***
В шатер Эохайда, ставшего королем галатов не так давно, заскакивает очередной гонец. Кислым страхом от него разит так, что Мидир отходит на пару шагов за стол, боясь дать волю инстинктам. Но Эохайд, выслушав донесение и отпустив юношу, обращается именно к нему. — Тебя же не зря зовут черным волком. Отвлекшийся Мидир — ему не так уж интересны маленькие тревоги людей, чтобы прислушиваться к гонцам — откладывает тонкие стеклянные браслеты и поднимает взгляд. Эохайд в задумчивости склоняет голову, трет пшеничную бровь. — Значит ли это, что ты умеешь обращаться со многими зверюгами, пусть они и потеряли разум? — Со всеми. А мои волки остаются моими. И под холмами, и над холмами! — Мидир сводит брови в недоверии. — Но сейчас не Лугнасад, луна убывает. Гулять между мирами затратно даже для меня. Жить долго у вас могут только ши королевской крови, но никто из моих не пропадал. Откуда он? — Сбежал… — Эохайд прикидывает что-то и отходит за дубовый стол, заканчивая уже оттуда: — Из балагана. — Из балагана?! — ладонь Мидира ломает крепкую столешницу в щепу. — Кто-то поймал моего волка в балаган?! Влетевших на шум воинов Эохайд отсылает кивком, затем поднимает руки, не обращая внимания на погром: — Может, это не твой волк. Его загнали в старый амбар на окраине Манчинга, и от меня ждут приказа выкурить и подстрелить. Но если ты хочешь… — Разумеется, хочу! Где тот амбар?.. Эохайд не брезгует проводить Мидира на окраину города, хотя это дело для того же гонца, никак не короля галатов. Человек хочет ему помочь, боится отпускать одного или желает видеть, как творится волшебство? Мидир, поглядывая на Эохайда, останавливается на том, что возможны все три варианта. Два коня под королями — черный и белый — идут рядом, но они не слишком любят друг друга. Мидир прикрывает веки. Он чует зверя, подступающее к нему безумие и еле уловимый, но знакомый след друидской магии. Волк загнан в угол и ранен, его разум в кровавой пелене, однако свет еще есть… Шанс спасти неизвестного заставляет Мидира глубоко вздохнуть и отвлечься от загривка и сбруи собственного коня. Волчий король накидывает капюшон, не желая выказывать чувства. Эохайд, видно, наблюдал за ним, раз бросает: — Как я погляжу, ты и сам способен найти дорогу к своему волку. Полезное умение. Интересно, есть ши, которые хотели бы стать людьми? Мидир гонит воспоминание о старшем брате. — Я знаю по крайней мере двоих. И один из них ждет нас впереди. Не будь он ши, его бы не травили в ваших землях, как зверя! Место на окраине города, которое должно было стать ареной казни, Мидир ощущает заранее, а вскоре видит вживую. Он толкает бока Грома пятками, хотя вороной и так спешит, чуя волнение всадника. Лайтбан[2] Эохайда остается позади. Амбар действительно ветхий. Он пугает вездесущих зевак Манчинга черным провалом сорванных ворот и стражами с факелами в оцеплении. Дождей не было давно, на дворе засушливое лето — амбар вспыхнет мгновенно от одной искры.***
Этайн потянулась рукой к волосам Мидира, заправила за ухо прядку, и тот прервал воспоминание. Она прикоснулась губами к скуле и посмотрела насмешливо: — Женщина отвлекла тебя от рассказа? Я знаю эту историю. Мне жаль погибших людей, но Алан… Его, гордого ши, долго держали в неволе, а потом загнали в ловушку. Значит ли это, что он был не так уж виновен в смерти стражников? — Себя он винит до сих пор. Все думает, что он неправильный волк. Балаган в столице расположился подле бойни — сильный запах позволил ему порвать цепь, но и… Знаешь, — прикусил Мидир кончики пальцев Этайн, — ты постарайся при мне ничем не резаться. Ты и так