. Арибет показалось, будто Нашер слушал их устало. Он сидел, подперев щеку, и смотрел на стол, словно не слыша того, что они говорят ему, и почему-то впервые ей стало страшно от его вида. Он выглядел так, словно даже не вполне осознавал, что ему говорят. «Какого черта ты делаешь?! Тебе говорят, что люди готовы умирать, а ты молчишь?!» Она встряхнула головой и одернула рукава камзола: на этот раз обошлось без привычных ей парадных лат. «Если это будет так необходимо, я сама поведу всех против мятежников». Она внимательно изучала реакцию Нивалля, пытаясь понять, о чем он размышляет сейчас. Возможно, сегодня был день, когда они за редким исключением были согласны друг с другом — восстание требовало подавления. Немедленного, сурового и максимально жесткого. Даже казни не казались ей чем-то катастрофическим — страшные времена требуют страшных мер. «Остается верить, что Тир простит меня за это». — Есть ещё одна проблема, господа, — заговорила Брелейна. — Люди уходят из-под моего начала. Все началось с того, что мятежники на Полуострове убили двух моих людей. Я не уверена в верности остальных. Лорд Нашер потер подбородок. — Значит, нам нужны паладины для поддержки их духа. Леди Арибет, созовите всех немедленно. Сэр Дармон, проследите, чтобы стража заняла свое место и не разбежалась. Мужчина только пожал плечами. — Мы можем обещать лекарство их семьям, если они не перейдут на сторону мятежников. Бесплатно, из нашего запаса. Большинство здоровы, поэтому возможно, что мы даже ничего не потеряем. Нивалль кивнул. — Хорошая мысль. — Я предлагаю ту же меру относительно магов, милорды, — Вэйл сделал изящный жест. — Большинство сохранившихся специалистов — не более чем студенты, и они могут быть подвержены радикальным настроениям. — Согласен. На этом они разошлись. За высокой железной оградой замка Невер она видела огромное скопление людей. При виде ее, вышедшей из дверей замка, толпа почти обезумела. — Шлюха! — Наживаешься на нас! — Я выебу тебя! — Женишка спасла и радуется! — Вас обоих повесить надо! Идиота особенно! Она не понимала ничего. Обида была жгучей до слез — Арибет никогда не думала, что Невервинтер, ее Невервинтер, отплатит ей за поиски лекарства – так. Она отшатнулась к стене замка, когда под свист через замковую ограду полетели грязь и гнилье. Толпа выглядела сплошной химерической маской. Все лица, освещенные факелами, были совершенно разными, и все равно похожими, как одно. Небо окрасилось на востоке кровью предстоящего рассвета. «Может быть, Нивалль и прав». Страх и горечь смешивались в ней в боль. Она добралась до здания Ордена через улицу, пока не занятую толпой. Ту, что шла через Черное Озеро. Она знала, что будет делать. Если того требовала ситуация, она накажет всех, кто посмел поднять руку на власть, которая изо всех сил пыталась защитить людей. «И я не дам им и пальцем тронуть Фентика. Не дам, хоть весь город поляжет». — Соберите всех в общем зале немедленно, — скомандовала она стражам в Ордене. Я — голос, желающий быть услышанным. В кровавом хаосе безумия не остается ничего, кроме разрозненных обрывков того, что говорят люди. Того, что они делают, обезумевшие от ужаса и голода. Лоскутное одеяло изможденных криков боли. Лишь эхо песен и добрых слов, которым находилось место на войне, когда мы точно знали, откуда придет враг. Сейчас врагами стали все друг другу, и нет ни власти, ни хозяев, и мне остается лишь надежда, что чей-то голос — один, связующий, не призывающий к шквалу смертей — будет услышан. Я — кровь. Моя и чужая, ее потоки ширятся, словно реки, они льются на улицы, затопляя их собой. За каждый поступок ты платишь ею — своей или чужой — и неизвестно, какая расплата окажется хуже. Хочешь ты или нет, по счетам придется платить всегда, и счастье, если есть выбор, чьей силой и жизнью ты рассчитаешься. Этот выбор лучше, чем ничто, но сделать его может только тот, у кого есть храбрость и сила. Я – меч. Старый и острый. Но клинок не берут без причины, и никто не тянет его из ножен, если вокруг него мир. Но когда приходит необходимость, только оружием можно остановить насилие, которому нет ни начала, ни конца. Я не нуждаюсь ни во власти, ни в хозяине, обладая разумом и совестью. Я ненавижу и умею строить связи и схемы там, где стоят живые люди, чтобы ради большего жертвовать меньшим, даже если этого не хочу. И расплата за это приходит всегда. Можно ли выиграть войну, не потеряв ни одного солдата, когда первые из них уже убиты, а огонь и копья уже пришли к твоему порогу? Нет. Стоит ли идти на переговоры с той, которая сдирает кожу с еще живых людей в назидание тем, кто хотел лишить ее власти? Я видел их тела, оскопленные и распятые у ворот, похожие на уродливые тюльпаны. Стоит ли говорить с теми, кто понимает только язык крови? С теми, кому становятся понятны только убийства, а слова кажутся только игрой? Нет. Стоит ли жалеть тех, кто принял сторону убийц, поддавшись лживым словам? Нет. Выбор каждого — это его выбор. Меч либо в ножнах, либо в бою. Иного не дано. Я знаю это, как никто другой. После двух суток дежурства и боя с нежитью Касавир дьявольски хотел спать. Его практически вытащили из постели у Офалы — точнее, вызвали в здание ордена, едва стало светать. Именно тогда, когда он отправлялся к себе домой, чтобы потом зайти в «Маску Лунного Камня». «День передышки, как же». Фантазия о том, как он наконец-то по уши влезет в горячую воду, затем разбудит полусонную Офалу, чтобы заняться не слишком грубым, почти ленивым сексом, а после спать по меньшей мере половину суток, была разбита вдребезги беснующейся толпой на площади. Их собрали в общем зале, а потом Арибет произнесла перед ними длинную речь. О том, что лекарство украли у нее из-под носа, о том, что они должны железной рукой подавить мятеж, сталью наказать за желание убить ее и Нашера, о долге перед Невервинтером, который стал «великой радостью и великой печалью»… После она ушла, оставив их наедине с необходимостью приготовиться. Но все эти слова Касавиру не понравились. Кража лекарства меняла дело, и восстание выглядело совсем по-другому. Идти на площадь и кого-то подавлять «железной рукой» у него не было ни малейшего желания. Касавир сам не