Школа Святого Мартина

Эпилог

Крис ненавидел опаздывать, поэтому нёсся по коридору со скоростью, которую люди его положения сочли бы неприличной. И ладно бы, если б он опаздывал на собственное занятие. Так нет же, он опаздывал на чужую лекцию, хотя на него возлагали большие надежды и просили подменить видного профессора. Крис влетел в аудиторию, шмякнул на стол стопку подготовленных материалов и смахнул пот со лба. Развернувшись к студентам, широко улыбнулся и начал с традиционного приветствия, рассматривая лица с конца аудитории к началу: — Доброе утро. Меня зовут Крис Ву. Увы, я не профессор Каплан, но часто ассистировал ему и имею честь... Крис осёкся, уставившись на студента за столом прямо перед ним. Сначала решил, что он ещё не проснулся толком, потому что это не могло быть правдой. Ещё пять лет назад он поставил на уши всех, кого мог, чтобы узнать о судьбе мальчика, переведённого из школы Святого Мартина хрен знает куда. Дал интервью нескольким газетам и популярному журналу, поведав о том, что на самом деле творилось в подобных школах. Безусловно, после в изданиях от его слов, в лучшем случае, осталась четверть правды, а всё остальное переписали в удобную ложь. Общественность немного побурлила, ведь тогда, когда беды ближних тебя почти не касаются, можно смело осуждать и выражать возмущение без особого риска, что это возымеет серьёзные последствия. Так и вышло. Законы не изменились ни на йоту. И социальные службы по-прежнему не вводили никаких критериев для отбора приёмных родителей и не пытались проводить инспекции хотя бы в школах-интернатах. Крису пришлось вызваться добровольцем и ездить в школу Святого Мартина на свои средства, чтобы заниматься в качестве репетитора с Тао и другими желающими. Он приезжал раз в неделю, и никто не мог запретить ему приезжать, поскольку помощь сиротам он оказывал по доброй воле и с соблюдением всех формальностей. Ему пытались помешать, но затее Криса посодействовал профессор Каплан, который одобрял увлечение Криса подростковой психологией и чтил такое явление как благотворительность. Крис понимал, что его еженедельные визиты вряд ли в состоянии спасти учеников от всего плохого, что с ними могло случиться в стенах школы. Поначалу так оно и было. Крису пришлось не раз и не два обращаться с официальными жалобами, пока в школе не уяснили, что с ним лучше не связываться. По крайней мере, те ученики, что выразили согласие на занятия с репетитором, в дальнейшем появлялись на занятиях в нормальном физическом состоянии, а раньше некоторые приходили избитыми, с явными следами насилия или едва стояли на ногах от слабости, порождённой голодом. Тао тоже подтвердил, что персонал опасается бурной деятельности Криса, поэтому учеников в списке Криса стараются не замечать вовсе. Хотя тех учеников, кто не захотел принять от Криса хотя бы такую помощь, это не спасало. Крис, конечно же, не имел права осматривать всех учеников поголовно, ему вообще разрешали видеться только с теми, кто входил в его группу — строго по списку. Поэтому о судьбе других учеников он ничего толком не знал, лишь то, что Тао порой неохотно рассказывал, если выдавалась возможность расспросить его и поговорить дольше дозволенного. Школу Святого Мартина закрыли три года назад, но только потому, что детей там осталось слишком мало. Их разбросали по другим, более крупным, школам. Только Крис всё равно отметил это событие. Школа Святого Мартина подарила ему встречу с самым значимым человеком в его жизни, и она же, так или иначе, этого человека у Криса отобрала, показав при этом, насколько грязными бывают одни люди и что в силах преодолеть и вынести — другие. Все его воспитанники после совершеннолетия смогли поступить в те колледжи, в которые и хотели. С Тао Крис переписывался до сих пор — тот учился в Оттаве. О Чонине Крис так ничего и не смог узнать. Следы его затерялись в Квебеке, а в архивах не нашлось никаких записей о нём. Попытки связаться с родителями Чонина тоже не увенчались успехом. Социальные службы упёрто твердили, что не имеют права давать такую информацию посторонним. Крис просил о помощи знакомых из полиции, из департамента здравоохранения... Он просил о помощи всех, кого мог, но результата это тоже не принесло. Чонин действительно походил на невидимку, расточившегося в воздухе без следа. Два года назад Крис на пару месяцев отключился от учёбы, работы — от всего. Пытался смириться с тем, что Чонина найти у него не выйдет никогда. Раз уж сам Чонин не нашёл его за тот год, что прошёл после совершеннолетия. Крис даже не знал, дожил ли Чонин до этого