3Э 418, 8 Заката солнца
Первым в его сознание ворвался голос — низкий, мужской, полный тревоги и беспокойства: – Серджо, вы уверены, что этот – именно то, что вам нужно? – Ты помнишь, как в прошлый лордас он сыграл Лотуна из Сентинеля? – вышел на сцену второй голос, голос незримого «серджо». – И у тебя ещё остались сомненья, Лларен? Но я уверен в том, что не ошибся. – Быть может, он и хорош, я не спорю, – не сдавался Лларен. – А вот надёжен ли? Говорят, что он много пьёт… Потом пришла боль, но не глухая похмельная боль, знакомая не понаслышке: болели живот, и колено, и зубы, и даже костяшки пальцев — и голова, куда же без головы? – …а нам и вовсе пришлось его из тюрьмы выкупать, серджо! Из тюрьмы! Пьяница и задира, разве такому меру можно… – Он очнулся, – перебил новый голос, раздавшийся совсем близко — прямо над его многострадальной головой. – Здравствуйте, сэра Серетил, – обратился к нему третий мужчина. И Велен Серетил распахнул глаза. Первым внимание на себя обратили незнакомые декорации: высокие потолки, дубовая мебель и яркие гобелены на стенах. Велена обступила уютная безликость хорошей гостиницы — обстановка, с которой он не сталкивался уже много лет. – Я сделал всё, что мог. Но я не целитель. Будьте осторожны, сэра, – и чьи-то сильные руки без малейшего усилия придали ему условно вертикальное положение и сноровисто подложили под спину подушку. На мгновение у Велена закружилась голова. А, оправившись, он почувствовал себя последним кретином. В незнакомой гостиничной комнате Велена окружало трое мужчин: двое у окна (высокий тип в тёмно-синем плаще, что стоял к нему спиной, и сердитый коротышка с крысиным лицом) и один (серьёзный крепыш с татуированной физиономией) у кровати. Это были данмеры, — о чём можно было догадаться ещё тогда, когда они впервые заговорили на родном для Велена языке, — и, в отличие от окружающей обстановки, Велену эти меры были прекрасно знакомы. Хотя, возможно, «прекрасно» – не самое подходящее слово, когда лица одного из них он никогда не видел? Но, так или иначе, это были те самые меры, которых Гилвани и Велен, недели две назад прогуливаясь в районе Эльфийских садов, заприметили у «Короля и королевы». Те самые меры, — коренастый мужик с дланью Трибунала во всё лицо, мелкий живчик с невыразительной и не внушающей доверия рожей и их главарь, заядлый любитель плащей с капюшонами, — которые с той поры не пропустили почти ни одного спектакля ни в «Венце и лире», ни (как рассказывал Джи’Вирр) в «Серебряной маске». Те самые меры, которых ребята звали не иначе как «театральным вампиром» и «парочкой его прихвостней». Что за?.. – Доброго вечера, сэра Серетил, – с фальшивой любезностью обратился к нему коротышка, стоящий возле окна. – Думаю, нам следует познакомиться. Меня зовут Лларен Тирано, – представился он, приложив руку к груди, – а мой товарищ, что так любезно вас подлатал – сэра Ратис Дарес. И мы бы очень, очень хотели с вами поговорить. Велен нервно сглотнул. То, что ни у кого из троицы не было видно оружия, его ни капельки не успокаивало — это ещё ни о чём не говорило. А вот обстоятельства буквально вопили, как течная кошка: «Беги отсюда, придурок! Беги! Хорошего от таких ребят ожидать не стоит!» К голосу разума Велен прислушивался намного охотнее, чем к подозрительным незнакомцам. – Благодарю за гостеприимство, мутсэры, – с осторожностью начал он, хватаясь за бортик кровати, – но я бы не стал им злоупотреблять. Если позволите, я… Но уйти ему не позволили: стоило Велену приподняться на ноги, — а это стоило ему немалых усилий! — как перед ним тут же вырос бесстрастный, но оттого не менее грозный Дарес. Мужчина покачал головой: – Поберегите себя, сэра. Вам не стоит никуда уходить. И Ратис Дарес отступил в