пахнешь слишком вкусно для волка. Мидир отвел взгляд от зеленых глаз Этайн, заискрившихся весельем. Она и не думала пугаться! — Что у тебя тонкий нюх, я уже поняла. Мое сердце, как же тебе тяжело находиться среди людей! — Иногда невыносимо. Тяжелее всего пахнет страх. И город, — Мидир поморщился, — мне неприятен, хоть при Эохайде там и стало гораздо чище. Многие запахи для нас — как якоря. Сигналы, с которыми трудно спорить… Тогда, у амбара, я почуял это не как ши. Зверь внутри меня понял: как только запахнет дымом, тот волк вырвется, чтобы убивать. И остановить его я смогу только оружием. — Ты сам — оружие, — шепнула Этайн и опять положила подбородок на скрещенные руки в ожидании продолжения.***
Кровавая пелена, охватывающая разум зверя, уплотняется, и Мидир кричит, спрыгивая с коня и зло сверкая желтизной глаз: — Назад! Не сметь! Назад! Стражи вздрагивают: высокая фигура в черном плаще кажется им воплощением ночных кошмаров. — Отойдите! Все отойдите! — подоспевший Эохайд оказывается как нельзя кстати, его узнают и успокаиваются. Лучники и стражи с факелами отходят, но недалеко. Мидир перебрасывает уздечку через седло, отдает повод спешившемуся Эохайду: его Гром не доверяет никому, кроме этого человека.***
— Ты молчишь, мое сердце… — прошептала Этайн. — Уже давно. Пальчики Этайн бродят по груди, снимая боль. — Я подумал… — вздохнул Мидир. — Гром так доверял Эохайду! Давай покажу, что было дальше.***
— Сделай так, чтобы они не подходили и даже не шевелились, — говорит он Эохайду, и король людей кивает. — Волк уже почти совсем волк. Если сорвется, мне придется его убить. Мгновение, неразличимое для смертных, Мидир думает, сказать или не сказать, но все же произносит: — Я бы не хотел. Эохайд улыбается широко, перекладывает обе уздечки в одну руку и похлопывает Мидира по плечу: — Я понимаю тебя. Надеюсь, убивать твоего волка сегодня не придется, — и приказным голосом командует, оглядываясь: — Не стрелять! Не подходить! Держать строй! И хоть стражи вытягиваются в струнку, их лица белы от липкого страха. Красная пелена безумия волка ощутима не только для ши. Мидир входит в факельный круг. До ворот амбара примерно десять шагов, но уже отсюда Мидир видит: зверь молод, его холка — до бедра короля. Медленный плавный шаг Мидира заставляет волка оскалиться, вздыбить шерсть на загривке, присесть на задние лапы и вытянуться — отсутствие страха настораживает, заставляя пугать намеренно. Волк, не чуя страха, начинает настороженно двигаться навстречу Мидиру. Ребра торчат, шерсть свалялась, зверь бережет левую заднюю лапу. Только глаза горят свирепой желтизной — сдаваться волк не собирается. Тот же вид, что вызывает в Мидире жалость, заставляет людей ужаснуться: кто-то бормочет молитвы, кто-то ищет под кольчугой кроличью лапку или другой талисман, кто-то шипит проклятья волшебному зверю. Чуткие уши волка подрагивают, прижимаются, он щерится явственнее. Мидир подходит ближе. Под колтунами и слипшейся от крови шерстью становится заметен ошейник с оборванной цепью — именно от него разит полузнакомой магией, которая сводила скованного волка с ума и, похоже, держала его на одном месте: к белому ошейнику все еще присоединены пара звеньев зачарованной цепи. Мидир идет медленно, волк двигается навстречу тоже небыстро, и больше всего короля ши пугает, что люди могут сорваться. Стрелы вложены, лучники выстрелят в любой момент. У одного стражника стучат зубы, в руке другого подрагивает меч. Мидир мимоходом прислушивается к человеческим страхам, самую малость успокаивая, — и видит в сознании разорванные трупы. Волк уже вырывался