совершеннолетия. Сжав волю в кулак, Крис вернулся к жизни и попытался жить так, как все. Не оставил попыток что-то изменить, написал несколько монографий с уклоном в психологию, затрагивающих проблему сирот в Канаде. Но это опять ничего толком не изменило, даже прессу хоть сколько-нибудь заинтересовать не удалось. Те три года, что он искал Чонина, ему постоянно все говорили, что в этом нет смысла. — Ну пусть даже найдёшь ты его, а дальше что? — втолковывал ему один из близких друзей. — Усыновишь? Как же. Тебе не позволят, потому что родители у него есть. И не позволят, потому что ты слишком молод для роли папочки. Да и зачем всё это? Он не один такой. Их много. Или ты просто влюбился? Крис тогда долго молчал, потом отставил чашку с чаем и покачал головой. — Не влюбился. Всё... сложнее. Я... люблю его. И знаю, что он не один такой, но он особенный для меня. Часто думал об этом. Даже сейчас думаю. Знаешь, многие на его месте за пять лет растеряли бы надежду. Если долго не видеть семью, жить вдали от них и каждый день сталкиваться с тем безразличием и кошмаром, что царят в подобных школах, легко поверить, что семья уже забыла о нём. Легко поверить, что даже при встрече они не узнают его и откажутся от него, ведь он фактически уже незнакомец для них. То, что он пережил, так или иначе наложило на него свой отпечаток. Он совсем не тот, каким они его запомнили. И уже гораздо старше. Потеряли они его ребёнком, а сейчас он отнюдь не ребёнок. И вот... зная всё это, трудно продолжать верить и надеяться. Сдаться проще. Но он не сдался. Никогда не сдавался. Понимаю, это может звучать совсем не так впечатляюще, как хотелось бы, но его стойкость... Эта стойкость поражает, если видеть её собственными глазами. Стойкость, когда нет никакой опоры, никакой уверенности в завтрашнем дне... Мне просто хотелось подставить ему плечо. До сих пор хочется. — И только-то? Нет, не только, но Крис никогда не говорил никому всю правду о школе Святого Мартина. И никогда не рассказывал обо всём, что было там с ним. Вряд ли он вообще мог облечь в слова все свои чувства и рассказать, каким на самом деле был для него Чонин. И что для него значила откровенность Чонина, потому что только ему Чонин позволял видеть свою уязвимость. Только Крису — и никому больше. Крис не мог предать его доверие. Никогда. Словно заразившись от Чонина стойкостью, он продолжал искать его, а когда надежды не осталось, не смог сдаться и поверить, что всё вот так закончилось. И не напрасно не смог, потому что это не закончилось. Прямо сейчас он стоял в аудитории и смотрел на человека, которого искал три года, как сумасшедший, а потом ещё два года оплакивал и тщетно пытался забыть. Ошеломление на лице Чонина вряд ли было большим, чем ошеломление Криса. Чонин медленно отвёл глаза и уткнулся в раскрытую тетрадь. Крис продолжал смотреть на него, бегло выхватывая детали и пытаясь наложить их на реальность. Чонин стал чуть выше, крупнее, хотя остался всё таким же худым и гибким. И выглядел, несмотря на худобу, тяжелее, чем пять лет назад. Дерзость в его чертах сменилась на отточенность, и сейчас он не походил на мальчишку-хулигана. Гораздо больше он походил на... аристократа. Безупречный вкус в одежде, толика надменности, аккуратно уложенные волосы и чистые ладони. Никаких сбитых костяшек и царапин. И блеск бальзама на сочных губах. О его прошлом напоминал лишь взгляд: в нём сплетались отстранённость, замкнутость, нежелание обременять себя привязанностями и тотальное недоверие к окружающим. Он выглядел человеком из благополучной семьи, но оставался по сути всё тем же "невидимкой". Крис понимал это, наверное, лучше, чем кто-либо ещё, поскольку исследовал психологию сирот с искренним интересом. Крис не представлял, как смог всё же провести занятие. Его спасли, пожалуй, пустота в голове и неспособность чувствовать хоть что-то от ошеломления. Или же то, что ему всё никак не удавалось поверить в реальность. Не удавалось поверить, что Чонин в самом деле мог сидеть перед ним. Куда больше верилось, что Крис спятил или заполучил себе какое-нибудь психическое расстройство. Лекция закончилась в положенное время, но Крис не успел перехватить Чонина. Тот исчез, вновь почти что расточившись в воздухе без следа. Крис догадывался, почему. Потому что Чонин привык быть "невидимкой" и отвык верить, что его могут видеть, верить в его существование. Крис бегом домчался до архивного отдела, с помощью хорошей знакомой прошерстил списки третьего курса и нашёл нужное имя. Ким Чонин учился в престижном корейском университете, а в этом году