Пустые крыши

Под ногами - бесконечная пропасть. Пропасть, жадно разевающая бездонную пасть, угрожающе сверкающая острыми гранями серых домов, похожих на тщательно заточенные клыки. Как же так вышло, что план, который они обдумывали так тщательно, так долго, провалился столь бесславно? Почему канат, в непоколебимой и вечной надёжности которого не было никакого сомнения, предательски подвёл и вместо того, чтобы радостно звенеть под ногами, превратился в тонкую волосяную верёвку, лопнул - ровно посередине - обмотался вокруг груди невообразимым узлом? Давит теперь на грудную клетку, и рёбра держатся, кажется, из последних сил, чтобы защитить от тяжести бешено колотящееся сердце. Филипп вскидывает голову, в надежде поймать прикованные к себе встревоженные взгляды друзей, позвать их на помощь. Но видит только равнодушное - предательски яркое и светлое - небо и пустые крыши башен-близнецов. Он один в пустом нью-йоркском небе, верёвка режет грудь, и нет никого, кто мог бы помочь, вытащить, спасти. ...Где он мог просчитаться?.. Филипп выныривает из болота ночных страхов, задыхающийся, с мокрой насквозь футболкой и ледяным лбом. У него всё так же яростно бьётся о твёрдые грани рёбер сердце, а тяжесть с груди не исчезает, только становится мягче, теплее. Кудрявее. Всё ещё пребывая в тревоге полусна, Филипп вытягивает руку, вплетает пальцы в чужие мягкие волосы, тянет на себя бездумно. Жан-Луи дёргается сонно под его ладонью, ворчит неразборчиво. И от его невнятного бормотания, от прикосновения к подушечкам пальцев разгорячённой кожи лба, Филипп успокаивается. Его окружает не бездонная безответная пропасть, а полутёмная утренняя комната, согретая спокойным дыханием спящих друзей. Под головой, под влажными волосами не невесомая облачная подушка, а причудливая смесь из жёстких волокон небрежно брошенной верёвки и неловко закинутой на подушку тёплой руки Жан-Луи. Филипп совершенно не помнит - словно ветер выдул из памяти - как ухитрились они накануне вечером уснуть подобным нелепым образом, неудобным сплетением тел и бесконечным нарушением личного пространства. Помнит только, как говорил - долго, развёрнуто - про свой план, а они слушали, оборачивались к нему дюжиной внимательных глаз, дюжиной настороженных ушей. А потом Джей Пи рассказывал пространно, с постоянными смешками про бесконечную смену мест работы по молодости. И Альберт говорил, важно постукивая указательным пальцем по оправе очков, про службу в море и то, сколько восхитительных узлов ему приходилось вязать, и, кажется, горячо убеждал Филиппа в своей верности и надёжности. Теперь беспокойный Альберт спит, неловко раскинувшись на животе поперёк кровати, в самых ногах, свесив голову и левую руку, сопит яростно и простуженно. Кресло, в котором Филипп вечером видел Джей Пи, греющегося подобно большому коту в свете настольной лампы, занимает Анни, свернувшаяся уютным клубочком, аккуратно поджавшая босые ножки. У неё умиротворённое лицо и тёплый пиджак Джей Пи на хрупких плечах. Джефф крепко спит прямо за столом - растрёпанная голова на сложенных руках, музыкальные пальцы в лохматом переплетении локонов и тонкая тревожная морщинка на переносице. Жан-Луи дремлет очень близко, давит встрёпанной головой на грудь Филиппа, смешивает шум пульса в виске с торопливым биением сердца друга. У Филиппа под головой мохнатая верёвка, под спиной Жан-Луи - груда рабочих перчаток, мешается, должно быть. И всё это - храпящий в ногах кровати Альберт, пиджак Джей Пи, согревающий спящую Анни, Джефф, прикорнувший за столом, разбросанные по комнате чертежи и собственная рука Филиппа в волосах развалившегося под боком Жан-Луи - кажутся Пети, человеку, привыкшему к спокойному и размеренному одиночеству, к компании, состоящей лишь из верных канатов и новых вершин, чем-то совершенно не естественным. Но перед глазами у него всё равно пустынная крыша Южной Башни - и так же пусто на душе. *** Джей Пи обнаруживается на кухне - разгуливающий босыми ногами по полу, растворяющийся в утреннем тумане, просачивающемся через приоткрытую форточку, и пряном запахе кофе. - Хей, - говорит он весело, едва Филипп входит на кухню, стирая ночные страхи, накопившиеся на глазной радужке, тыльной стороной ладони. - Доброе утро, мой