Генри Хестон

      Вечером салун заполонили уставшие работяги, проезжие и просто бездельники, не знающие, куда себя деть. Два скрипача наигрывали весёлую незатейливую мелодию, которую временами заглушали голоса или хохот посетителей. Я стоял у барной стойки и неторопливо потягивал пиво из стакана, отрешившись от всего, забывая о шуме вокруг. Так я расслаблялся — среди скопления самых разных личностей.       От этого отдыха меня отвлёк незнакомец в поношенном пиджаке, задевший мои ноги зонтом. Он негромко, отрывисто, извинился и быстро отдёрнул руку, стукнув зонтом уже себя. Я лениво оглядел его. Долговязый и худой, если и вовсе не тощий, но слабым он не выглядел; я подумал, что ему подошло бы прозвище вроде Щепки или Спички, и улыбнулся. Незнакомец заметил это и улыбнулся в ответ, зачем-то подмигнул и пригладил свои густые тёмно-каштановые волосы, которые через мгновение снова непослушно взъерошились. Я не без удивления посмотрел на всё это и поинтересовался, как он обходится без оружия и, судя по всему, без лошади — шпор он не носил, да и обувь была слишком стоптанной для всадника. Незнакомец, как-то странно улыбнувшись, глянул мне в глаза и ответил:       — Я предпочитаю прогулки. Мирные. Вместе со своим зонтом.       Его голос был скрипучим и мягким одновременно, и, казалось, совершенно ему не подходил.       «Пешком далеко не прогуляешься» — подумал я, но решил промолчать и отвернулся к барной стойке.       Зонт… Чёрный, покрытый пылью, он заменял незнакомцу трость и сейчас стоял, прислонившись тускло блестящей рукоятью к ноге своего хозяина, словно старый верный пёс. Ни револьвера, ни коня. Странно. В наших краях человек без оружия и лошади — почти покойник. Однако этот как-то дожил лет до тридцати. Вероятно, ему везло с дилижансами — не мог же он постоянно ходить пешком.       Как оказалось, не один я обратил внимание на незнакомца. Вдребезги пьяный Саймон Оукли неверной походкой двинулся к странному посетителю. По салуну пробежал лёгкий шум — намечалась драка. Оукли, чей нос потерял форму из-за нередких встреч с чужими кулаками, был здоровым детиной, а незнакомец отнюдь не отличался мощной фигурой.       — Или я слепой, или у тебя и впрямь нет никакого оружия. Что ты о себе возомнил, молокосос? Кто ты такой? — проревел Оукли. Было ясно — он не отстанет, пока не врежет обречённому на поражение парню.       Незнакомец повернулся к Саймону и, ухмыльнувшись одним уголком губ, произнёс:       — Я Генри Хестон, пока никем не работаю, но...       — Малыш, может, ты ищешь работу уборщиком? — Салун разразился хохотом, однако Хестон ничего смешного не нашёл. Даже полуулыбка, не покидавшая его губ всё это время, исчезла. — Так я могу тебе помочь! — воскликнул Оукли и сбоку врезал Хестону, вышибив ему воздух из лёгких.       Парень отлетел к концу стойки, стукнувшись спиной о стену. Бармен, мистер Грей, наклонился над лежащим без чувств Хестоном и одобрительно кивнул здоровяку.       — Вот это да!.. — не без благоговения прошептал кто-то в наступившей восторженной тишине. — Одним ударом!       Саймон, гордо шмыгнув носом, подошёл к Генри и торжествующе улыбнулся. Хестон тут же вскочил и двинул Оукли в подбородок. От неожиданности здоровяк грохнулся на пол, а мы хором присвистнули. Генри, шумно дыша, напряжённо ждал, когда его противник встанет. Тот поднялся и, взревев, кинулся на соперника. Хестон ловко увернулся от Оукли, а Саймон врезался в стойку. Мистер Грей отодвинулся, чуть поморщившись. Следующая атака Саймону удалась — он попал Генри в лицо. Хестон провёл языком по нижней губе и попытался стереть выступившую кровь рукой. Внезапно парень несколько раз ударил Оукли в живот, а когда тот, корчась от боли, согнулся, коленом заехал ему в лицо.       