знал, почему решил подать голос. Общий зал, вмещавший раньше по крайней мере тысячу людей, был заполнен меньше, чем на треть, и даже здесь воины и офицеры составляли слишком небольшую часть. «Что за бред? На площади обычные люди ». Он знал, что единственной объединяющей силой на улицах до сих пор оставались только две вещи. Взаимопомощь и запасы еды. Кто-то понемногу таскал хлеб на улицы, раздавая его детям. Кто-то на кухне тайком относил еду больным или просто бедным семьям, лишившимся работы во время карантина: лавочники и их помощники, счетоводы и поварихи — десятки их оказались без гроша денег и работы. Только эти случайные обрывки уличных сцен, когда целые семьи ели тот же хлеб, который выпекали при ордене, заставляли его думать, что в большинстве своём здесь остались хорошие люди. Что-то ему подсказывало, что никто из них не был в восторге от приказа Арибет уничтожить восставших. Как бы то ни было — он забрался на ту же трибуну, с которой еще несколько минут назад говорила Арибет. Он подумал, что если его не повесят прямо сейчас, то это уже будет хорошо. — Я капитан Касавир Ханверд, — он посмотрел на собравшихся. — Кто-то из вас уже меня знает, потому что я командую в Гнезде Нищего и на Полуострове. Я знаю, что все мы преданы своему делу, иначе бы нас сейчас здесь не было, — он порадовался тому, как хороша в зале слышимость. Его точно понимали все. — Я верю, что многие из вас — хорошие люди. Смелые. Мы сами выбрали свою веру и то, кем мы являемся. Леди Арибет отдала приказ подавить восстание, которое подняли жители города. Но мы не стража, и не убийцы. Я знаю, что вы каждый день носите этим людям на площади хлеб и чистую воду, отдаёте им одежду и одеяла. Вы сможете их убить, если вчера говорили с ними у костра и выводили из зараженных районов? Я – нет. А они там будут, потому что у них теперь нет и надежды. Все имущество некоторых стоит дешевле тех денег, что требуют за лекарство. Вы знаете, что лекарства в замке Невер нет. И я говорю вам — если этого не может никто, мы должны остановить хаос. Встать между стражей и горожанами и сказать им правду. Берите копья и щиты, вставайте в шеренги в первый ряд. И как только вам скажут напасть — сцепите щиты, встаньте между ними, и стойте крепче, чем сталь, но не допускайте ничьей гибели. Люди должны разойтись и ждать, — тишина стояла гробовая. Он выдохнул. «Какая разница, все равно уже все сказано». — Вы можете сказать обо всем Арибет, и скорее всего, меня казнят. Или встать вместе со мной, потому что я хочу сохранить мир, пока его подобие еще есть. В зале стояла гробовая тишина. Касавир уже окинул зал взглядом последний раз, когда поднял руку один из лейтенантов. — Я иду, — он оглянулся вокруг. — Может, хоть руки поднимете, кто согласен? Он ждал чего угодно. Проклятий, молчания, равнодушия, реакции на него, как на полоумного фанатика, сошедшего с ума в разгар боя, но только не того, что весь зал, сколько было видно глазу, вытянет руки вверх. И все было бы прекрасно, если бы не навязчивая мысль, которая вилась у него в голове, как назойливая муха. «Кто тянул меня за язык говорить об этом?» Утро оказалось морозным — воздух изо рта вырывался клубочками белого пара. Касавир быстрым шагом двигался через улицы, которые вели к центральной площади в Квартале Торговцев. Той самой, где сожгли Дестера. Той самой, где парой дней ранее толпа дважды за сутки ломилась в замок Невер. Всем приказали собирать оружие и явиться так быстро, как только возможно — и он не был исключением. Оружие так и осталось при нем после Гнезда Нищего. Он дьявольски хотел спать. Шли вторые сутки, а за это время он спал не больше четырех часов. На площади яблоку было негде упасть. Касавир забрался на статую лорда Халуэта, и понадеялся, что старый эльф простит ему это. Но с другого места его просто не увидели и не услышали бы. Встать особо было некуда, так что он ухватился за бронзовое копье Невера и уперся ногами в пьедестал — не то свесившись, не то стоя. «Тем более что птицы повели себя похуже, чем я». На площади как будто готовились к параду, вот только поводом был не парад. Все пространство, кроме узкого перешейка, занимали люди. Правая сторона от памятника щетинилась вилами, факелами и кочергами — неровная, в тряпках и обносках, в рваной одежде и грязи. «И это весь город». Не увидев этого своими глазами, он бы никогда не поверил, что Невервинтер и его жители превратились в такое сборище оборванцев. Чистая и мало-мальски теплая одежда была у немногих. «А скоро начнется зима, и они знают, что не переживут ее». На второй половине стояла гвардия замка Невер, городская стража и в первых трех шеренгах — паладины Тира. Черный, серый, синий. На ступенях замка — точнее, на балконе над площадью — устроилась вечная троица. Арибет, Нашер, Нивалль. На него пока не обращали внимания, и так и должно было быть. Он зубами выдернул пробку из зелья усиления звука, которое достал в хранилище у оружейной, и попытался влезть выше на статую. Теперь отдельные паладины начали оборачиваться на него. Кто-то ухмылялся, кто-то улыбнулся, кто-то не показал никаких эмоций. «Если никто не собирается начинать, мне придется это сделать». — Гвардия Тира! — голос разнесся над площадью так громко, что в первое мгновение он сам прикусил язык, не ожидая такого эффекта. Тем более что теперь на него обернулись все. — Все шеренги — шесть шагов вперед! Он понятия не имел, пошли ли они, потому что действительно узнали его, или потому что поддались команде. Но факт оставался фактом — его слушали. — Вторая и четвертая шеренги! Развернуться! Приготовить копья! Четыре шеренги разделились надвое и замерли, выставив копья в обе стороны. — Мы никому не причиним вреда. Стража и все население, одумайтесь и разойдитесь. Повторяю, разойдитесь и уберите оружие. Мы здесь для того, чтобы остановить кровопролитие. Лекарства в замке нет. Какое-то мгновение было так тихо, что стало слышно, как ветер шелестит по брусчатке хрупкими листьями, сорванными с дерева. Четыре шеренги паладинов Тира с тяжелыми щитами щетинились сталью в обе стороны, и никто не смел приблизиться к ним ближе, чем на несколько шагов. Касавир вздохнул с облегчением, видя, что мертвая