дорогой Фил! Ты сегодня ранняя пташка. Кофе будешь? Филипп кивает молча - он всё ещё чувствует себя слишком сонным и мрачным, чтобы пускаться в долгие разговоры, и давление обвивающейся вокруг груди верёвки ощущается грозным предупреждением. Джей Пи басовито и успокаивающе мурлычет себе под нос что-то по-французски, но солнце, отражающееся в его светлых глазах, истинно нью-йоркское. - Надо сказать, Фил, кофе ты выбираешь отвратительно, - ворчит Джей Пи, вытаскивая из заботливо наполненного деятельными ручками Анни посудного шкафчика самую огромную чашку. - Эту бурду невозможно пить. - Да? - переспрашивает Филипп растерянно. - Мне казалось, он неплох... Джей Пи фыркает яростно, и чашка вздрагивает в его крепких ладонях: - Неплох? Да я знаю парня, который скорее прыгнет с обрыва, чем согласится с твоим утверждением. Сегодня же куплю у него настоящий кофе и познакомлю тебя с великолепием этого напитка! Неужели Франция не научила тебя ценить действительно хороший кофе? - Для этого нужно было время, - вздыхает Филипп. - И деньги. Джей Пи смотрит на него молча, и выражение в его светлых глазах сложно истолковать. Подталкивает чашку, треплет по волосам широкой ладонью: - Ты чертовски славный малый, Фил, но жизни совсем не знаешь. - По-твоему, жизнь измеряется в выпитых чашках хорошего кофе? Друг кивает важно в ответ: - Как для тебя - в количестве покорённых вершин и натянутых канатов. Туман за окном рассеивается, Джей Пи улыбается торжественно, и Филипп не может не ответить на ухмылку. А потом вспоминает ещё одну важную деталь. - Ты не видел Дэвида? Его нет ни в комнате, ни здесь. Джей Пи поджимает губы: - По-моему, он забаррикадировался в ванной. Не спрашивай меня, что он там делает. Кажется, поёт песни. - Песни? - переспрашивает Филипп удивлённо, получает в ответ неловкое движение широких плеч. - Во всяком случае, звуки оттуда доносятся очень странные. На тошноту не похоже, на плач тоже - и, возможно, современные молодёжные песни действительно звучат так жутко - я предположил, что парень поёт. Хорошее настроение, знаешь ли. Тебе бы тоже не помешало, Фил. - Нет уж, я не собираюсь забираться в душ и петь там вместе с Дэвидом, - смеётся Филипп. У него светлеет на душе, и плотные верёвочные тиски на груди разжимаются. Джей Пи улыбается широко и довольно, низко повисшее над городом заспанное солнце неловко заглядывает в окно, и сонный, взъерошенный, поводящий растерянно плечами Джефф входит на кухню, задевая острыми локтями дверные косяки. - Доброе утро, - старательно выговаривает он по-английски, улыбается смущённо уголками губ. Широкая рубашка болтается на плечах, глаза ещё затуманены сном, и весь Джефф - вся его нескладная фигура, колени, локти, сплошные углы, лохматая грива - кажется Филиппу до странности домашним и привычным. Словно так было всегда. Словно каждое утро Джей Пи, стоя босиком в маленькой кухоньке, ругал свой утренний кофе, Дэвид вдохновенно напевал в душе, а Джефф старался проговорить звуки в обыденном приветствии как можно чище. Словно Филипп никогда не был один. - Доброе, - отзывается он растерянно, и чувствует ногой неловкое прикосновение колена Джеффа, когда тот садится напротив. Когда Джей Пи шумно ставит перед новоприбывшим чашку кофе, Джефф заинтересованно водит пальцем по пляшущим зайчикам на ободке посуды, а Дэвид вываливается из ванной, оставляя овальные мокрые следы на паркете, Филипп окончательно убеждается в абсурдности происходящего. И ему совершенно не верится, что эти люди, спокойно снующие по его кухне, смогут испариться в самый ответственный момент, оставив его совершенно одного. - В холодильнике пусто, - заявляет Дэвид, шарит для наглядности длинными пальцами по холодным полкам, сбивает ногтём тонкую плёнку намёрзшего льда с морозилки. - И...