Саймон тяжело дышал и пытался прийти в себя. Посетители замерли вместе с Генри, который стоял и в упор глядел на своего соперника. Рука Оукли метнулась к кобуре, но в следующий миг ему в ладонь врезался невесть откуда появившийся нож. Саймон взревел от неожиданной боли и схватился за раненую руку. Мы же с изумлением посмотрели на Генри. Тот не отводил взгляда от Оукли, будто ничего и не произошло.       — Ну что, сэр, будете продолжать? — хрипло поинтересовался Хестон, пытаясь отдышаться. По его виду было понятно, что он ожидает отрицательного ответа.       Саймон что-то промямлил и, махнув в сторону соперника рукой, с мрачной миной плюхнулся на стул. Генри сразу расслабился. Он выпрямился, глубоко вздохнул и поднял с пола нож.       Я снова отвернулся к стойке, усмехнувшись. Небольшое вечернее развлечение — вот что это было. Я жил не слишком интересной жизнью, а потому с удовольствием наблюдал за дракой. Такое у нас происходило не так уж часто, и это можно было понять по тому, как обсуждалось посетителями столкновение Саймона и Генри.       Мистер Грей любезно подал Хестону стакан воды, который он выпил жадным залпом, будто страдал от жажды не первый день.       — Могу я остановиться у вас наверху? — поинтересовался Генри у бармена, устало привалившись к стойке.       — Есть две свободные комнаты, сэр, — кивнул мистер Грей, убирая с полки опустевшую бутылку.       Гостиница в нашем городе соседствовала с салуном. По сути, это было единое заведение. Постояльцы имели определённые привилегии — например, бесплатно завтракали и могли выпить две порции любого напитка, не заплатив ни цента. Вдобавок, так как брат мистера Грея заведовал аптекой, постояльцы могли не волноваться за своё самочувствие — лекарства для них были доступны в любое время.       Оставив деньги за комнату, Генри сунул ключ в карман пиджака и наклонился, чтобы поднять зонт. Стоило ему выпрямиться — и его совершенно неожиданно ударил в нос Саймон. Удивлённый возглас, кажется, издали все, включая бармена и меня. Хестон не удержался и упал, задев головой мои ноги. Он неслышно, одними губами, выругался, дотрагиваясь пальцами до носа, отнял руку и увидел кровь.       Саймон угрюмо смотрел на своего соперника, надеясь на продолжение драки, но Генри лишь скользнул гневным взглядом по обидчику, встал и, держа руку у носа, быстро вышел на улицу. Оукли счёл это победой, хищно улыбнулся и занял место Хестона. Я Саймона недолюбливал, так что поспешил заплатить за выпивку и удалился.       Генри стоял на крыльце, запрокинув голову и часто шмыгая носом. Не опуская головы, он повернулся ко мне и попытался улыбнуться.       — Это было подло, — усмехнулся Хестон.       — Нож в руку — тоже не самый честный поступок, — откликнулся я, пропуская внутрь очередного посетителя.       Короткий смешок и скрипучее «Ну», очевидно, означали согласие. Генри, наконец, опустил голову и снова провёл рукой над губой. Кровь перестала течь, но он всё ещё шмыгал носом и морщился. Мой новый знакомый застегнул пиджак, выдыхая облачко пара — на улице было холодно. Желтоватый, мерцающий отсвет фонаря то и дело касался Хестона, и, как ни странно, здесь, на улице я смог рассмотреть его лучше, чем в освещённом помещении. В карих, горящих любопытством глазах я углядел и задор, и тревогу одновременно; тонкий, несколько искривлённый («Возможно, он его когда-то сломал?» — подумал я), с горбинкой нос и большие, глубоко посаженные глаза придавали Хестону сходство с птицей. Больше всего запоминалось выражение его лица: правая бровь была будто бы вопросительно приподнята, а на губах застыла полуулыбка. Когда Генри слушал, казалось, он не слишком-то доверяет собеседнику, а когда говорил, всегда создавалось ощущение, что он шутит. Как я понял позже, эта странная полуулыбка зачастую не исчезала даже тогда, когда он говорил о чём-то серьёзном.       