тишина стала сменяться тихим ворчанием, и люди начали опускать оружие. Стража приняла позицию «вольно». Капитан в дальнем ряду даже стянула с головы шлем и устало потерла глаза, произнеся одними губами какую-то хвалу богам. Леди Арибет-де Тильмаранд нахмурилась, глядя на паладина, который говорил со статуи. И озвучила вопрос, который сейчас крутился в голове у всех, стоявших на балконе Замка Невер: — А это еще кто? Нивалль не верил ни глазам, ни ушам, не зная, что испытывает в большей степени — страх, что кто-то так легко перетянул командование на себя, или острое желание поглумиться над Арибет, что не так высока ее власть в Ордене, как кажется. Отчасти он радовался, что дело могло обойтись без крови. Если только начинавшееся перемирие было не временным, о чем он не знал — управлять толпой ему еще не приходилось. — Я думаю, мы в любом случае должны выяснить, кто смог уладить все без кровопролития, и высоко оценить это. — О, да, — в голосе Арибет он слышал издевку. — Высоко, сэр Нивалль. — Но… Его слова оборвал страшный грохот и гул толпы. Кровопролития они не избежали. Случилось худшее: площадь погрузилась в полный хаос. Ему показалось, что он что-то видел. Тень в капюшоне, скользнувшая в переулок, едва видимая. Тень, которая бросила взрывную сферу в стражу — или в тирран? Или со стороны стражи в толпу? Он даже не понял, откуда взялась эта взрывная сфера. Но она, врезавшаяся в городскую стражу, превратила их в обезумевшие от боли факелы, чьи доспехи вплавлялись в живую плоть. Когда из гущи королевских лучников была пущена стрела, воткнувшаяся в глаз какого-то горожанина, пришедшего всего-то поглазеть на толпу и разговоры, он тоже не знал. До или после? Когда застрелили женщину, стоявшую в задних рядах с младенцем? А когда толпа разорвала шеренгу паладинов, и несколько тел в давке повисли на копьях, орущие и поднятые над головами толпы, заливающие кровью тех, кто стоял внизу, он понял, что из всего возможного случилось худшее. Перемирие превращалось в бойню. Он видел все и был в ярости. Против них выставили заслон из паладинов. «Самые, мать их, святые. Арибет свой выводок притащила». А потом в них посыпались стрелы. — Снесите их, ребята! Он был в самой гуще толпы, которая принялась вырывать у тирран копья. На них давили сзади, и Кормик в какой-то момент понял, что толпа сносит его прямо в первый ряд на острие. Лицо паладина было скрыто шлемом, и только под ним он видел проблеск глаз, напоминавших о том, что под латами скрылся живой человек. Но сейчас ему было плевать, потому что этот человек направил на него копье, и Кормик выхватил нож, ударяя в узкую щель между шлемом и латами. Первый из паладинов захрипел, хватаясь за горло. На брусчатку полилась кровь. А потом в дело пошел меч. Касавир не стоял там, среди них, но отлично видел, что происходит. И не имел ни малейшего понятия, кого убивать. Людей? Стражу?! «Уводи их. Оставь стражу и жителей самим себе». — Гвардия Тира! .. — он начал говорить, и голос сорвался. Зелье больше не действовало, и конец фразы потонул в хаосе криков и стонов боли. Его просто не слышали. Он кричал и пытался сказать им уйти — и уже не мог заглушить вой. Это была проклятая бойня. Касавир не видел, кто метнул первый заряд, но слышал в толпе гражданских крики. Кричали в страже. Кричали от боли, от ярости, в злобе. А потом стража прорвала их заслон. Его братья и сестры по вере оказались зажаты между разъяренной толпой и воевали против обоих сторон. Полетела еще одна взрывная сфера. Ослепительно полыхнуло, кто-то истошно закричал, и в рядах стражи и гвардейцев лорда Нашера появились еще погибшие. «Это же взрывная, мать их, сфера. Откуда они у них?!» Он вскрикнул от резкой боли в руке и понял, что теряет равновесие, падая на брусчатку, нелепо пытаясь ухватиться за памятник, и уже понимая, что опрокидывается на спину с высоты пьедестала. Спину, колено и руку прошила резкая боль от удара. Он зашипел, пытаясь подняться, и только тогда понял, что в левом плече торчит арбалетный болт. Доспехи остановили его ровно настолько, чтобы тот застрял, не пробив руку навылет. «Твою мать». Касавир поднял с земли упавший щит и принялся пробиваться сквозь толпу к своим. На землю капала кровь. Плечо горело. На него попытался наброситься с ножом один из жителей, и он просто отпихнул его ногой в живот, обратно в толпу. Еще одному дал по носу железной кромкой щита, протискиваясь — спиной к страже, которая не бралась нападать на паладинов — боком и лицом к гражданским, которые напирали. Наконец, он оказался рядом с одним из паладинов — группка, которая сжалась кольцом после того, как прорвали шеренгу. — Уходите с площади. Просто уходите. Все, кто могут, быстро! Это не наш бой. Было проще сказать, чем сделать. Касавир оказался замкнут в кольцо и окружен взбунтовавшимися людьми. Рука болела нещадно, кожаные петли стали скользкими от крови, и в давке он едва смог вытащить меч, который был бесполезен — он даже не мог дотянуться до противников или сделать замах. Их просто сдавили со всех сторон, прорываясь к замковым воротам. Стиснули так, что он едва мог вздохнуть, и с одного бока на него давил какой-то горожанин, даже не пытавшийся сунуть нож под ребра, а с другой — один из паладинов. Поверх чужих голов Касавир видел, что засверкали волшебные стрелы, полыхнул огненный шар, запущенный кем-то из магов, и над площадью разнесся вопль боли десятков людей. Толпа стала напирать с утроенной силой. Он вскрикнул, когда кто-то надавил на его плечо, вгоняя стрелу глубже и болезненнее: сам того не желая, просто в давке. Попытался оттолкнуть какую-то женщину, которую поглотила толпа, и ее испуганный взгляд исчез в людском месиве. В какой-то момент они сдвинулись с места. Закованный в железо клин, отбивающийся и от гражданских, которые решили, что паладины помогают укрывать лекарство, и от стражи, которая уже потеряла ориентиры, и пустила в ход мечи, пытаясь оттолкнуть их, оказавшихся напротив стражников и не успевших опустить копья, когда все началось. Касавир уже не понимал, кто и где командует, кто и куда идет — орден его не видел и не слышал, Арибет и Нашер молчали, и на площади царил полный хаос, сквозь который он не мог