верёвка. Почему здесь верёвка? Я не стану её есть, чуваки. - Суп из верёвки, - бормочет Джей Пи, извлекая толстый волоконный моток из холодильника. Джефф фыркает в свой кофе, в его ласковых глазах пляшут весёлые искорки. - Тебе нужно быть внимательнее, Фил. Верёвке не место в холодильнике. Филипп понятия не имеет, как незваная гостья пробралась на одну из холодных полок, он просто принимает верёвочный моток в руки и пожимает плечами, пока Джефф сияет светлыми глазами со своего конца стола и прячет улыбку за чашкой. - Ничего съедобного, - подытоживает Дэвид уныло, продолжая сверлить взглядом холодильник. - Я так оголодаю совсем, чуваки. Джей Пи смотрит на часы со вздохом: - Я куплю мяса и овощей по дороге с работы. Думаю, крошка Анни не откажется состряпать нам что-нибудь вкусное. - Только не лягушек, - безапелляционно заявляет Дэвид. Руки у него дрожат, кофе льётся на стол, и Джей Пи, хмурясь, толкает приятеля локтём. - И кофе, - говорит он задумчиво. - А холодильник у тебя и правда совершенно пуст. Неужели вы вообще ничем не питаетесь? Конечно же, они питаются и питаются неплохо. Анни готовит с неизменной студенческой небрежностью, пережаривает мясо, перебарщивает со специями. Зато сервирует в истинно художественном стиле, украшает майонезными звёздами и выкладывает листья салата по тарелке, словно крылья или лепестки диковинных растений. Филипп сомневается насчёт выражения Джей Пи о вкусной еде, зато он совершенно уверен, что сам в состоянии купить продукты, не обременяя друзей. Ощущение, будто с ним возятся через силу, только из вежливости, в параллельных лихорадочных поисках повода для ухода, накатывает, словно песчаный вихрь в пустыне, забивает нос, рот, мешая дышать, застилает глаза, не позволяя рассмотреть складывающуюся картину под иным углом. У Филиппа уже возникало подобное чувство. Когда папа Руди смотрел, прищурившись, как путается его ученик в кавалетти, и Пети чудилось в его остром взгляде бесконечное разочарование. Когда руководство художественной школы, в парке которой Филипп ходил по тросу, хмурилось недовольно, в очередной раз проходя мимо. И теперь даже в простом предложении помочь ему, чересчур недоверчивому, видится подвох. И возможно, крыши башен-близнецов в его сне неспроста пустовали. - Может, тебе что-нибудь нужно из оборудования? - продолжает Джей Пи. - Я могу заскочить и за этим. - Тебе не обязательно покупать еду, - говорит Пети, пока друг забирает у него из рук пустую чашку, отпихивает попутно Дэвида от плиты. - И тем более, оборудование. Вы все и так очень много помогаете мне, с этим, думаю, я могу справиться сам. Незачем стараться сделать за меня всё, словно я не способен купить мясо в магазине. Джей Пи смотрит на него молча, в упор, очень серьёзно и строго, и в глазах его нет и следа привычной весёлой развязности. Джефф крутит головой беспокойно, чувствуя перемены во всеобщем настроении, пытаясь из отдельных слов, которые смог понять, составить осмысленное предложение. И Филипп - теряясь в смеси недоумения и раздражения - добавляет по-французски, чтобы мог понять Джефф. Понять и уйти, если пожелает: - Я не собираюсь быть обузой. - Чего? - переспрашивает Дэвид, отрываясь от кофе, а потом Джефф перебивает напарника, и в его в голосе - чистое, звенящее возмущение, и светлые глаза горят. - Ты не обуза, - говорит сердито их тихий спокойный математик, но Филипп только молчит упрямо в ответ. - Как ты можешь говорить такое? - Так, - вздыхает Джей Пи, ерошит широкой ладонью волосы устало. - Сделаем вид, что этого разговора не было, ладно? Джефф совершенно прав, и - уж поверь мне, Фил, - если бы я не хотел тебе помочь, то ты не смог удержать бы меня, даже если бы пытался. Джефф кивает согласно, заглядывает Филиппу в глаза, пока тот молчит упрямо, всё ещё не в силах доверять словам. Его башни пусты и безответны. - Должно быть, ты не выспался, Фил, - замечает Джей Пи и улыбается, открыто, белозубо и искренне. - Я куплю цыплёнка на ужин, договорились? И пару крепких хозяйственных перчаток, раз уж ты не настроен предлагать другие варианты. Дэвид за своим концом стола со стоном падает головой на сложенные руки: - Чёрт, знал бы, что вы всё время будете трындеть не по-человечески, ни за что с вами не связался бы! *** Жан-Луи не спит, когда Филипп возвращается в комнату. Сидит в кровати - лохматые чёрные волосы и влажная белая майка на покатых широких плечах и крепкой спине - и сосредоточенно сматывает растрёпанную верёвку в аккуратный моток. В ответ на прикосновение ладони Филиппа Жан-Луи оборачивается, его плечи горячие на ощупь, обжигают подушечки пальцев. - Я спал на верёвке, - говорит он, смеясь тихонько. - Отлежал себе всю шею. В таком бардаке я жил только