Мне нравилось вот так всматриваться в людей и отмечать кое-какие детали. Я считал, что внешность может немало поведать о характере, и Генри показался мне человеком немного суматошным и весёлым, однако было в нём что-то, что говорило о грусти, которую он прятал внутри и старался не показывать (разумеется, далеко не всё мне стало понятно в тот же вечер). Однако я также не любил затянувшихся пауз, поэтому поинтересовался, надеясь узнать побольше о новом знакомом:       — Что тебя сюда привело?       — Брат, — коротко ответил Генри, комкая окровавленный платок и неловко пряча его в карман. Увидев мой вопросительный взгляд, он улыбнулся и добавил: — Мой брат-близнец. Его зовут Итан. Он где-то в этих краях.       — Близнец? — Меня это заинтересовало. Я свернул сигарету и закурил, ожидая ответа Хестона.       — Да. Мы с ним похожи. — Он задумался и опустил голову. — Внешне…       — В смысле?       — Он… несколько ненормальный, — смущённо проговорил Хестон. — Но, скорее, жестокий. Однажды закопал человека заживо...       Я удивился, но понял, что говорить об этом ему неприятно, так что решил сменить тему:       — У меня тоже брат есть, только он никого не убивал. Но он болеет. Чахотка. Так что его чаще видит врач из другого города, чем я. — Помолчав немного, я поёжился и сказал: — Сегодня на удивление холодно.       — Да, — кивнул Генри и нарочно выдохнул облачко пара. — Мой плащ украли вместе с другими вещами прямо из дилижанса, так что теперь я налегке.       — Зима у нас приходит быстро и внезапно, так что советую купить что-нибудь потеплее, чем пиджак.       — Обязательно. Меня зовут Генри Хестон, — произнёс мой новый знакомый и протянул руку, глядя мне в глаза.       — Сэм Уильямс, — отозвался я и пожал ему ладонь. Так и началась наша дружба.       Очевидно, Генри куда больше нравился мой дом на самой окраине города, чем его комната над салуном. Он частенько приходил ко мне и скрашивал мои одинокие вечера разговорами. Мы рассказывали друг другу о себе, и его истории были куда интереснее моих. Я узнал, что Хестон прежде жил в восточных штатах, а родители его — англичане среднего класса. В двадцать лет он отправился в Европу, где обучался кое-каким наукам и этикету («Правда, я так и не понял, зачем мне это» — признался Генри), однако ему пришлось спешно уехать, когда объявился брат и убил одного из друзей Хестона. Так он и стал кочевать по всей Америке, стараясь избежать встречи с близнецом. Будучи весьма разговорчивым, Генри в то же время понимал, когда следует умолкнуть, чтобы не надоесть. Он был готов говорить о чём угодно, но стоило затронуть в беседе семью или его брата — и он тут же менялся, становился серьёзен, а я спешил сменить тему.       Итан убил ещё нескольких друзей Генри, и, слушая все эти рассказы, я пытался понять, каково это — жить, боясь завести с кем-то знакомство из-за того, что ненормальный брат, похожий на тебя, как две капли воды, убивает каждого твоего друга? Смерть товарища — большое потрясение, и я начал относиться к Хестону с долей уважения — несмотря на все пережитые потери, он выглядел весьма жизнерадостным человеком, даже этаким простаком или, скорее, восторженным мальчишкой. Нередко люди, на долю которых выпало многое, выглядят совсем не так, как, казалось бы, должны. Генри был из числа таких людей — он держал всё внутри, не смея переваливать свой груз на кого бы то ни было.       Именно во время этих разговоров я понял, каким был Генри — неусидчивым, временами взбалмошным и суматошным. Ему постоянно требовалось что-то делать, а если это было невозможно (например, он внимательно слушал кого-то), то старался хотя бы повертеть что-нибудь в руках или сменить положение ног. Слушал Хестон со своей вечной улыбкой, которая, к моему удивлению, как и всё его лицо, отлично выражала эмоции — если он сочувствовал, то и улыбался с грустью. Я не понимал, как он это делал, но его улыбка меня ничуть не раздражала, а скорее успокаивала.       