докричаться до остальных. Касавир едва держал щит. Плечо горело, руку била дрожь — и едва оказавшись вне толпы, он просто отшвырнул щит на землю. Она даже не стала думать — просто выстрелила из арбалета, надеясь, что попадет этому ублюдку в голову, и не могла видеть, куда попала. Особенно с учетом, что Нивалль опоздал буквально на секунду, пытаясь удержать ее от этого. Он схватил ее арбалет, смещая выстрел, желая вырвать его из ее рук, но не успел. Фигура зашаталась, срываясь на землю с памятника, и ее поглотило человеческое море. — Какого черта? — Нивалль смотрел на нее разгневанно. Лорд Нашер — удивленно. — Что?! — Вы понимаете, что сейчас видели все эти люди?! — он ткнул пальцем вниз, на бушующую толпу. — Что леди Арибет-де Тильмаранд собственноручно стреляла по народу Невервинтера. И неважно, в кого вы попали. Лорд Нашер молчал, наблюдая за площадью, и Нивалль видел в его глазах ужас. И меньше всего ждал, что приказ будет именно таким, какой был отдан. — Гвардия замка! Стража и орден Тира! Маги! Отступайте! Он и еще несколько солдат наблюдали за тем, как разгневанная толпа сносит солдат на территорию замка. Некоторые остались по ту сторону, и Касавир видел, что их растерзали. Он уже не видел ни одного копья, поднятого над толпой, и ни одного солдата в синей форме — было месиво из одежды и лиц горожан, сверкание стали и брызги крови, лужами проливавшейся на землю. Он видел, как одного из гвардейцев подняли на три копья и протащили по стене лавки на противоположной стороне площади. На стене остался кровавый след, когда тело рухнуло на землю. Остальные люди начали разбредаться по площади в город, и от их криков его внутренности сжались в ком. — Жгите! У них были помощники! — Не все воры сидят в Черном Озере! — Ищите блядских тирран! Город погружался в первозданную анархию. На площади воцарялся кровавый хаос — горожане рвали стражу и гвардию, и остатки ордена. — Капитан, и куда теперь идти? — он обернулся на тихий голос одного из выживших, которые стояли рядом с ним, и поморщился от боли в плече. Болт засел крепко. «Уж лучше бы навылет пробило». — Никуда, — Касавир прислонился спиной к памятнику и кивнул на свое плечо. — Отруби древко, и попробуем вытащить остальных. Он выругался, когда один из сослуживцев ухватился за стрелу в его плече и, примерившись, рубанул. «По крайней мере, мне теперь не разворотят руку». Кто-то из солдат боязливо оглянулся на толпу. Касавир стиснул зубы, вскидывая щит на правую, здоровую руку — боль отдалась и в левой, но не так сильно. Оружие теперь было не достать, но хоть рука не разожмется от боли. Паладины дважды вклинивались в толпу плотным строем с сомкнутыми наглухо щитами, и дважды ему казалось, что он погружался в ад. Удары сыпались и со стороны стражи, и со стороны горожан, и гулкий стук палиц и дубин о железо эхом отдавался в ушах. Они давили и били железными кромками до тех пор, пока не натыкались на знакомые синие щиты, раскрывали их и забирали своих в железный клин, двигавшийся сквозь толпу. В какой-то момент Касавир почувствовал под ногами неровную мягкую поверхность — такую, что он поначалу едва не упал вместе с двумя другими солдатами. На мгновение под ногами мелькнули широко раскрытые от ужаса глаза какого-то мужчины, и давка отнесла его дальше. Паладин матерился и рычал, когда больное плечо сдавливали в толпе, напирая со всех сторон. На втором заходе бедро прошила скользящая щиплющая боль, и Касавиру показалось, что штанина стала влажной. Их толкали и пинали, и в последний раз сорвали два щита, оставив бок клина прорванным. После второго захода у них уже не осталось сил. За памятник лорда Невера, в переулок у площади, выбралось около двадцати здоровых человек и пять раненых. Они все были в грязи и покрыты кровью. Левое плечо горело от боли. Спина была мокрой от пота. Площадь перестала напоминать беспросветную давку. Касавир видел мелькнувшие под ногами людей ярко-синие щиты. Люди добивали остатки стражи и разбредались по улице. — Кто-то видел, сколько еще осталось живых? — голос звучал хрипло. — Мало, — один из паладинов, имени которого он не знал, снял шлем с головы. — Я больше не видел. Мы были с краю. Там сфера прошла. «Сучьи твари». Касавир вытер пот со лба. — Возвращайтесь в орден так, чтобы вас не убили. Снимите форму и немедленно возвращайтесь — раненых нужно вынести с площади. Я попробую позвать кого-нибудь. Больше мы ничего не сможем сделать. Он отчаянно не хотел говорить эту фразу, но даже с памятника никто не видел на площади скоплений их товарищей — ярко-синих на фоне черного, коричневого, кровавого и серого месива. И почему-то вспомнил, что на его улице жила лекарша, которая так и продолжала работать дома, не желая отправляться в чумной госпиталь. «Если она не ушла и не мертва». — Вы не пойдете с нами? Он покачал головой. — Меня казнят. Вам нельзя защищать меня от гвардии и Арибет. Один из солдат нахмурился. — Капитан, у вас же стрела в плече. Касавиру оставалось только посмеяться. — Я чувствую. Поэтому я пойду ее вытащить, а потом вернусь сюда. Если повезет, то с врачом. Он опасался возвращаться, зная, что Арибет наверняка будет не в восторге от его появления. Только сейчас он понял, что ума сделать выстрел хватило бы только у нее, ни у кого больше — и не он один видел сиятельную леди на балконе, вооруженную арбалетом. Она была в такой ярости, какой не испытывала уже давно. Могла ли она подумать, что угроза исходила — о нет, не со стороны восставших — из глубины самого ордена! Из оплота порядка! От капитана, имени которого она даже не знала на сегодняшний день! И в результате от боеспособной сотни человек сейчас осталось… она даже не знала, сколько. Очень мало. Она видела, как площадь превратилась в кровавое месиво, где уже никто не мог понять, какие солдаты и где находятся в этом бедламе. Многие группки стражников и остатки паладинов оказались окружены, часть была прибита толпой к входу в замок Невер. Теперь она не сомневалась, что если все эти«несчастные» люди доберутся до Фентика и ее самой — они убьют их. И им сильно повезет, если их смерть окажется легкой. «Маловероятно». — Олеффа Ускара и Фентика Мосса ко мне, немедленно! — приказала она, едва