Это только начало

Это была их последняя ночь. Без чуткого сна, непрекращающихся кошмаров, всепоглощающих волнений и томительных переживаний, смешанных с болью. Крохотный светильник стоит на тумбочке из красного дерева возле кровати. Его тусклое сияние едва освещает небольшую, но уютную комнату. Почти ничего не видно, но можно различить два силуэта, лежащих на кровати под мягким белым пледом, который усыпан рисунками крохотных птичек с раскрытыми клювами – Соек. Под покровом безмолвной ночи на двуспальной кровати лежит мужчина, прижимаясь скулой к густой копне волос цвета ржи. Он перебирает пряди, пропускает их между пальцами, вдыхает родной запах, напоминающий ему о времени, которое уже не вернуть. И не надо возвращать. Женщина тесно жмется к могучей груди, прильнув к ней ухом, чтобы запомнить ритм сердца, и играет пальцами на его рубашке, пересчитывая бирюзовые пуговицы. Пытается отвлечься от горьких мыслей, не хочет плакать при нем. Ветер воет за окном и приводит в движение голые ветви старых деревьев, которые хранят в своей памяти все события последних лет. Ласковые снежинки кружат в медленном танце, опускаясь на безмолвные и одинокие улицы, на которых нет ни души. Белые шторы качаются в унисон размеренному дыханию двух людей, которые со всей горестью понимают, что это конец... — Что теперь с ней будет? Женщина, наконец, решает нарушить молчание, хотя оно им было не в тягость, а всласть. Каждое слово она фактически выдавливает из себя, мучаясь от душевной боли, потому что она оттягивала этот разговор, со всей ясностью и горестью осознавая, что когда-нибудь он бы состоялся. Она не поднимает взгляда на мужчину, продолжая смотреть на крохотный светильник. Женщина не смотрит ему в глаза, потому что ей страшно. Она боится, потому что знает: через несколько часов ей придется навсегда попрощаться с ним. Ей страшно оставаться тут, в разрушенном Капитолии, где скоро не будет никого, кто ей дорог. Она держится из последних сил, едва сдерживая жгучие слезы, потому что если он уйдет, то больше не вернется. К сожалению, и он это понимает. — Мы с ней едем домой, в Двенадцатый. Каждое слово дается мужчине с большим трудом. В его голосе отчетливо слышны нотки скорби, потому что он понимает: она не согласиться поехать с ним. Да, война подошла к концу, но покидать столицу запрещено всем, кроме победителей, которые должны вернуться в родные Дистрикты. — А мальчик, как он? Голос подавленной капитолийки дрожит. Глаза начинает неприятно пощипывать, в них появляется соль. Горячие ручейки скатываются по её бледным щекам. Крупные капли падают на светлую рубашку дорогого ей мужчины, расплываясь темными пятнами. А в душе образуется зияющая рана, наполняющаяся до краев болью, горечью и осознанием неизбежности конца. — Пит в порядке, правда, после произошедшего, доктор Аврелий сказал, что ему нужно продолжить лечение. Наверное, несколько месяцев здесь, а потом... — он тяжело вдохнул, — лишь Пит сможет решить: хочет вернуться домой или нет. Мужчина зажмурил глаза и прикусил язык. Не нужно ей было говорить все это.

***

Пит, хоть и стал справляться с переродком внутри себя, не раз говорил, что не вернется обратно. Мелларк боится, что именно там не сможет совладать с собой. Он не может до сих пор пережить увиденное: пепел, кровь, смерть, удары, ток, обливание ледяной водой из шланга, крики Джоанны, Вении, Октавии, Флавия и Энни из соседних камер... Яд ос-убийц не до конца вывелся из его организма. Он всё ещё пляшет по венам, циркулируя по всему телу, и злорадно шепчет: — Это всё из-за Китнисс. Из-за девушки, которая была в огне... Юноша старается не думать об этом, пытается воскресить в памяти всё хорошее, что связано с ней... Хочет вернуть её, потому что в глубине его сердца осталась не тронутая ядом частичка, которая твердит без передышки: — Это твоя Китнисс. Твоя девочка с темной косичкой на плече, от пения которой все птицы в округе замолкают. Та самая Китнисс, которую ты полюбил много лет назад. Эта та девчонка, ради которой ты подпалил хлеб, дабы накормить её семью. Только она по-прежнему хочет тебя защитить, потому что любит. Он пытается как-то скрыться от реальности, тем самым погружаясь в нее с головой. Но всё-таки с каждым днем всё больше верит голосу сердца.

***

В комнате повисла звенящая тишина. Через несколько секунд она резко нарушилась сбившимся дыханием женщины, которая всхлипнув, внезапно начала трястись всем телом, разрываясь от нахлынувших эмоций. — Эффи... Хеймитч разомкнул объятия, и своими теплыми и шершавыми пальцами легонько коснулся ее подбородка, заставляя приподнять голову и повернуться к нему. Она подняла взгляд на его лицо, которое тускло освещалось бледным светом. Ее голубые глаза блестели от соли непрошенных слез. Его серые глаза изучали бледное, осунувшиеся от переживаний лицо, которое за последние годы стало для него самым родным. Он провел большим пальцем от уголка её глаза к подбородку, смахивая соленый ручеек. Хеймитч пытался запомнить черты её лица: этот милый аристократический носик, большие глаза, наполненные безграничной и чистой любовью, пухлые губы, которые он тайком целовал в поезде не раз, темные брови, которые она так смешно вскидывала вверх, когда что-то выбивалось из графика в один из ее «важных-преважных дней». Его глаза излучали теплый свет. Возможно, он пытался верить, что все будет хорошо, и хотел доказать ей то же самое. Хотя всё это ложь. Здесь больше не во что верить. Боже, как же он не хотел её терять. Хеймитч наклонился к ней и прильнул своими сухими губами. Её пухлые губы были такими мягкими, нежными, только с привкусом соли. Она отвечает на поцелуй, зарывается руками в его волосы, утыкается носом в его щеку, слегка наклоняя голову. — Я не хочу терять тебя, — сквозь слезы, не отрываясь от неё, прошептал он, — Пожалуйста, останься со мной. Прошу, не оставляй меня... Эффи, горько всхлипнув, еще сильнее прижалась к нему, с большей страстью начиная целовать любовь своей жизни. Она села на него и обхватила лицо руками, не отрываясь от его губ. Горячие ручейки с новой силой текли по её щекам. Хеймитч крепко прижал её к себе, начиная водить теплыми пальцами по её спине, которая начала покрываться мурашками от нахлынувших ощущений. Стук в дверь. Эффи оторвалась от него, понимая, что спустя столько лет её манеры дали сбой. Она смахнула новые прозрачные горошины и слезла с Хеймитча, усаживаясь рядом и поджимая под себя колени. — Тебе пора. Женщина дрожащими пальцами сильно впилась ногтями в ладони, чтобы заглушить душевную боль физической. — Увидимся завтра. Хеймитч встал с кровати и направился к выходу. Тихонько скрипнув, дверь открылась, впуская поток свежего морозного воздуха. Он обернулся, глянув на комочек, в который свернулась Эффи, и вышел из их уютной комнаты. Как только дверь закрылась, Хеймитч почувствовать всю горечь потери. Он прислонился к косяку и запрокинул голову вверх, позволяя жгучим соленым ручейкам стремительно катиться вниз по его лицу, путаясь в морщинках, не в силах сделать и шагу, потому что по ту сторону двери слышались горькие рыдания, которые разрывали его сердце и душу на сотню кусочков.