сторону — а Велен снова сел. Он и правда был сейчас не в том состоянии, чтобы играть в догонялки или отбиваться от нескольких противников сразу. Доотбивался. Доигрался. – Мы оплатили ваш штраф, сэра, – вкрадчиво заговорил Тирано, не спуская с Велена недружелюбного взгляда, – и избавили от куда более обременительного гостеприимства доблестных стражей закона. Неужели это не стоит даже небольшой ответной услуги? Велен сглотнул. Подавился. Закашлялся. Сплюнул на пол выбитый в той злополучной драке зуб — он устал цепляться за жизнь и всё-таки отвалился. Вздохнул, смахнул холодный пот, проступивший на лбу. Спросил неуклюже: – Чего вам от меня нужно? – Лишь немного вашего времени, сэра Серетил, – с готовностью ответил ему коротышка. – Серджо желает немного с вами побеседовать, а после вы вольны идти хоть на все четыре стороны. Конечно, при одном условии, – добавил он со значением, – если вы пообещаете, что содержание этой беседы останется между нами. – Пусть всеблагие АльмСиВи станут свидетелями моей клятве, – выдавил из себя Велен. – Ничего и никому. Нем как… – он замялся, в последний момент удерживая на языке «могилу», – как рыба. Ратис Дарес, и бровью не поведя, нагнулся, подобрал с пола веленов выбитый зуб и вышел за дверь; Лларен Тирано всплеснул руками. – Вот это уже совсем другой разговор, сэра Серетил! Чудно, чудно! Быть может, мы с вами ещё и сработаемся. Обменявшись неслышными репликами со своим господином, он подошёл к двери, распахнул её во всю ширь и помог своему товарищу втащить в неширокий проём массивное красное кресло. Поставив этот импровизированный трон прямо напротив Велена, Дарес вернулся подпирать спиной дверь, а Тирано ушёл куда-то вглубь комнаты. «Театральный вампир» задёрнул шторы, откинул свой капюшон — и обернулся. По правде сказать, Велен был даже немного разочарован: перед ним предстал самый обыкновенный данмер. Хотя, возможно, «обыкновенный» – тоже не слишком подходящее слово? Да, Велен не отыскал на его лице ни признаков вампиризма, ни жутких шрамов, ни чего-либо столько же выдающегося. Однако даже сейчас, среди своих соотечественников, он выделялся, словно новенький золотой в пригоршне серебряных монет, — и необычно высоким для данмера ростом, и ослепительной рыжиной, и аурой властности, почти физически ощутимой. «Серджо», мать твою… А безымянный серджо тем временем отошёл от окна и с удобством устроился в принесённом его подчинёнными кресле: ногу – на ногу, локти – на подлокотники, подбородок – на сплетённые в замок пальцы. – Расскажите мне о себе, сэра Серетил, – обратился он к Велену с мягкой полуулыбкой. – Откуда вы? Как вам живётся в столице нашей славной империи? Велен с усилием проглотил первые пару-тройку ответов, что так и просились ему на язык: а вам что за дело, серджо? а вы не хотите сначала хотя бы представиться, серджо? а не пойти ли вам на хер, серджо? Нарываться было бы глупо, а кроме того… было что-то странное, жутковатое даже во взгляде его собеседника. Он носил на лице монолитную маску вежливого внимания, и только глаза… выражение этих глаз прочитать у Велена не выходило. – Я родился в Дешаане, – не спеша начал он, собираясь с мыслями, – когда на дороге между Нарсисом и Альмалексией мне вдруг втемяшилось в голову, что девять месяцев – это слишком долго…3Э 418, 26 Начала морозов