перевёлся в университет в Канаде, где его взяли условно на третий курс. При должном прилежании Чонин мог перейти на четвёртый курс раньше срока. Крис провёл ладонью по лицу, проверил расписание на следующий день, но понял, что так долго не выдержит. Просто не сможет. На свой страх и риск он влез в досье Чонина, пока ещё пустое досье. Там указали лишь данные его паспорта и адрес, где он жил в Канаде. В другой части города и довольно далеко, но Крису на это было наплевать. Через три часа он стоял перед дверью нужной ему квартиры и смотрел, затаив дыхание, на кнопку звонка. Чтобы решиться и позвонить, ему потребовалось не менее десяти минут. Дверь распахнулась спустя три удара сердца, и Крис забыл, что людям положено дышать. Чонин застыл на пороге с взлохмаченными и влажными после душа волосами. Джинсы и открытая майка смотрелись на нём как нечто преступное и противозаконное. Но самое сильное впечатление производили широко распахнутые в изумлении глаза. Крис сам не знал, как смог сделать шаг, сгрести Чонина в объятия и уткнуться лбом в сильное плечо, расчерченное бледными линиями старых шрамов. На захлопнувшуюся дверь он и внимания не обратил, только трогал Чонина руками и пытался поверить, что тот настоящий, горячий, с пульсом и дыханием, пахнет чем-то хвойным и безумно родным. — Чонин... — Хён. От звука низкого голоса у Криса ноги превратились в кисель, и он тяжело осел на пол вместе с Чонином. Обнимал и раз за разом прижимался губами к тёмным прядям, бровям, ко лбу и вискам. Водил пальцами по лицу, гладил и пытался улыбнуться. Пока Чонин не сжал его плечи до боли. Долго вглядывался в глаза, а после уткнулся Крису лбом в грудь. Успокоиться им обоим удалось только через час. Они уселись рядышком у стенки, и Чонин позволил Крису оплести свою ладонь пальцами. — Всё ещё не верю... Я искал тебя. — Я читал твои статьи. — Они не мои. Там всё переврали. — Так и подумал... — Ты... Где ты был? — В исправительном центре, потом в тюрьме для подростков. До девятнадцати. Потом смог найти своих. В Корее. Не мог остановиться и отказаться от мысли увидеть их ещё раз. Хотел вернуться, но... сразу не вышло. Только сейчас. И ничего не говори по поводу моего выбора профессии — врежу. Крис без слов сжал крепче ладонь Чонина в своей руке. — Ты всё такой же, — с тихим смешком отметил Чонин и откинул голову назад, уперевшись в стену затылком и прикрыв глаза. — Я не думал, что снова встречу тебя, но не могу сказать, что не хотел этого. — А ты немного изменился. — Вовсе нет. Просто вырос, хён, просто вырос и стал старше. Крис задумчиво провёл пальцем по костяшкам Чонина и слабо улыбнулся. — Ничего не хочешь спросить? — У меня к тебе всегда есть только один вопрос, но я знаю, что ты мне на него ответишь. — Ты прав. Ничуть не изменился. Всё та же самоуверенность, — сердито буркнул Крис и попытался убрать руку, но теперь уже его ладонь оплёл пальцами Чонин и удержал в своей. — Это не самоуверенность, хён. Это констатация факта. — Какого же? — Ты ж нихрена меня не забыл. — Уж конечно. Выглядишь, как картинка, а выражаешься всё так же паршиво и по-плебейски. — Может быть. Зато всё так же могу заставить тебя... — Потом. — Крис высвободил всё-таки руку и крепко обнял Чонина, притянув к себе. — Сейчас я хочу только подержать тебя в руках и послушать твой голос наяву, а не во сне. И сказать всё, что я не успел тебе сказать. Сделать всё, что не сделал. Выполнить всё, что обещал, но не выполнил. Послушать твоё дыхание и поверить, что ты вернулся, ты настоящий и всё такой же... любимый, — едва слышно договорил Крис, прижавшись губами к спутанным волосам Чонина. — Отдать тебе всего себя я всегда успею. В любой миг. Ты ведь возьмёшь? Крис прикрыл глаза, ощутив на шее горячее прерывистое дыхание. Прерывистое от... — Ш-ш-ш, а вот это точно совершенно не в твоём стиле. — Хён... — Новым горячим выдохом — в шею. — Хён... — Никакой ты не невидимка, горе ты моё. Невидимки не способны заливать чужую одежду так, что её отжимать после надо. — Иди ты на хрен, хён!.. — Ворчание вышло обрывистым и чертовски неубедительным. — На твой — с удовольствием, но попозже. Всё хорошо. Уже точно всё хорошо. И лучше быть просто не может. — Крис зажмурился с силой, чтобы удержать подступившие слёзы, обнял Чонина ещё крепче и принялся гладить по лохматой голове, тихо повторяя всё те же слова. "Всё хорошо, моё сокровище, всё уже хорошо". Хорошо хотя бы для одного из тех, кто бесконечными днями ждал собственное "хорошо" в серых стенах и за прочными решётками, и считал себя псом-невидимкой на цепи, до которого никому нет дела.