оказавшись в ордене, где остались лишь те, кто никогда не умел держать оружие — те престарелые жрецы, которые смогли дожить до сегодняшнего дня да совсем молодые. И все, кто в жизни не держал в руках меча, только перья: счетоводы, законодатели, книгочеи, знавшие лишь документацию. Пока судья Ускар не появился, она оставалась одна в своем кабинете. Тишина огромных залов казалась оглушающей после какофонии криков на площади. Стены защитят ее, защитят их всех —, но надолго ли? «Я должна его обезопасить. Любой ценой». Фентик появился незамедлительно, встревоженный. — Я слышал, что случилось на площади, Ари, — тихо произнес эльф. — Ужасная трагедия. Она крепко зажмурилась и выдохнула. — Я знаю, — Арибет потерла пальцами виски. — Я знаю. Послушай меня, милый. Я хочу, чтобы тебя вывели из города. Фентик замер, глядя на нее, а потом покачал головой и ответил то, чего она и ожидала. По правде говоря, была уверена, что он так и ответит. — Нет. Я не брошу ни тебя, ни Невервинтер, даже если ничем не смогу ему помочь. Она вспомнила кричащую толпу на площади и подошла к нему, положив руки на плечи. — Послушай меня. Эти люди убьют тебя. Убьют страшно. Я не могу этого себе позволить, я просто этого не переживу. Фентик и бровью не повел. Только покачал головой еще раз. — Пусть. Я это заслужил. Иногда Арибет приводила в ярость его покорность. — Что ты заслужил?! — она закричала на него. — Смерть?! Тем, что оказался чище других?! Боги, сам Тир оставил тебя в живых, а ты настолько самодоволен и самоуверен, что не желаешь сохранить жизнь, которую тебе даровали второй раз?! Тебе все равно, что я разрываюсь от боли каждый раз, думая о том, что может с тобой случиться?! Дверь скрипнула, когда появился Олефф Ускар. — Я задержался, миледи, — выглядел судья мрачно. — Мне показалось необходимым дождаться хотя бы первой информации о количестве погибших паладинов. Если необходимо, я могу подождать. Арибет бросила на него быстрый взгляд. — Не стоит, судья. Я уже закончила. Фентик молчал, перебирая четки, а затем все тем же ровным голосом произнес: — Я остаюсь. Ты не сможешь вывести меня силой, дорогая. И если на то действительно будет воля Тира — мы выживем. Судья, — он слегка поклонился Олеффу и ушел. «Проклятье». Она обессиленно плюхнулась на тяжелый стул возле рабочего стола. Совсем чистого по сравнению с тем, что было до войны. — Что нам делать, судья Олефф? — Арибет потерла лоб, откидывая волосы за ухо. Она знала, что вопрос был скорее риторическим, нежели требующим ответа. — Сколько погибших? Он не ответил ей ничего на первый вопрос, но того и не требовалось. — Статистика ужасна, миледи, приготовьте себя к этому. «Насколько ужасна? ..» — Точное число боеспособных паладинов до сегодняшнего дня исчислялось восьмьюдесятью людьми. Точно покинуло площадь десять человек, включая капитана Ханверда. Остальные либо погибли, либо тяжело ранены — мы пока не знаем точного количества выживших. Услышав эту фамилию, она подняла голову. — Того, кто поднял восстание против моего приказа? Судья Олефф поморщился. — С вашего позволения, леди, я назову это сопротивлением. Касавир Ханверд, капитан отряда в Гнезде Нищего после того, как был капитаном отрядов Полуострова. Насколько вы знаете, сейчас в этом квартале относительный мир, пусть и достигнутый… жесткими методами. Впрочем, одобренными церковью в критических ситуациях. Арибет потерла переносицу. Зачем Олефф рассказывает ей это? — В военное время за подобные нарушения вешают, господин Олефф. Вне зависимости от добродетелей и устремлений. Я не хочу о них знать. Этот человек знал, что нарушает приказ. Мне остается надеяться, что Тир лишит его своей милости, и он более не сможет использовать дарованную им силу. Судья Олефф только вздохнул. — Я передам ваши указания, миледи. И солдатам, чтобы занялись… поисками. — Я проведаю больных и раненых в госпитале, судья. Хочу сама увидеть глубину преступления этого человека. «Даже если они попытаются меня разорвать. Но меня не узнают». — Как вам угодно. Я — хитрость. Все рыцарское благородство рассыпается в прах, когда враги становятся умнее тебя. Благородство не спасает от ножа в темноте, но и нож в темноте не дает полной власти. Рыцарская честь — всего лишь фасад, скрывающий под собой верхушки башен, уходящих корнями в самые глубокие подземелья. Единственная честь — это совесть, которая ведет тебя среди интриг, и порой ее границы становятся гибкими, как змеи, а порой — тверже, чем сталь. Благородство и выживание — две стороны одной монеты, и первое никогда не позволит мне предать город, без которого я не имею ни имени, ни сути, но второе обязывает меня обходить в уме и методах самых отъявленных лжецов и преступников, чтобы покой Невервинтера не нарушался никогда. Все темные методы, все грязные секреты, о которые боятся марать руки остальные — мой удел. Я не боюсь черной работы, когда от нее зависит жизнь. Я — молчание. В нужное время оно является осторожностью. Знать, но не говорить. Держать информацию до тех пор, пока она не станет нужна. Обдумывать трижды, прежде чем сказать. Осознавать иллюзорность доверия, ибо никто из политиков не может положиться ни на кого, кроме себя и тех, кто доказал свою верность сталью и кровью. Я — власть. Скрытая, способная влиять на решения. На моей голове нет короны, и я знаю, что единственная моя цель — сохранить шаткое равновесие Невервинтера. Лорду города не к лицу тайные слухи и заговоры, но я – тот, кто слышит шепот и сплетни. Тот, кто связывает их воедино. Тот, благодаря которому корона Невервинтера до сих пор в руках одного человека. — Сэр Нивалль, — судья Олефф Ускар выглядел недовольно, по меньшей мере. — Что? — он меньше всего ждал, что увидит Ускара, приходящим к нему по собственной воле. — Я подумал, что вам следует знать об отдельных планах леди Арибет, — Нивалль знал, что Ускар умеет говорить осторожно. Так осторожно, что иногда это граничило с ложью, но никогда ею не становилось — только неверно истолкованной правдой со смещенными акцентами и скрытыми подтекстами. — Подобные вещи… координируют действия. «Как интересно. Раскол среди тирран». Нивалль только удивленно приподнял бровь, ожидая пояснений. Кто думал, что такое