Его разбудил стук в дверь — настырный и раздражающе-громкий, точно попрошайка из Торгового квартала. Мужчина вздохнул и, перевернувшись на другой бок, попытался отгородиться от шума подушкой. Тщетно. – Велен! – раздался из-за двери настойчивый женский голос. – Велен, открой мне, я знаю, что ты сейчас дома! Ну Вееелен! Остатки сна слетели с него в одно мгновение. Этот голос Велен узнал бы всегда и везде — и в самый недобрый утренний час, и в разгар похмелья. Гилвани. – Сейчас, – отозвался он, выпутываясь из-под стёганого одеяла. – Подожди немного… я сейчас… – Не торопись, – прозвучало в ответ. – Я подожду. Но Велен торопился — осушая остатки дрянного пива, натягивая штаны, расправляя одеяло и ногой задвигая под кровать свою грязную посуду. Большего сделать нельзя было и за много часов: их с Джи’Вирром тесная, полутёмная комнатёнка даже в лучшие времена не слишком подходила для того, чтобы водить туда девушек. Матушку бы удар хватил, узнай она, что сын семьи Серетил ютится в такой дыре на пару с грязным эльсвейрским животным. Факт этот, безусловно, доставлял Велену своеобразное удовольствие, но дыра всё равно оставалась дырой, а что до него самого… Сейчас Велену помогла бы только возможность вернуться во вчерашний вечер и не позволить себе смешивать в желудке бренди, дешёвое вино и эль, по вкусу и цвету напоминавший скорее гуарью мочу. Так что приходилось работать с тем, что имеешь. – Здравствуй, – приветствовал он Гилвани, распахнув истошно скрипящую дверь и невольно поморщившись. – Прошу, не стой на пороге, моё скромное жилище — полностью в твоём распоряжении. Девушка окинула его понимающим, сочувственным взглядом и улыбнулась, украсив щёчки очаровательными ямочками. – Здравствуй, Велен, – сказала она негромко, и, мазнув его по лицу волосами, скользнула внутрь. Многие актёры и актрисы, и Велен в их числе, коротко стриглись и даже брили головы — меньше возни с горячей водой, и проще крепить парики, — но волосы Гилвани серебряным водопадом струились до самого пояса. Придерживая юбку, она присела на веленову кровать и, не сдержав любопытства, спросила: – А где твой сосед? – Нашёл себе подработку в городе, – коротко бросил он. На деньги, что Джи’Вирр получал в «Серебряной маске», прожить было, конечно, нельзя, а что до сторонних заработков… Хаджитов нанимали весьма неохотно, — всем же известно, что хаджиты – сплошь лежебоки и воры! — и если Джи’Вирру что-то перепадало, Велен предпочитал не задавать лишних вопросов — и отсекать чужие. В конце концов, меньше знаешь — крепче спишь, ведь верно? – А, – отозвалась Гилвани, рассеянно заправляя за острое ушко волнистую прядь. Велен вздохнул, потёр переносицу и, изгоняя за грани сознания свою головную боль, сел с ней рядом. – Душа моя, – начал он исподволь, – ты знаешь, в твоей компании я охотно проведу и целый день, и целую ночь, и даже целое «утро нового дня». Но, думаю, не тоска по моим прекрасным очам заставила тебя выламывать нашу дверь, верно? Что-то случилось? Гилвани, закусив губу, смущённо опустила глаза: она была настоящим профессионалом, и роли застенчивых барышень удавались ей просто блестяще. Да, жаль, что подобные роли ей не давали практически никогда — всем же известно, что данмерки – сплошь проститутки и шлюхи! – Велен, – несмело начала она — но с каждым словом её голос обретал всё больше уверенности и силы: – мне очень, очень нужна твоя помощь! – Хм? – Мне снова необходимо увидеться с «господином Мадрионом». Мужчина нахмурился. Да, все данмерки – проститутки и шлюхи, а данмерка-актрисулька… тут и говорить нечего! Велен, наверное, находил бы это предубеждение очень забавным, — тем более что в Имперском городе отыскать компанию на ночь было значительно проще, чем в родной Альмалексии, а, скажем, скучающие бретонки привечали мужчин намного сердечнее, чем его соотечественницы, — если бы Гилвани не приходилось руками и ногами отбиваться от «ухажёров», убеждённых в правдивости этих слухов. Кому-то хватало простого отказа. Кто-то отступался, узнав о том, что Гилвани Мадрион замужем / предпочитала женщин / принесла перед ликом Мары обет непорочности. А особо упорные знакомились с господином Галтисом Мадрионом — бандитом, головорезом и страшным ревнивцем. В репертуаре Велена эта роль была одной из самых любимых. – Хорошо, – он кивнул, мысленно прикидывая детали, – где и когда? Гилвани торжествующе улыбнулась, сверкнув глазами, и подалась вперед, почти невесомо коснулась Велена кончиками своих длинных изящных пальцев. – Если мы сейчас прогуляемся по Эльфийским садам, я буду тебе необычайно признательна! А если господин Мадрион составит мне компанию и под вечер… И Велен взялся за дело.3Э 418, 8 Заката солнца
