Огненная гвардия

— Стоять! Назад! Команда прогремела над полем битвы, перекрывая звуки ударов, стоны и хрипы задыхающихся по тяжестью чужих ног, хруст костей и надсадный вой, которым орки подбадривали себя, бросаясь в бой. Темная волна, лезущая на курган, остановилась не сразу. Страх все еще гнал орков вперед. Только что тот же голос приказывал им идти навстречу гибели с голыми руками. Тех, кто благоразумно пытался отсидеться в тылу, подстегивал огненный бич; орки визжали от боли, уворачивались от ударов и лезли вверх. Там, на вершине холма из разрубленных на куски тел, стоял человек. Он сопротивлялся долго и отчаянно: орки падали под ударами его секиры один за другим, пока наконец он не начал спотыкаться и проваливаться в нагромождение трупов. Тогда орки набросились на него с удвоенной прытью, и человек оказался погребен под темной шевелящейся массой. — Назад! — рявкнул Готмог и для острастки щелкнул бичом, опасаясь, что, промедли он еще немного, боец задохнется под грудой тел, и старания захватить пленника живым окажутся напрасны. Не утерпев, он шагнул вперед сам. Оскальзываясь в крови и внутренностях, вываливающихся из разрубленных тел, он не глядя отмахнулся бичом и расшвырял ногами тех, кто не успел увернуться. Запахло горелым мясом и нечистотами. Готмог нагнулся и начал руками разгребать завал, отбрасывая в сторону живые и мертвые тела, руки, головы, ноги, шлемы, щиты, сапоги. Наконец мелькнул клок светлых волос, и балрог, запустив руку, вытащил на поверхность человека. Тот был без сознания. Глаза его закатились, но руки еще сжимали древко оплавленной в темной крови секиры. Готмог усмехнулся и отбросил бесполезное оружие, легко встряхнул воина и хлопнул его по щеке. Человек судорожно вздохнул и с усилием открыл глаза, но в них не было ни боли, ни страха — только яркая, слепящая ненависть. Готмог хмыкнул, бросил его лицом в груду тел и придавил коленом, связывая руки за спиной. К рукаву воина намертво прицепилась скрюченными в смертной агонии пальцами обрубленная по локоть орочья лапа. Готмог оторвал ее и бросил прочь. Наскоро сорвав с человека остатки доспеха, он поднял его за волосы. — Привет тебе, князь Дор Ломина, — балрог ухмыльнулся. Лицо пленника было покрыто слоем грязи, вымазано алой и черной кровью — но серые глаза горели яростно и непреклонно. Готмог про себя удивился и порадовался. Ему было приятно, что противник вопреки опасениям не оказался слабым. — Идем, — балрог дернул пленника вперед и неожиданно почувствовал сопротивление. Человек был коренаст и невысок даже для их мелкого племени, и балрог возвышался над ним вдвое. Но промедление было очень некстати. Готмог выругался и дернул сильнее — так сильно, что вырвал клок спутанных волос. Человек задрожал от боли, но не проронил ни звука и остался стоять. — А ты упрям, князь, — засмеялся балрог. Пресекая бессмысленную борьбу, он отвесил пленнику оплеуху и, закинув бесчувственное тело на плечо, зашагал прочь. Раны Хурина промыли и перевязали. Для того, чтобы зашить рассеченную скулу, лекарям пришлось сбрить ему бороду, и теперь он казался Готмогу совсем юным и почти похожим на эльда. Но спутать было невозможно: взгляд из-под подпаленных огнем бровей был слишком тяжел. — Ну, князь Хурин, — сказал Готмог, склоняясь над лежащим на соломе человеком, — поговорим про Гондолин? Пленник с усилием приподнял голову и неожиданно харкнул кровью балрогу в лицо. Он промахнулся, и Готмог только легонько пнул его носком сапога под ребра. Пленник на время перестал дышать. На повязке растеклось алое пятно. — Даже не сомневайся. Ты не эльда, ты быстро сдашься, — продолжил Готмог, с интересом разглядывая человека. — Тебя же не придется, как вашего рыжего лорда, уламывать годами? Вы, смертные, слабее, правда? — Куда там, — неожиданно ответил человек. — Это лорд Маэдрос небось и на дыбе выглядел как лорд, а я-то буду только окровавленным орущим куском мяса. Но будь уверен, паленая головешка, я и тогда ни одной слезой, ни одним вздохом не выдам того, чего вам надо. Голос пленника был хриплым, но слова он выговаривал внятно и твердо. Готмог ухмыльнулся, усаживаясь на полу рядом с самым изголовьем. — Ну, для начала ты заговорил. Он осторожно провел пальцем по шее человека, приподнимая ему подбородок и заставляя смотреть себе в глаза. Кожу под пальцем стягивало ожогом. Руки пленника напряглись, зазвенели цепи. — Эльдар этого боятся. А ты? — поинтересовался Готмог. — А я нет, — ответил пленник, едва смог говорить. — Эльфы — они благородные, им желание наслаждаться чужой болью непонятно. А в нас, я слышал, и так есть тьма, так что этим меня не удивить. И не испугать. — Слишком ты самоуверен, князь, — хмыкнул балрог. — Посидишь в цепях — станешь сговорчивей. — Эльфы рассказывали, что Моргота вашего как-то благие Валар на цепь сажали. Что, его так проняло, что до сих пор отыграться норовит? — лицо человека перекосилось в язвительной ухмылке, от чего из прихваченного черными нитками шва на скуле выступили капли сукровицы. Пропустив насмешку мимо ушей, Готмог взглянул на пленника с удвоенным любопытством и продолжил: — Интересно. Значит, своей головы тебе не жалко? Тьма тебя не пугает — так чего же ты боишься? Может быть, ты дорожишь родственными узами? Эльдар не ведут переговоров о заложниках, а вы? Умирая, вы ведь расстаетесь со своими родными навсегда? От взгляда балрога не ускользнуло, как пленник задержал дыхание и как тревожная складка пролегла у него на лбу. Но, поборов минутную слабость, человек вздернул подбородок и ответил: — Да, мы дорожим своими родичами. И потому я, Хурин, сын Галдора, внук Хадора, князь Дор Ломина, не буду позорить свой род. Так и передай своему хозяину: хер вам, а не Гондолин!