вообще возможно?! — Я внимательно вас слушаю, судья Ускар. Олефф Ускар сложил кончики пальцев. — Я уверен, милорд, что вам известно, что леди Арибет трижды упустила исключительно важные для города детали. Это заставляет меня задумываться о том, что поступки леди требуют пристального внимания со стороны милорда Нашера. «Прекрасно». — Миледи приняла решение, о котором следует знать? Олефф Ускар пожал плечами. — Я не присутствовал при событиях на площади — однако, думаю, вы видели паладина, который оказал… живое сопротивление настроениям леди Тильмаранд. Миледи желает немедленно его найти и повесить. Должен сказать, что мне не по душе подобное решение, однако, что может оспорить человек в моем положении? Нивалль слушал и только дивился тому, что Олефф как будто прочел его мысли. Нивалль был уверен, что сиятельная леди непременно осуществит наказание того, кто решил посягнуть на ее власть. — Это весьма ценные сведения, судья Олефф. Я обязан обсудить их с лордом Нашером. Сердечно благодарю вас за них. Судья Олефф только слегка склонил голову. — Я всегда рад служить на благо порядка в Невервинтере, сэр Нивалль. Но боюсь, мне стоит заняться насущными своими обязанностями. — Разумеется, судья. Не смею вас задерживать. Он отправился прямиком к Нашеру, не раздумывая. Ситуация и без того требовала немедленной реакции, однако теперь Нивалль точно знал, что его доклад пополнится новыми сведениями. — Ситуация в городе складывается катастрофическая, милорд. Лорд Нашер тяжело оперся на подоконник возле окна. — Посмотри на улицы Черного Озера, Нивалль. Иногда мне кажется, что покои лорда намеренно выходят на лучшую часть города, чтобы оградить его от того, что происходит на самом деле. — Для ознакомления вас с подлинным положением вещей есть я, милорд, и оно таково, что население породило в городе хаос. По моим сведениям, горит Гнездо Нищего и часть домов в квартале торговцев. Я попросил архимага Вэйла справиться с огнем грубыми, но эффективными методами. В общем хаосе мы не в состоянии отправить на улицы команды стихийных магов-пожарных, однако, можем покрыть прицельными ледяными бурями очаги горения с высоты смотровых вышек Академии. Жертвы при этом будут неизбежны, но считаю, что они не превосходят опасность уничтожения города пожаром. Нашер слушал его молча, и Нивалль продолжал. — Практически все наши солдаты были уничтожены бунтующими на площади — однако, у нас есть время, чтобы собрать силы в Черном Озере. Пока что население занимается поиском и уничтожением мнимых пособников похитителей лекарства. Когда оно начнет прорываться в Черное Озеро — вопрос времени. — Установите ловушки на входе в квартал, — мрачно произнес лорд Нашер. — Это уничтожит часть бунтовщиков. Всех солдат, еще лояльных нам, соберите в Черном Озере, накормите и разместите в лучших условиях. Бери столько золота из казны, сколько потребуется — я знаю, что подобная верность особенно крепка Я боюсь, это все, что мы можем сделать. Оставь это дело на Арибет. Брось весь свой ум и все наши средства на поиски лекарства — без него мы не остановим этот кошмар. Он только кивнул. — Есть еще одно, милорд. Как раз касаемо миледи Арибет. Вы помните, что произошло на площади до того, как начался хаос? Нашер устало отер лицо и повернулся к нему, прищурившись. — Восстание ордена? Я знаю, Нивалль. Он до этой самой секунды колебался, следует ли Нашеру знать о его настроениях. Впрочем, у него накопились более серьезные аргументы, нежели просто неприязнь. — Я должен сказать вам, милорд, что решение не допустить кровопролития было лучшим, нежели то, которое предложила леди Арибет. Не в моей власти указывать, однако, из беспокойства за вас и Невервинтер, я могу посоветовать вам контролировать подготовку перед штурмом Черного Озера лично. Разумеется, если вы того пожелаете. Леди Арибет, доверившись Фентику Моссу, допустила распространение воющей смерти. При ее покровительстве Академии оттуда украли существ, предназначенных для создания лекарства. При ее же контроле было украдено и лекарство. Сегодня она выстрелила в безоружную толпу на глазах всего города. Он помолчал, ожидая реакции Нашера, который, вопреки его ожиданиям, не болезненно поморщился, словно от отвращения, а тяжело нахмурился. — Это серьезные обвинения. — Я не обвиняю, милорд. Я всего лишь напоминаю вам о стечении обстоятельств, удивительным образом сконцентрированных под началом леди. — Возможно, ты прав, Нивалль. Я буду контролировать каждый ее поступок. — Заметьте, я не настаиваю на смещении леди, милорд. Однако каждое ее действие требует тщательного вашего контроля. Кроме того, мне сообщили, что леди Тильмаранд полна решимости казнить нашего безымянного миротворца с площади. Если бы не огненные шары, я могу предположить, что его идея бы удалась. Мне искренне жаль, что судьбы солдат ордена не в нашей власти, милорд. Нивалль почти видел, как мысли Нашера медленно идут по необходимому ему руслу. — Определенно. — Но вы понимаете, что произойдет, если вы позволите казнить единственного, кто попытался остановить приказ об убийстве горожан? Нашер поморщился с неудовольствием. — Мне не нужен хаос, Нивалль. Леди вольна судить своих людей. Однако… случайные обстоятельства порой складываются таким образом, что в хаосе любой осужденный может избежать гибели. Кроме того, возвышение простых солдат нравится народу. Но не сейчас. Нивалль кивнул ему, поклонившись. — Я вас понял, милорд. Случайные обстоятельства порой помогают и нам с вами. — Именно так, Нивалль. Именно так. В районе висела мутная белесая дымка, будто его зрение нарушилось, и даже когда он хотел проморгаться, дымка оставалась на месте, делая все вокруг слегка размытым и серым. Рукой Касавир едва мог пошевелить — каждый раз, когда он приподнимал плечо, резкая боль прошивала все внутри, отдаваясь даже в зубы. Правое бедро напоминало о себе при каждом шаге — удар прошел вскользь, оставив глубокую царапину. Но дома он бы смог вытащить стрелу. По крайней мере, он знал, что напротив точно живет лекарша. На улицах творился хаос. Касавир опасался, что если его встретит вооруженный отряд жителей, то разорвет на куски, но многие просто не обращали на него внимания — возможно, основная масса народа с площади рассосалась по городу. Когда ему открылся вид на ворота Доков, он увидел, что стража убита. Солдаты лежали на баррикадах, построенных от преступников и для защиты беженцев от ветра. Костер из трупов тлел, уже почти прогорев. Жирная крыса деловито пересекла улицу и шмыгнула в щель между воротами и караулкой. Касавир думал, что запах дыма несется от городских стен, где сжигали трупы. Сначала, увидев над кварталом торговцев клубы черного дыма, у него появилось лишь тревожное предчувствие. Отголосок немого непонимания. Затем это чувство, будто клубок, распускавшийся в ворох спутанных нитей, превратилось в хаос вопросов — кто разжег из трупов костер такого размера? Что там произошло? Не было ли это не трупами, но жилым домом? Вопрос отпал, когда он смог точно определить расположение пожара, подходя все ближе и ближе, желая сорваться на бег, но не в состоянии это сделать, понимая, что уже ничем не поможет, потому что горел его собственный дом. Никакого другого в этом районе быть не могло на том месте, откуда шел дым. Гул пламени и оглушительный треск разносился по всей улице, и никто не собирался тушить пожар. Какой-то мародер наспех срезал с лежащей на улице женщины украшения и сапоги. Ни стражи, ни восставших. Жар облизывал его лицо, и Касавир отпрянул от оглушительного грохота, когда дом сложился внутрь себя, просел, поднимая горы огненных искр, от которых паладин отгородился рукой. Магическое пламя расплавило даже камень. Он зашипел от боли и отшатнулся подальше, чувствуя, как разлетевшиеся угли попали на одежду, оставляя в ней подпалины, и обжигая здоровую правую руку и ноги. «Хорошо, что не загорелась». Отчасти ему казалось, что это должно быть сном, но последние дни слишком часто походили на кошмар. Он прекрасно видел, что спасать было нечего. Если только уцелели сундуки. Или подвал, до которого представлялось возможным докопаться, разбросав все сгоревшие балки. «Конечно, с простреленной рукой это в два счета можно сделать». Касавир впервые ощутил полную растерянность. Он не имел ни малейшего понятия, куда идти, и мог только стоять и смотреть, как все, что оставалось в его жизни, рухнуло и сгорело, как карточный домик. За часы. Все книги, весь запас еды, вся одежда и деньги, грамоты и свитки, которые что-то значили для городской власти. Его посетила еще одна мысль. Куда более ужасная. «Не было ли старой Энн в доме?» Он не мог думать и не хотел думать, что случилось это именно так. Столько времени отбиваться от живых мертвецов, дожить до спасения, и все ради… чего?! Сожжения заживо?! Худшая смерть, которую можно придумать. Он слишком хорошо помнил, какие нечеловеческие вопли издавал Дестер, когда до него добрался огонь. Ужасающий звериный вой, от которого человеческое горло должно было надорваться. «Нет. Нет». Касавир усилием воли заставил себя не думать о том, что происходило с Дестером. Не хотел думать, что испытала престарелая женщина, находясь в горящем доме. Надеялся, что она задохнулась от дыма, и это было куда легче, чем-то, что Касавир видел и помнил слишком хорошо. Он понятия не имел, кто это сделал. Может, кто-то от глупости швырнул в окно огненную смесь или самодельную взрывную сферу. Может, метнули огненный шар. Все эти люди, которых он так тщательно пытался жалеть на площади. Все эти люди, которые так часто приходили к таким, как он, за помощью. Что там сейчас кричали? ..«Вешайте блядских тирран?» Ему казалось, что в слепящем жарком вихре, жадно облизывающем дерево, он видел покореженный остов своей кровати. Обвалившуюся лестницу. На лбу от жара выступил пот. Огонь оглушительно гудел. В доме напротив были выбиты окна. Дверь оказалась распахнута настежь. Касавир уже знал, что не сможет привести никакого врача. И что стрелу ему тоже уже не сможет никто вытащить. Но все равно заглянул внутрь — только чтобы обнаружить тело женщины, лежащей на полу с проломленной головой. Кровь растекалась по полу. Он уселся прямо на мостовую, упершись спиной в стену дома, глядя на то, как огонь пожирает его жизнь, и понятия не имел, куда теперь идти. Оставался лишь один вариант, и меньше всего Касавир хотел прятаться сейчас среди шлюх. «Или казармы». Где Арибет определенно желала его повесить за подрыв ее авторитета. Что-то подсказывало ему, что раз благородная миледи стреляла в него, то точно пожелает довести начатое до конца. «Может, и за дело». Ему доводилось терять солдат, но никогда не случалось, чтобы он отводил на верную смерть восемьдесят человек разом, а затем уходил, понимая безвыходность ситуации. Все равно что бросить всех на смерть и трусливо бежать. То ли от дыма, то ли от потери крови, голова закружилась сильно, до тошноты. Касавир дернул слишком тугой воротник одежды, и дышать стало как будто легче. Боль от ран почему-то накатила с утроенной силой, и он понял, что помимо стрелы в руке и царапины, ноет и здоровая рука, и ребра. «Какого черта надо было уходить оттуда?» Но этого будто оказалось мало. В конце улицы появилось несколько человек — они не обращали на него внимания, пока одна из женщин не ткнула в его сторону. — Я его знаю! Он запирал дома в Гнезде Нищего! Это паладин! Они окружали его кольцом, и Касавир прекрасно понимал, что шансы были не в его пользу. Только не с ранами, и не с дымом, который лез в глаза. Женщина подбросила в руке метательный нож. — Вы, суки, отобрали у нас все. Он молчал, но устало поднялся, поморщившись от боли в бедре. — Да вы все равно убьете меня, если захотите. — Убьем, — спокойно кивнул мужчина рядом с ней. Касавир бы сказал, что ему даже повезло. Потому что в горящем доме со страшным скрипом рухнула балка, и во все стороны полетели горящие угли. Женщина завизжала, когда ее голова вспыхнула. Она кричала, распространяя вокруг себя вонь паленого мяса, ослепшая и превращающаяся в факел, бросилась на землю, надрываясь от воплей, но это не помогало. А потом вновь раздался грохот, и ослепительно полыхнуло белым, раздалось шипение. Касавир зажмурился, и на мгновение стало холодно, словно зимой. Щеку и висок обожгло, и раздалось два хриплых вопля. Когда Касавир открыл глаза, то увидел рядом с собой огромную ледяную глыбу. Осколки валялись