Рассказ у Велена получился недолгим: сухие слова о семье, что осталась в Морровинде, о торговых делах отца, о путешествиях по Империи, что выпали на его детство и юность. О более личном он говорить не стал — о том, например, как, впервые попав на театральное представление в Кватче, Велен Серетил пропал, окончательно и бесповоротно. О том, что имперская столица не спешила ложиться к ногам тёмноэльфийского выскочки. О том, как не доставало ни денег, ни связей, ни даже терпения… Велен всё ещё надеялся отделаться малой кровью. – Значит, вы всё же родом из Морнхолда, сэра? – задумчиво протянул «серджо». – Замечательно… Смею заметить, что вы прекрасно поработали над своим произношением, – добавил он чуть погодя, – на слух вас не отличить от коренного имперца! – Да я вообще парень талантливый, – буркнул Велен. – И не н’вах, так что можете смело дышать со мной одним воздухом, я не заразный. Звон металла и шорох шагов сопровождали сердитое: – Я бы на твоём месте не думал дерз… «Серджо» взмахнул рукой, прервав своего подчинённого на полуслове. – Спокойно, Лларен, – сказал он негромко, но веско. – Я уверен, сэра Серетил не хотел никого оскорбить. Нет нужды прибегать к насилию, друг мой. – Как вам угодно, серджо. И Тирано снова ушёл во тьму — за пределы неровного круга света, очерченного кованой люстрой; куда по пути испарился его кинжал, Велен так и не разглядел. В комнате ощутимо поубавилось уюта. – Прошу вас, поверьте мне, сэра Серетил, – любезно обратился к Велену собеседник, – я, в свою очередь, также не собирался вас оскорблять. Повстречать соотечественника так далеко от дома всегда приятно, а неожиданность этой встречи делает её приятной вдвойне. А что до ваших талантов, – добавил он, неожиданно усмехнувшись, – то мы и не думали ставить их под сомнение. Ваша игра в «Сентинельском венце» произвела на нас огромное впечатление. Против воли Велен разулыбался. Да, Лотун из Сентинеля, это было… здорово, просто здорово! Братья Корнелиусы, владельцы «Венца и лиры», не слишком-то его баловали. Луцус неплохо вёл бухгалтерию, Феликс посредственно отыгрывал главные роли, ну а в соавторстве они порождали на удивление однообразные пьесы — пьесы, в которых Велену обычно доставались партии «второго слуги», «третьего разбойника» и «вон того парня, который будет сегодня после спектакля вычищать зрительный зал». Тот день стал для него настоящим триумфом, и лишнее подтверждение — даже в таких обстоятельствах! — грело его актёрское самолюбие. Пусть даже этот триумф и оказался краткоживущим. – Но я не мог не заметить, – продолжил тем временем «серджо», не сводя с него пристального, неподвижного взгляда, – что данная роль оказалась для вас скорее исключением, нежели правилом, и, – он укоризненно покачал головой, – вашему таланту в «Венце и лире» давно уже слишком тесно… – А вам-то какое до этого дела, мутсэра? – перебил Велен. – Сам я, знаете ли, не жалуюсь. Рыжий успокоительно поднял руки. – Сэра Серетил, не стоит так враждебно воспринимать всякое моё слово! Я вам не враг, и я никоим образом не хотел уязвить вашу гордость. – Так чего же вы тогда от меня хотите, мутсэра? – хмуро поинтересовался Велен, невольно косясь на застывшего у двери здоровяка Дареса. – Кроме истории