Конечно, Генри не был чужд франтовству — насколько это вообще было возможно в наших краях. Он питал особенную любовь к жилетам, всегда аккуратно повязывал ленточный галстук и порой не без изящества шёл, опираясь на зонт, как на трость. Ему разве что не хватало часов на цепочке, котелка (который, как поведал позже Хестон, украли из дилижанса вместе с другими вещами) да начищенных до блеска туфель, чтобы выглядеть настоящим европейцем-щеголем.       Я познакомил Генри и с городом. В свободное время я показывал ему, что где находится, где кто живёт, какие фермы не откажутся от лишнего работника и где можно купить товары подешевле. Никаких достопримечательностей в нашем маленьком городке не было — только в двух милях от нас возвышался высоких холм, который постоянно привлекал внимание Хестона. Холм этот будто был прилеплен к равнине каким-нибудь великаном — он казался здесь абсолютно лишним. Рядом с ним тянулась дорога, ведущая в город, а напротив стоял покосившийся заброшенный дом.       Мы решили подняться на этот холм однажды утром. Нижняя его часть была испещрена камнями, и забраться можно было только по едва заметной, забытой всеми тропке. Переглянувшись, мы одновременно ускорили шаг, соревнуясь, кто быстрее доберётся до вершины. Генри разве что не засиял от азарта. Я усмехнулся и поднажал. Триумф Хестона был недолгим — я нагнал его практически сразу, а сам он явно начал сдавать. Наконец, я взобрался на самый верх холма и поглядел на Генри. Он, прерывисто дыша, карабкался из последних сил. Я чуть спустился и подал ему руку. Достигнув вершины, Генри шумно выдохнул и грохнулся на землю, мотая головой. Правда, мой самодовольный вид заставил его тут же, отдуваясь, подняться на ноги. Он выпрямился и так и застыл, осматривая открывшееся с холма зрелище.       — Вот это вид! — восхищённо выдохнул он.       Город с холма было видно отлично. Дорога будто прорезала его и уходила дальше, минуя темневший в отдалении лес. Какой-то всадник рысью промчался мимо, приближаясь к городку и обгоняя медлительный экипаж.       — Это почта? — спросил Генри и кивнул на дорогу. Я пожал плечами и проследил взглядом за всадником.       Мой друг повернулся и наткнулся на старый, наклонившийся к земле крест.       — Это могила одного голландца. Говорят, он основал наш город, — сказал я, подходя к Хестону.       — Говорят?       — Я его никогда не видел — он умер в шестьдесят четвёртом, а мы с Ником приехали сюда только через год. Он тут всем заведовал, можно сказать, был мэром. И захотел, чтобы его похоронили на вершине этого холма.       Генри задумчиво, по обыкновению чуть нахмурившись, смотрел на крест. Полуулыбка исчезла с его лица, и я подумал, что он наверняка вспоминал о своём брате — обычно он заставлял Хестона становиться серьёзнее.       — Живёт человек, а спустя десять лет от него остаётся только полусгнивший покосившийся крест, — медленно произнёс Генри и снова осмотрелся.       Впрочем, меланхоличное настроение быстро улетучилось — вскоре Хестон с любопытством спросил о старом доме, что ютился по ту сторону дороги (хотя это скорее была просто неширокая полоска земли, вытоптанная сотнями конских и бычьих копыт). Я вдруг понял, что мне нравится рассказывать о своём городе. Всегда приятно, когда тебя слушают — особенно с таким интересом.       — В том доме жила семья с тремя детьми. Кажется, они поселились здесь ещё до голландца. Все пятеро часто появлялись в городе, сыновья помогали строить… Но потом они внезапно исчезли, а когда горожане наведались к ним, то увидели что вся семья убита. В доме, говорят, «зло витало в воздухе», так что мы туда не суёмся.       Генри кивнул и некоторое время стоял, оглядываясь кругом. Затем, махнув мне рукой, начал осторожно спускаться с холма.       — Давно твой брат уехал? — поинтересовался он, проверяя надёжность выступа.       — Полторы недели назад. Он должен скоро вернуться — возможно, уже пришло письмо от него. Если тот экипаж действительно вёз почту. Хотя без охраны… Вряд ли.       