в общежитии художественной школы. Так что у тебя я почти как дома. Филипп не отвечает, не убирает руку с плеча друга, и с губ Жан-Луи исчезает улыбка. - Что-то не так? - спрашивает он серьёзно. - Я не понимаю, - вздыхает Филипп. - Почему они все делают это? Жан-Луи хмурится. Шторы в комнате задёрнуты, и мрачная тень заполняет его глаза, собирается под ресницами: - Делают что? Чем ты опять недоволен? - Зачем остаются со мной? - отзывается Филипп нетерпеливо и чувствует, как иррациональное раздражение вновь накатывает на него. - Мне кажется, они относятся к моей мечте совершенно не серьёзно. Быть может, они устали, устали помогать мне и остаются со мной только из вежливости? - Вежливости? - хмыкает Жан-Луи. - Это каких же масштабов вежливость надо иметь, чтобы добровольно рисковать своей свободой и чужой жизнью? Что на тебя нашло, Филипп? Нервничаешь перед трюком? - Разумеется, я нервничаю, - Филипп срывается на сдавленный крик и душит его поспешно, когда спящая Анни недовольно шевелится в кресле. Жан-Луи укоризненно качает головой, его плечо надёжным тёплым гранитом покоится под рукой Пети, и тот, успокаиваясь, вновь переходит на встревоженный шёпот. - Мне кажется, они переговариваются за моей спиной, они недовольны, устали, ищут способ уйти... - Хорошо же ты о думаешь о тех, кто предан тебе, - говорит Жан-Луи гневно. Верёвка скрипит в его напряжённых пальцах, и Филипп, хмурясь, убирает ладонь с плеча товарища. - Как раз накануне вечером Джефф говорил мне, как прекрасен будет тот момент, когда ты наконец взойдёшь на трос и как рад он принимать в этом участие. Джей Пи сегодня уходит на дополнительную смену, потому что только при таком условии он добился отгула перед твоей прогулкой. Твои товарищи помогают тебе сознательно, Филипп, сознательно и по собственному желанию. Они не заслужили, чтобы ты так думал о них. Филипп встряхивают головой устало. Горячие лучи утреннего солнца пробиваются сквозь плотные шторы, приносят с собой ту тяжёлую утреннюю сонливость, которая неизменно появляется после чрезмерно раннего пробуждения. Сквозь накатывающий беспощадно туман сна Пети чувствует руку Жан-Луи, опускающуюся на его плечо, согревающую своей тёплой тяжестью. - Должно быть, дело в том, - говорит Филипп растерянно. - Что я боюсь остаться один в самый решающий момент. Боюсь, что когда до исполнения моей мечты останется совсем немного, мои друзья исчезнут. И крыши моих башен опустеют. - Ну уж нет, дружище, - говорит Жан-Луи сердито, и его рука обхватывает плечи Филиппа крепче, словно лонжа, на наличии которой так настаивал папа Руди. У Жан-Луи горят глаза и голос звенит яростно. - В любом случае тебе, чтобы остаться одному, придётся отделаться от меня, потому что по своей воле оставлять тебя я не намерен. Так что даже не думай об этом! В коридоре мягко хлопает входная дверь, и Джей Пи на пороге негромко и весело прощается с быстро говорящим что-то Джеффом. Дэвид, шаркая ногами, бродит по кухне, бурчит себе что-то под нос. Альберт, всё ещё храпящий в ногах кровати, соскальзывает на пол верхней половиной туловища, упирается плечом и щекой в ковёр, сопит довольно. Анни ворочается в своём мягком кресле, и Джей Пи всё-таки оставляет свой пиджак на её плечах. - Ты не останешься один, - говорит Жан-Луи твёрдо, его дыхание у виска Филиппа как горячее дуновение ветра, а крепкая рука на плечах - надёжный страховочный трос. Филипп снова в бездонном небе, и его ноги болтаются над пропастью. От этих страшных снов не отделаешься так просто, они - ноша любого канатоходца, любого человека, рискующего собой, и с этими жуткими картинками приходится мириться. Встревожиться стоит, если снится полный успех операции, ни сучка, ни задоринки. Но этой сон немного отличается от предыдущих: над головой Филиппа - на крышах башен-близнецов - шевелятся, снуют тёмные крошечные фигурки. Филипп различает смазанные черты лиц Джеффа, Джей Пи, Анни. А впереди, у самого края стоит Жан-Луи, и конец верёвки, удерживающей Филиппа от падения, в его крепких руках. Ветер сдувает слова с его губ, но Филипп знает и так, что кричит ему друг. - Ты не один, - повторяет Жан-Луи. - Ты не один. Натянувшаяся верёвка тонко звенит в его напряжённых руках, и Филиппу отчаянно хочется верить.