всей моей жизни? – Я хочу предложить вам работу, – просто ответил он. – Неплохую, как я полагаю, и с достойной оплатой. Ну как, вы настроены меня выслушать? – А почему бы и нет? – Велен пожал плечами и усмехнулся. – Раз я уже здесь… я вас слушаю, серджо. – Замечательно. Лларен, будь так любезен… – обратился он в темноту. Коротышка вышел на сцену с масляной лампой в одной руке и увесистой стопкой бумаг – в другой. Хотя, возможно, «коротышка» – не самое подходящее слово, когда, как с удивлением обнаружил Велен, Лларен Тирано оказался ненамного ниже его самого? На фоне высоченного «серджо» он выглядел меньше, чем был на самом деле… Бумажная кипа плюхнулась Велену на колени. Прищурившись, он прочитал слова, украшавшие первую страницу: «Уриэль III». – Что это? – Пьеса, – «серджо» развёл руками — так, словно это был самый очевидный из всех возможных ответов. Тем временем Тирано закрепил свою лампу на железном крюке, прибитом у кровати, и зажёг её почти незаметным движением кисти. – Пьеса? – растерянно переспросил Велен, перевернув страницу и уставившись в аккуратные, ровные строчки рукописного текста. – Она самая, – невозмутимо ответил серджо. – Читайте, сэра Серетил, читайте! Вы должны знать, на что подписываетесь. И Велен принялся за чтение.3Э 418, 2 Заката солнца
Велен встретил Джи’Вирра у чёрного входа и, наскоро оглядевшись по сторонам, шёпотом задал ему единственный важный вопрос: – Ты его принёс? – Друг обижает Джи’Вирра, – с укором ответил хаджит, – Джи’Вирр выполняет свои обещания, – и при этих словах его рука ловко юркнула за пазуху. От Джи’Вирра к Велену перекочевал крохотный гранёный флакончик, и хаджит, шагнув назад, поплотнее закутался в плащ. – Джи’Вирру сказали, что половины будет достаточно, – негромко прибавил он, – но если вылить всё, то подействует быстрее. – Спасибо тебе. – Сочтёмся, – коротко бросил Джи’Вирр. – Но нам обоим уже пора. Будь осторожен! – и, взмахнув на прощанье рукой, хаджит стремительно скрылся в проулке. Велен задумчиво покрутил в руках свою добычу и, спрятав её в карман, скользнул внутрь, в бурлящее чрево «Венца и лиры». Сегодня ему предстояло хорошенько потрудиться, но в случае успеха… Успех окупил бы любые затраченные усилия. Для «Венца и лиры» это был рядовой, ничем не примечательный день. Нынче труппа ставила «Сентинельский венец» (да, кое-кто отличался не слишком богатой фантазией на названия), и Велен трижды выходил на подмостки: дважды как безымянный солдат и один раз – как «предводитель головорезов». В роли последнего ему даже достались слова, небольшая фехтовальная сцена и возможность изобразить живописную смерть… но это не слишком улучшило его настроения. Роль Галтуса Мадриона, сурового, жутковатого, покрытого шрамами одноглазого тёмного эльфа, по-прежнему оставалась самым значительным из того, что Велену удалось сыграть за неделю. Тогда ему хватило и одного-единственного появления на сцене: парнишка-имперец, на которого указала Гилвани, очень нервно отнёсся к обещаниям натянуть ему на жопу глаза, а после оприходовать эту глазастую жопу горлышком от бутылки, «если только маленький сучёныш не оставит жену господина Мадриона в покое». И хоть отпугивать от Гилвани настырных тупиц было довольно весело, Велену хотелось большего — и точно не прозябать на третьих ролях, наблюдая, как безбожно переигрывающий Феликс Корнелиус губит сегодняшнее представление. Велен собирался это исправить. За кулисами было тихо и пусто, и из актёров там оставалась только набитая тряпками колыбель, «игравшая» в первом действии беднягу Артаго. На сцене сейчас разворачивался «приём в королевском дворце», где была задействована большая часть труппы — а остальные, не дожидаясь скорого окончания предпоследнего акта, успели