Городские хроники

Между калиткой и крыльцом, на котором сидела по вечерам Сэмми, неполных пятнадцать шагов. Если подурачиться и прыгать, раскачиваясь на месте, получается девять. Сверчки трещали громко-громко, так, что закладывало уши. Сэмми сушила лак на ногтях – изумрудно-зеленый, словно скошенная накануне Эваном трава. Эван – соседский паренек, старше ее на пару лет. Появлялся иногда выровнять лужайку, или помочь по дому, когда ему необходимы были карманные деньги. Эван задавака, на Сэмми даже не смотрел, хотя она ходила по двору в своем самом открытом купальнике. Фредди, ее младший братец-придурок, любил напевать песни за завтраком. Эван и Сэмми сидят под деревом Эван и Сэмми це-лу-ют-ся! А Сэмми уже целых пятнадцать лет, и грудь у нее больше, чем у всех остальных девчонок из класса. Сэмми вздохнула, подняла ладонь на уровень глаз, рассматривая тонкий слой лака. Неровно, правая ладонь вообще никуда не годится. А мама не поможет, мама в очередной раз осталась ночевать у друга. Сэмми насупилась недовольно - друг у мамы высокий, широкоплечий, глаза навыкате, как у рыбы. Кожа землянистого цвета, и пахнет от него так, как пахнет от бродяг. Как пахнет на конечной красной ветки, едва уловимо. Если бы Сэмми была опытнее, она сравнила бы этот запах с тем, что исходит от богачей, которые сумели пробиться с самых низов. Тонкий запах бедности, который нельзя смыть никаким дорогим кондиционером. Друг мамы - Сэмми так и не потрудилась запомнить его имя - приходил к ним через калитку на заднем дворе, осторожно закрывал ее за собой на защелку и приветливо махал рукой. Сэмми зыркала из-под полы шляпки и отворачивалась. И почему мама не могла переехать вместе с отцом, зачем надо было оставаться в этом захолустье. В больших городах, говорят, совсем по-другому. По ночам на крыльце спокойно. Фонарь горел, бормотал телевизор где-то за стеной, остро пахло летом. Скоро каникулы закончатся, и ей придется вернуться на учебу. Кажется, стало холоднее. Наверное, из-за того, что совсем уже поздно. Лампочка натужно затрещала, словно собиралась погаснуть, но лишь моргнула пару раз, вновь осветив Сэмми тусклым светом. В школу возвращаться не хотелось. В прошлом году пропали сразу несколько человек из параллельного класса - отправились обследовать старый город и все, так и видали. Искали, конечно, да только где найдешь. А может, так старались отыскать, кто знает. Сэмми больше интересовали собственные ногти. Если накрасить аккуратно, нанести еще один слой, они становились похожи на хитиновый панцирь какого-то жука, как того, что Эван показывал ей вчера. Наверное, испугать думал, только Сэмми насекомых любят. У них лапки цепкие-цепкие, и немного щекочут кожу, когда ползают по ней. Ничего страшного, и нет причин орать так громко, как та же Лизи, например, когда мальчишки посадили ей на макушку жука. Сэмми и Эван сидели под деревом, Сэмми и Эван… Прицепилось все же! Сэмми недовольно нахмурилась, кисточкой докрашивая мизинец левой руки – получалось неплохо. Надо найти все неприличные журналы братишки и разрисовать их маркером, то-то он разозлится! И маме нажаловаться не сумеет. Представляя реакцию брата, Сэмми не удержалась от довольного хихиканья, которое сразу перешло в испуганное оханье – лампочка над головой громко хлопнула и погасла, на мгновение осветив все таким ярким светом, что у Сэмми на глазах отпечаталась спираль. Вообще, следовало сразу пойти домой, но лак на ногтях был еще совсем сырой, и она бы его смазала. Нет, никуда не годится. Можно посидеть и в темноте, если до входной двери два шага. Ничего