Беседуя о самых разных вещах, мы дошли до города и остановились у салуна. Сейчас, утром, внутри было непривычно тихо. В окне маячил мистер Грей и метиска, убиравшаяся в зале.       — Мне надо работать, — произнёс я. — Если захочешь, приходи вечером.       Хестон кивнул и, засунув руки в карманы, направился к салуну.       — До скорого! — зачем-то крикнул я.       — Да, увидимся, — обернувшись, с улыбкой ответил он и снова пошёл вперёд.       Генри всегда здоровался и прощался последним, будто не знал, надо это делать или нет. А может быть, он просто забывал, но некоторые в городе, как я слышал, считали это невежливым.       Однако вечером Хестон не пришёл, и я решил посетить салун, где и увидел Генри — он сидел за одним столиком с Эммой Тэйлор и оживлённо ей что-то рассказывал, руками изображая, по-видимому, обстановку в каком-то помещении. Мисс Тэйлор слушала его весьма внимательно и то и дело смеялась. Всё это длилось до тех пор, пока Хестон не задел локтём тарелку, которая со звоном разбилась на полу. Он тут же вскочил и принялся собирать осколки, а затем подбежал к стойке.       — А, Сэм! — обрадованно выдохнул он, протягивая остатки тарелки мистеру Грею. — Прости, я...       — Ничего, у тебя нашёлся собеседник поинтереснее. Но салун — не самое лучшее место для девушки.       — Ну, не приглашать же её к себе в комнату, — смутился Генри. — Ты её знаешь?       — Не совсем. Эмма — дочь фермера Джерри Тэйлора. Помнишь ту большую ферму за конюшней? Там-то они и живут.       Я видел, что Хестону хотелось скорее вернуться назад, так что не стал его задерживать. Всё это отчего-то подняло мне настроение, и без улыбки смотреть на своего друга я не мог. Он же, быстро вернувшись на своё место, вновь продолжил свой рассказ. Я видел лишь убранные в сложную причёску каштановые волосы мисс Тэйлор, но был уверен, что она улыбалась.       С тех пор я часто видел Генри и Эмму вместе. Она шла неспешным шагом, а он, всегда несущийся, был вынужден либо стараться идти медленнее, либо временами обгонять её и болтать, шагая спиной вперёд и размахивая своим зонтом. Мисс Тэйлор его поведение забавляло, и он был этому рад.       Мэтт О'Нил как-то раз уверенно заявил, что Эмме Генри просто интересен, а вот ему она явно нравится. Может быть, он и был прав.       — Но, согласись, Хестон на всё готов, лишь бы увидеть Эмму, — отозвался Джерри, усмехаясь.       И правда — о чем бы старик ни попросил, Генри всё с охотой выполнял. Я мог не видеть Хестона полдня, но всегда знал, где его найти. Для этой семьи он был всегда свободен и полон сил. Однажды я застал его за чисткой лошади мисс Тэйлор, что было весьма странно для любящего чистоту аккуратного Генри. Джерри же без зазрения совести пользовался готовностью Генри услужить и придумывал ему всё новые и новые работы. Дело дошло до того, что Хестон вызвался объездить дичка Тэйлоров.       Началось это как шутка — в салуне кто-то завёл разговор о визитах Генри на ферму Джерри и спросил, на что он готов ради Эммы. Мы знали, что на лошадях он почти не ездит, и в результате Хестона втянули в пари. Он тут же согласился, и это было глупейшим его решением. У Тэйлоров был свой объездчик, да и сам Джерри неплохо обламывал мустангов, но спор есть спор, и Генри был непреклонен. Не тратя времени попусту, все участники пари и просто любопытные высыпали на улицу и направились к Джерри.       Пока готовили дичка, я следил за своим другом. Он, как мог, скрывал своё волнение, но получалось плохо. Заметив мой взгляд, он улыбнулся как-то нервно и через силу, сразу же отвернувшись. Всё оставшееся время он, не шевелясь, следил за приготовлениями.       — Готово! — крикнул какой-то парень, и тут же зрители одобрительно закричали, ожидая зрелища. Генри тяжело вздохнул и вошел в корраль.       