поразбежаться по своим делам. То, что нужно. Велен вздохнул и, помянув милосердную Айем, встал перед дверью в гримёрку Феликса: в труппе имперец единственный наслаждался подобной роскошью, и эту роскошь ведущий актёр надёжно запирал на ключ. Велен, достав из потайного кармана пару отмычек, опустился на колени и, вспоминая уроки Джи’Вирра, принялся уговаривать замок пойти на уступки. Замок поддался не сразу — но он уступил, и Велен, прикрывая за собой дверь, скользнул в святая святых своего начальника. Стук сердца отдавался где-то в ушах, и данмер едва удостоил взглядом софу, и высокое зеркало, и банку с чёрно-коричневым гримом, благодаря которому Феликс и превращался сегодня в редгарда. Что действительно интересовало Велена, так это кувшин с вином, стоящий тут же, на невысоком столике: без согревающего бокала Феликс на сцену не выходил. Опасливо оглянувшись, — и ожидаемо увидав одну лишь закрытую дверь, — Велен подошёл ближе. Он достал из кармана гранёный флакон, гостинец Джи’Вирра, вытащил пробку… На мгновение поколебавшись, Велен опустил пузырёк на стол и обеими руками схватился за кувшин. Он сделал глоток, один лишь глоток — и блаженно зажмурился. Да, такого хорошего вина ему не доводилось пробовать очень, очень… За спиной заскрипела дверь. Велен вздрогнул всем телом, чудом не выронив злополучный сосуд, и обернулся. Он судорожно пытался придумать какую-нибудь отговорку, — или лучше метнуть кувшин и, пока они не разглядели его лица, смыться отсюда к скамповой бабушке? — но голова была столь же пустой, как и его кошелёк. Велен обернулся — и встретился взглядом с малюткой Эсти, которая, кажется, и сама была не менее ошарашена. – Я думала, – медленно проговорила она, взирая на Велена круглыми от страха глазами, – я думала, кто-то забрался… Он аккуратно поставил кувшин на место, но босмерка вздрогнула, осеклась и часто-часто заморгала своими бесцветными ресницами. Велен, поймав её взгляд, приложил палец к губам, а после махнул рукой: выходи, мол, потом поговорим. Эстинэль молча уставилась на него, и пару мучительно долгих мгновений для Велена существовал лишь струной натянувшийся между ними взгляд… А потом она просто пожала плечами, развернулась и вышла, не затворяя за собой двери; Велен, ругнувшись себе под нос, схватил со стола флакон, опустошил его содержимое в феликсово вино и спрятал улику в карман. Но когда он вышел, босмерки и след простыл. Весьма нелестно отозвавшись о родословной семейства Корнелиус, Велен снова достал отмычки и торопливо защёлкнул проклятый замок. Холодный пот струился у него по спине. К тому моменту, как труппа начала собираться за сценой, Велен успел заглянуть и в костюмерную, и на склад реквизита.. Он даже залез под сцену — к люку для привидений, — а после вышел на улицу, стащил у лоточника яблоко, и, обойдя театр по кругу, заскочил в зрительный зал. Для «Венца и лиры» это был рядовой, ничем не примечательный день. Почтенный бакалейщик Септимиус Верус справлял в уголке малую нужду. На галерее студенты-волшебники грызли орехи и сбрасывали вниз шелуху. В одной из лож угнездился «театральный вампир». Феликс уничтожал очередной монолог короля. Эсти нигде не было видно. Когда опустился занавес, Велену пришлось вернуться к прямым обязанностям: вместе с Жосьеном и Хоки втаскивать за сцену ставший ненужным трон, подбадривать приунывшую Гилвани, щипать за задницу Сильвию. Было не до Эсти, хоть она и вернулась из небытия, чтобы помочь ребятам с костюмами и гримом, — Велен даже пропустил тот момент, когда Феликс Корнелиус скрылся в личной гримёрке. Но действие раздобытого Джи’Вирром зелья пропустить не удалось никому, и когда Луцус Корнелиус, раздосадованный задержкой, спустился из своей ложи на грешную землю, к труппе, его