из окружений. Будучи едва живым! Мидир останавливается, и красная пелена вновь старается поглотить ясный свет разума. Он понимает: надо спешить, но слишком быстро двигаться тоже нельзя — можно напугать людей. Зверь рычит, поводя шеей. Мидир проверяет магией: а ошейник непрост! В нем заговор на смерть. И убить нужно его, короля волков. Волк скалится все сильнее. Не от свирепости на людей или их оружие, неправедную судьбу или испытанную на себе жестокость! Волк щерится и мотает лобастой головой, стараясь стряхнуть желание броситься на своего короля. Уважение к пленнику растет: спасти такого подданного стоит любой ценой. Мидир присаживается перед загнанным зверем на одно колено, готовясь в любой момент перекинуться и защититься. Волк смиренно склоняет голову. Красная пелена сильна, искра разума мигает в ней, как пламя свечи под ветром, но ши сильнее собственного зверя, даже когда он заколдован! Зверь глухо рычит, предостерегая, не давая поверить ему: этот волк сам не доверяет себе. Тонкая кожа перчаток летит прочь, Мидир кладет руки за уши зверя, мгновение — и ошейник слетит… но что-то останавливает короля. Пальцы ши, обретя магическую чувствительность, ласкают белый металл, выспрашивая, требуя, — и тот подается. Ловушка! Столь любимый друидами второй наговор, ловко спрятанный под первым! И потому неощутимый. Но стоит снять ошейник — зверю конец. Мидир поглаживает шерсть зверя, теребит уши, досадуя: неужели этому волку, его волку, почти спасенному, не уйти от судьбы? Да и есть ли судьба в этом мире? Сила слов иногда спасает. Снять нельзя. Нельзя распилить, разломать. Но есть слабый шанс… «Терпи, мой волк», — посылает в сознание зверя Мидир и сжимает пальцы на металле, нагревая его все сильнее. Смягчить боль нет ни времени, ни сил. Ошейник трещит, рассыпаясь в искры, а заговор — в ничто. Вместо волка — незнакомый юноша. Ребра торчат заметнее, чем у волка, щеки ввалились, глаза запали, но продолжают гореть гордым желтым огнем. Левая нога повреждена, грудь в глубоких ранах, а теперь, стараниями Мидира, добавился ожог на шее. Сила ши в Верхнем убывает куда быстрее, взять ее неоткуда, но остатков волчьему королю хватает, чтобы унять боль волка, исцелить ожоги как на шее юноши, так и на своих ладонях, пока пелена боли от прожженных до костей рук не заволокла сознание. Ши платят за быстрое восстановление повышенной чувствительностью: благой, не в силах вынести телесную или душевную муку, легко может впасть в сон-жизнь. Но с собой Мидир справится, а терять спасенного не хочется. Он сбрасывает плащ и накрывает плечи измученного юноши: — Я Мидир, волчий король. Кто ты, как тебя зовут и отчего ты был пойман? — Мой король, — голова склоняется ниже, глаза потухают, ладонь прижимается к сердцу в приветствии волков. — Я узнал вас. Я волк, но я не помню своё имя… Волчий король выдыхает: что же должно произойти с волком, чтобы он забыл собственное имя?! Имя — основа ши! — Но я помню ту госпожу, которая желала мне унижения, а вам смерти. Она друидка, злая, старая, она жаждет крови… — Боудикка!***