с ней не станется, взрослая уже девочка. Ноги в темноте у Сэмми были такие белые, что казались призрачными. Словно приведение, только ноги да руки, а черное платье и не видно вовсе. Если смотреть на руку – на месте ногтей черные дыры, словно кровь хлещет. Сэмми отвела взгляд, размышляя над тем, сколько понадобиться, чтобы лак прихватил насухо. На баночке всегда пишут – шестьдесят секунд, да только на деле оказывается никак не меньше пяти минут. Сначала Сэмми услышала шорох гравия – такой бывает, когда кто-то уверенно идет по тропинке, желая побыстрей добраться до дому. Возможно, это их сосед, мистер Д, вышел на прогулку со своим псом, животным, гораздо дружелюбнее хозяина. А может, Эван перед сном решил размять ноги. Сэмми надеялась на последнее. Кто бы это ни был, кожа его в лунном свете была такая же молочно-белая, как и у самой Сэмми. Лица не видно, словно капюшон надел. Девочка прищурилась, подалась чуть вперед. Что-то знакомое в походке, только что – неясно. Наверное, в другом случае уже наплевала бы на маникюр и быстрее спряталась за дверью. Хотя, может, это кто-то к маме. Ноги приближались, и на какое-то мгновение – долгое, липкое, неприятное, словно безумие – Сэмми показалось, что над ними ничего нет. На бедре будет аккуратный срез, точно на картинке в учебнике анатомии, и синие кружки вен и артерий, белый спил костей. Конечно же, это ерунда. Она уже видела очертание человека, да и какие глупости. Кто, скажите, в пятнадцать лет верит в существовании чудовищ?.. Все монстры остались под кроватью, крепко-накрепко заперты в шкафу, так, что не выбраться. А это… - Эван! – радостно выдохнула Сэмми, позабыв, что решила быть неприступной красавицей при следующей встрече. Конечно же, Эван. Вот что казалось таким знакомым в фигуре – то, как парень подтягивал левую ногу при ходьбе. Во время игры в футбол коленку выбило, объяснял он как-то Фредди. Сэмми иногда не могла сдержаться от того, чтоб не захихикать, насколько похож Эван в этом на подтягивающих недействительные уже конечности живых мертвецов из фильмов. Белая полоска рук, от запястий до плеч, остальное – под серой майкой. Темные шорты. Только лица никак не разглядеть, словно под капюшоном. Он молчал, шел к ней расслабленно, словно ожидая увидеть ее здесь, и в какой-то момент в груди Сэмми словно лопнул шар беспокойства. Мне необходимо увидеть его лицо, подумала она. Что с его лицом. Сэмми встала на ноги – белоснежные во мраке – и обхватила плечи руками. Это становилось совсем не смешно. До нее – три шага, но она все еще не видит, что с лицом Эвана. Может, тому плохо?.. Он ударился головой, и сейчас его лоб заливает кровь. Или что еще хуже. Что хуже она не придумала. Не успела. Эван неожиданно быстро оказался рядом – раскачаешься немного, и преодолеешь два шага в один! – и Сэмми подумала, что лучше бы она согласилась на просмотр глупого реслинга рядом с братом. Лучше бы она дождалась маму и накрасила ногти с ней. Лучше бы она съела запретный после шести вечера кусок пирога. Лица у Эвана не была – кусок сырого теста, липкое серое нечто с прорехой для рта, внутри которого пульсировала живая красная плоть. Она хотела завопить – во всю мощь чистых легких, не тронутых даже первой сигаретой – но не успела, потому что тесто (это не тесто, мама, мамочка, сними это с меня!) оказалось на ее лице, прожигая насквозь, и на вырез платья закапало что-то (кровь, кожа?), а после Сэмми поняла, что кричать ей больше не чем. Эван и Сэмми под деревом сидели Эван и Сэмми влю-би-лись! За стеной работал телевизор, на скамье растекался изумрудный лак.