ожидало странное зрелище — растерянные актёры, девчонка-служанка, грызущая яблоко, и беспрестанно хихикающий призрак королевы Акорити. – Где Феликс? – пророкотал он, нахмурив брови. – Ему пора выходить на сцену! – Кажется, клал он на сцену, милый! – воскликнула Сильвия, с трудом удерживаясь от нового приступа смеха. – И на сцену, и на театр, и на всё вокруг. Но вы тут пока разбирайтесь, мальчики — а мне пора, – и Сильвия удалилась, развязно виляя бёдрами, и даже грязно-серый балахон и косматый седой парик не делали это зрелище менее соблазнительным. Призраку матери надлежит явиться скорбящему королю уже в первом действии, но вот король… – Что тут, мать вашу, вообще происходит? – потребовал ответа Луцус. Актёры молча переглянулись — никто не хотел попасть под горячую руку, — но тут им на помощь неожиданно пришёл громкий стон из гримёрки Феликса, а вместе с ним и очередное облако вони, перекрывающей даже густой театральный дух. – Вашему брату… расслабило живот, господин, – запинаясь, выдавил из себя Жосьен. – Мы уже послали за лекарем, но выйти на сцену… он, наверное… всё же не сможет. Луцус, красный как рак, грязно выругался. Несколько справившись с собой, он поджал губы и, уперев руки в бока, заметался глазами по комнате. – Эй, ты! Тёмный эльф! – воскликнул вдруг он, тыча в Велена пальцем. Тот поморщился — заносчивая скотина прекрасно помнила его имя! — но с готовностью шагнул вперёд. – Ты же хвастал, что помнишь всю пьесу наизусть? Сможешь отчитать за короля Лотуна? – Смогу, – Велен пожал плечами, с большим трудом маскируя своё ликование — ведь ему даже не пришлось проявлять инициативу! Да, у Велена Серетила была отличная память: матушка даже надеялась, что это ему поможет выучиться на жреца. Но вместо священных текстов он нынче заучивал только скверные пьесы — что для плана, пожалуй, пришлось очень кстати. Луцус довольно осклабился, хлопнул в ладоши. – Девка, тащи ему корону, живо! – крикнул он Эсти. – Давай, шевелись! Даже этот – лучше, чем срывать представление…. Давайте, давайте, хорош халтурить, ленивые задницы! Хотите на улице оказаться? Не заставляйте зрителей ждать!.. И Велен вышел на сцену.3Э 418, 8 Заката солнца
Он перестал ощущать течение времени, он забыл об усталости, боли и скользких мерах, деливших с ним комнату. Велен читал взахлёб, поглощая страницу за страницей, не замечая ничего вокруг. Где-то на середине пути ему принесли воды — он в три глотка осушил стакан, уронил его на кровать и продолжил чтение. Последняя ремарка — (Уходит.) — ударила его, точно молния. Велен медленно отложил рукопись в сторону и, прочистив горло, встретился взглядом с «серджо». Бездна вопросов роилась в его голове: что за театр? кто автор? когда выступать? Но — робко, с затаённой надеждой — Велен спросил лишь одно: – Чью роль вы хотите мне дать? Уриэля? Его собеседник вздохнул, прикрыл на мгновенье глаза. – Нет, сэра Серетил, – сказал он устало, – роль драматурга. Велен решил, что ослышался. – Что, простите? – переспросил он с опаской. Откуда-то слева отчётливо прозвучало презрительное хмыканье Лларена Тирано. Его господин, невесело улыбнувшись, покачал головой. – Я хочу, чтобы вы сыграли автора этой пьесы, сэра Серетил, – повторил он негромко. Мужчина рассеяно потёр переносицу и продолжил, глядя куда-то сквозь Велена: – Думаю, вам более прочих будет понятнее та ситуация, в которой я оказался, сэра. Моя семья, как вы, наверное, можете себе представить, вряд ли с пониманием отнесётся к моему, хм, увлечению драматургией. Однако долг перед Домом и землёй не позволяет мне закрыть глаза на последствия. – И поэтому вы… – Велен замялся, не уверенный в том, что именно стоит сейчас говорить — и о чём будет лучше промолчать. – И поэтому я решил отыскать