Крупный мышастый жеребец яростно храпел и фыркал, пытаясь избавиться от непривычного седла. Крики вокруг раздражали его, он то и дело закладывал уши и перебирал копытами, злобно озираясь на людей.       Сел Хестон как опытный всадник — быстро и умело. Мустанг, почувствовав на себе очередную ношу, рванул вперёд. Генри вскрикнул и вцепился жеребцу в гриву — поводья он выронил сразу же. Каждый прыжок жеребца сопровождался радостным воплем окружающих. Можно было закрыть глаза, но по крикам понять, что делал мустанг — вот только что поднялся на дыбы, а сейчас начал козлить.       Пробежав весь корраль, жеребец, выгнув спину, взвился вверх и приземлился на выпрямленных ногах. Я представил, каково было бедняге Хестону. Еще несколько прыжков — и Генри вылетел из седла, приземлившись далеко за оградой.       Все кинулись к парню, позабыв о дичке. Падение оглушило Хестона, и в себя он пришел только минуты через две. И то не до конца — взгляд был мутным, и парня сильно шатало. К счастью, обошлось без серьёзных травм, даже спина оказалась целой, хотя некоторые не сомневались, что будет перелом.       — Всё нормально! — пробормотал Генри, слабо улыбнулся и как можно бодрее поднялся на ноги, но было видно, что его мучает боль в спине.       В ту же ночь я проснулся от чьего-то осторожного свиста и шагов. Сон у меня довольно чуткий, так что внезапные пробуждения не были редкостью. На улице всё снова стихло, и я некоторое время пытался уснуть, но внезапно свист возобновился. Я быстро накинул плащ и вышел из дома, готовясь отогнать виновника моей бессонницы.       Чуть поодаль, пригнувшись, стоял Генри (этому я ничуть не удивился). Ещё дальше я разглядел очертания жеребёнка, нерешительно бредущего по улице. Снова раздался короткий свист Хестона, а затем он, что-то бормоча, аккуратно шагнул вперёд. Жеребёнок дёрнул ушами и отпрыгнул в сторону, путаясь в ногах.       — Генри, тебе лошадей на сегодня мало? — прошипел я, ещё больше напугав стригунка. — Что ты делаешь?       Приближение зимы давало о себе знать — меня одолевал жуткий холод, и вдобавок я злился на то, что не удалось спокойно поспать, так что настроение у меня было скверное. Генри шикнул, подошёл ко мне, всё так же пригибаясь, и прошептал:       — Он сбежал с какой-то фермы, я его заметил из окна. Ты не знаешь, как звать лошадей?       Только Генри мог выйти на улицу посреди ночи, чтобы поймать жеребёнка. Я хотел поинтересоваться, почему он вообще не спал, а высматривал сбежавших лошадей из окна, но вместо этого только мотнул головой и побрёл в дом. За лассо.       Пять минут спустя я уже и не думал о сне. Мы брели вслед за жеребёнком и пытались подойти на подходящее расстояние, чтобы набросить петлю. Стригунок неизменно замечал нас и отбегал подальше, так что вскоре мы обошли весь город, но так и не добились цели.       — Ничем более идиотским в жизни не занимался! — с досадой проговорил я. — Пойдём спать, а?       — Тихо. Надо загнать его вон туда. — Генри указал на проём между конюшней и оружейной лавкой. — Я зайду с одной стороны, а ты с другой.       Ещё минут десять мы пытались загнать жеребёнка в этот несчастный проём. Поймать его нам удалось — правда, потом пришлось не один день проходить с синяками по всему телу, потому что стригунок отчаянно отбивался. Было решено отвести беглеца в общественную конюшню, а утром выяснить, чей он.       — Извини, что разбудил тебя, — виновато произнёс Генри, дойдя до моего дома.       — Ладно уж. Спокойной ночи.       — Да, спокойной. Мы уже несколько дней не общались как следует, — пробормотал он, зарываясь рукой в волосы. — Если будет скучно, заходи.       В этом был весь Генри — общительный, но ненавязчивый, всегда готовый принять и выслушать внезапного посетителя. На следующий день я понял, что именно это мне и требуется — чтобы меня выслушали, чтобы было кому излить душу. Но на следующий день Генри исчез.