на расстоянии ладони от него. Пожар превратился в слабо тлеющие и беспощадно дымящие угли. Еще два огромных осколка пробили тела рядом с ним. Одному размозжило голову. «Бесчестный бой, да? ..» Второму, тому самому, который сказал, что убьет его, перебило спину — он хрипел и пытался ползти по мостовой, оставляя кровавый след. Бок мародера разорвало надвое. Касавиру пришлось перерезать горло этому несчастному, который все равно умер бы, как только растаяла бы глыба. Кровь хлынула на мостовую. Ручеек растекся лужей по брусчатке. Касавир снова обессиленно опустился по стене вниз, выронив меч, который с металлическим звоном ударился о мостовую. Перед глазами слегка потемнело, но он надеялся, что это всего лишь временное головокружение. …всего лишь временное. Офала видела все происходящее из своих комнат в «Маске Лунного Камня». Ей никогда не приходило в голову, что Невервинтер может погрузиться в тот ад, который происходил вокруг. Когда люди начали швыряться взрывными сферами, она приказала охране зайти внутрь и наглухо закрыть все ставни, чтобы внутрь не пролетела ни одна из них. И налить вина всем посетителям и девочкам, которые еще остались внутри. «Все равно не остается ничего, кроме как напиться». Она надеялась, что защита сработает. Бесполезные обереги, над которыми постоянно потешался судья Олефф, оказались сейчас нужны, как никогда. Полтора часа она пробыла внизу, изображая из себя приветливую хозяйку, которой нипочем ужасы, разрывающие на части город. А затем поднялась в свои покои, мимолетно радуясь тому, что ей не требуется никуда выходить, чтобы попасть домой. Касавир сказал ей, что придет. Вечером, что бы ни случилось. Но часы пробили сначала восемь, и ее начало одолевать легкое беспокойство. С девятым ударом беспокойство стало подобно панике. С десятым Офала перестала находить себе место, сняла украшения, укрыла платье глухим плащом с капюшоном и отправилась в госпиталь. Алэйн пыталась отговорить ее, но она не собиралась слушать. Она вышла на улицу и содрогнулась. Трупы лежали везде, где хватало глаз. Двое мужчин сгружали тела на телегу. Городская площадь была больше похожа на побоище. Кровь засохла лужами. В груди болезненно дрогнуло, когда Офала увидела валяющиеся посреди этой свалки синие щиты и тела в яркой форме ордена паладинов. В первое мгновение память отказала ей в том, что капитаны ордена носили черное. Она зажгла яркую сферу над головой и сняла шлемы со всех тел в форме ордена Тира, которые только смогла найти. Касавира среди них не было. В госпитале раненые лежали, сколько хватало глаз. Свет был мутным, волшебные фонари давали его куда меньше, чем следовало, и в адской фантасмагории вокруг нее строился хаос тел. Стонущих, истекающих кровью, без рук и ног, одноглазых и тихих, белых от боли и алых от крови. Между постелей бегали жрицы и сестры. Ей подурнело от одного вида всего этого. Кровавые разводы виднелись на полу, где проносили раненых на операции — кровь затирали, но все равно появлялись новые и новые пятна. Пахло лекарствами и кровью. — Касавир? .. — она попыталась позвать его, и никто ее не услышал. — Касавир! Офала шла между рядами раненых, каждый раз называя его по имени. Никто даже головы не поворачивал. И каждый раз ей было страшно, что на имя отзовется кто-то из тех, чья голова была обмотана бинтами наглухо – так, что глаза едва оставались видны. Или те, у кого их не оставалось. Где на их месте сквозь бинты просачивалась кровь. Она подошла к одной из сиделок. — Вы видели паладина Тира? Капитан отрядов Полуострова и Гнезда Нищего, Касавир Ханверд. Женщина покачала головой. — Нам не говорят званий, миледи. Извините. Офала стала искать среди рядов кушеток. Добралась до хирургов, от которых только что вынесли какого-то несчастного, кричавшего и бредившего из-за того, что на месте его руки осталась только пропитанная кровью культя. — Вы видели паладина Тира? Капитан отрядов, Касавир Ханверд. Высокий, черные волосы, синие глаза. Он приметный. Хирург покачал головой и коротко ответил. — Нет. Если не нашли — ищите среди мертвых. Соседнее здание. Несите следующего! Мимо нее, только что не сбив с ног, пронесли еще одного солдата с неестественно вывернутой ногой, свисавшей на лоскуте кожи. Ей показалось, что еще одна секунда, и ее вырвет. Она не хотела идти в мертвецкую, но даже это казалось большим утешением, чем ожидание и полная неизвестность. — Миледи? Вы кого-то ищете? Здесь лежали мертвые. В полумраке и полной тишине, нарушенной только тихими разговорами работников. Тела лежали друг на друге, в свалке, как будто это были не люди, а лишь что-то, отдаленно похожее на людей. Воздух пропитался гнилостным запахом. — Да, — голос прозвучал хрипло. — Одного… одного паладина. Работник мертвецкой только пожал плечами. — Туда их сваливают. Поищите там, госпожа. Офала только один раз обнаружила похожее тело, и тогда ей показалось, что сердце ухнуло куда-то в пятки и разбилось вдребезги, заполняя грудь страшной болью. Такой нестерпимой и горячей, что помутнело в глазах, и осталась лишь пустота. Только спустя несколько секунд Офала наконец-то осознала, что лицо покойника — совсем другое. Похожи были лишь волосы, но и те потеряли сходство, когда она перевернула труп лицом вверх, преодолевая собственную брезгливость и страх. — Возможно, он ранен, миледи, — заметил работник. — Я была в госпитале, — севшим голосом ответила она. — Его там нет. Мужчина только пожал плечами. — Ну, значит, уже похоронили. Она крепко зажмурилась, потирая переносицу, с трудом удерживая себя от того, чтобы разрыдаться. — Что значит «уже похоронили»? Работник мертвецкой и бровью не повел. На этот раз — даже не взглянул на Офалу. — Ну, мы роем могилы. Там трупы сваливаем. Обычно человек по сорок в одну, за кем сразу не пришли. Уж простите. Ей показалось, что если она не выйдет из этого ада прямо сейчас, то умрет на месте от ужаса и боли. Ей даже не хватило сил, чтобы поблагодарить этого мужчину. «Человек по сорок в одну могилу». Она попыталась взять себя в руки. «Может, он и жив». Но почему тогда не пришёл? Она знала, что Касавир всегда был точен, как часы, и если не исполнял обещанного, то это могло значить только одно.