того, кто сможет не только поставить мои пьесы на сцене, но также и скрыть от мира тайну их авторства. И, – «серджо» развёл руками, – мы остановили свой выбор на вас, сэра Серетил. – Я, конечно, польщён, – начал Велен несмело, с трудом подбирая слова; в его голове между тем царил первозданный хаос Обливиона, – но с чего вы решили, что я гожусь для такой работы? Да никто не поверит, что я способен писать хоть что-то, кроме долговых расписок! Ответом ему стало укоризненное: – Ложная скромность вам не к лицу, сэра Серетил. Даже если бы вы не поведали нам, что происходите из хорошей морнхолдской семьи… для недостаточно образованного мера вы слишком быстро читаете и грамотно разговариваете, сэра, — и вряд ли подобных деталей никто раньше не замечал. – Хорошо, я вас понял, – Велен примирительно вскинул руки, – но послушайте! Даже если вы отдадите мне эту пьесу, даже если я выдам себя за автора… что дальше? Кто согласится меня принять, кто возьмётся её поставить? Уж точно не мои нынешние работодатели! – А вы слышали о труппе «Золотого купола», рассорившейся с владельцами здания? – спросил неожиданно «серджо». Велен кивнул: о том, как новые хозяева решили сделать из театра трактир, и теперь выставляют актёров на улицу, в «Венце и лире» судачили уже не первую неделю — а Луцус пристрастился пугать ребят увольнением. – Группа актёров во главе с Лаамилом из Клаудреста собирают деньги, чтобы построить свой собственный театр, – сообщили тем временем Велену, – первый и единственный театр в Чейдинхоле. Я дам вам деньги — достаточно, чтобы стать самым крупным пайщиком. Вы неглупый мер, сэра Серетил, вы же понимаете, что это означает? Да, Велен прекрасно понял, что это было за предложение. Совладельцы театров ломали преграды, возведенные вокруг актерской касты, они не знали нужды и не жили, отказывая себе во всем, от жалования и до жалования. Однако главным для Велена было то, что этим небожителям доставалась не только доля всех прибылей театра, но и любые, самые желанные роли! Предложение странного рыжего мера оказалось настолько хорошо, что попахивало шуткой Клавикуса Вайла, и Велен отчаянно пытался углядеть в нём подвох. – Это... прекрасно, - тянул он, собираясь с мыслями — а «серджо», застывший, точно гранитное изваяние, смотрел на него не моргая, – но, даже если я соглашусь... какие для вас здесь гарантии, серджо? Что может служить для вас залогом, что я не выдам тайны? Не стану пытаться вас шантажировать? Мне нечего предложить взамен! Тот усмехнулся, сверкнув зубами, и покачал головой. – Да, честное слово нынче немногого стоит, – промолвил он, – но, думаю, что от вас мне будет достаточно и простой расписки. Впрочем, если вы попытаетесь меня обмануть, имейте в виду: в этом случае я заплачу Мораг Тонг, и вашу голову мне принесут на алебастровом блюде. Последнюю фразу мужчина произнес без тени улыбки, и Велен с ужасом понял, что пропал, окончательно и бесповоротно — даже не зная, в шутку ли это было сказано или всерьез, он нимало не беспокоится! Не без некоторого ехидства Велен сказал в ответ: – Мораг Тонг запрещено выполнять заказы за пределами Морровинда, разве нет? — А боевым бригадам дома Дрес запрещено захватывать рабов в Эльсвейре и Аргонии, – подал вдруг голос стоящий у двери Дарес. – И кого это останавливает? Велен не успел на это отреагировать: «серджо», вздохнув, неожиданно поднялся со своего кресла. – Мы можем долго обсуждать детали этого соглашения и еще дольше – нравы и обычаи нашей родной земли. Однако скажите одно, сэра Серетил: вы принимаете мое предложение или нет? На секунду Велен прикрыл глаза. – Я согласен, – коротко ответил он. И, обменявшись со стоящим напротив мужчиной уверенным, твердым взглядом, Велен пожал протянутую ему руку.