— Боудикка?! — гневно повторила Этайн. Она приподнялась, опершись о плечи Мидира. — Этайн, я не хотел… — Не может быть! — Ложь недопустима для мага. Боудикка настолько не связывалась в его сознании с Этайн, что волчий король не подумал про кровное родство, священное для ши. Но она вновь поразила Мидира: — Держать волка, вольного зверя, на привязи, выставлять на потеху толпы? Из-за чего? Из-за личной обиды? Что он ей сделал?! — Не волк, а я. Видишь ли, Боудикка вроде как прокляла меня и Джареда еще на земле — и пригрозила отомстить. Ей было тогда лет пятнадцать… Если тебе интересно, я не спал с ней. — Обманутые ожидания? Теперь я лучше понимаю ее злость! — неожиданно рассмеялась Этайн. — Ты, мое сердце, можешь околдовать любую. — Магией улыбки и голоса. Нет, далеко не каждую, — потрепал Мидир огненные кудри. — Но… — выдохнула Этайн, опустив голову. — Откуда она тебя знает? Как вы познакомились? — Я спас ее. — Ты спас ее, а она хочет тебе отомстить? — вознегодовала Этайн. — Я люблю ее, но иногда совсем не понимаю. — Я спас ее, когда убивал тех, кто погубил Мэрвина… моего старшего брата, отца Джареда. Помнишь, я говорил тебе, что хотел помочь? — Этайн кивнула. — Я опоздал. Мидир замолчал, пытаясь смирить ярость, каждый раз охватывающую его при мыслях о смерти брата. — Не серчай, мое сердце, — погладила его грудь Этайн и прижалась щекой. — А почему ты просто ее не отпустил? — Отпустить ее я мог, разве отрезав язык. — Ты же… — Вот и Джаред был против, — усмехнулся Мидир. — Пришлось ей пожить с нами, пока я не разобрался с… — волчий король запнулся, но все же договорил, — с кровной местью. Боудикка знала про нас. И решила проникнуть в Нижний любым путем, когда поняла, что ничего не выйдет ни со мной, ни с Джаредом, отдала его друидам на заклание в обмен на силу. — От них так просто не вырваться… — поежилась Этайн. — Я разворошил их осиное гнездо и слегка уменьшил количество низших. Высшие, Не-сущие-свет, признали вину, пропустили нас в Нижний и пообещали помощь в дальнейшем. Видно, решили, что я и так сдохну от ран. Мидир осекся… Боль в глазах Этайн была слишком очевидна. Боль и волнение за него. — На прощание я лишил Боудикку силы друидки. Как она разозлилась! Прошипела, что мы не сможем защитить своих женщин. Мне так и не удалось убедить Джареда, что это только слова ревнивой су… Хочешь узнать, что с Аланом было дальше?***
Поднятый с колен молодой волк, закутанный в плащ, порывается идти сам, но Мидир придерживает своего подданного за плечи и, подстроившись под неровный шаг, медленно выводит его из круга огня и смерти. Люди смотрят на юношу еще злее, чем на волка. Им кажется несправедливым, что, обладая разумом, ши вел себя как зверь и все же избежал наказания. Эохайд подзывает к себе старшего стражника, отдает команды, среди которых острый волчий слух улавливает приказ пройти в ближайшую таверну и выпить за счет короны. Повеселевшая стража прячет оружие и уходит, а Эохайд поворачивается к Мидиру, с любопытством оглядывает спасенного: — Так это все же твой волк. — Ещё какой мой! — король удерживает дернувшегося отойти волка и скалится от боли, но договаривает спокойно. — Его зовут Алан, и он мой верный защитник. Эохайд бросает взгляд на руки Мидира, но ничего не говорит и не предлагает, раз тот не просит и не нуждается более в его помощи.***
Мидир притянул к себе Этайн, шепнул на ушко: — Я заплатил виру семьям погибших и покалеченных. Алан ничего не вспомнил, даже как попал в плен, и родня у него так и не нашлась. Он спросил уже здесь, в нашем мире, куда ему теперь. Понятно, мол, с глаз долой, но в темницу или сразу на плаху? — Мидир помедлил, вспоминая темно-серые печальные глаза на красивом худом лице. — И что ты ответил? — встревожилась Этайн. — Что его жизнь нужна мне. И что лучшего защитника мне не сыскать. — Мидир, ты чу… — Чудовище? — Просто чудо! И если бы… — обвила его руками и ногами Этайн. — И если бы я уже не любила тебя так сильно, то обязательно бы влюбилась сейчас!.. Мидир решил, что бывают такие дни, когда можно и вовсе не вылезать из постели. Тем более, время проходило просто чудесно, хотя непривычно было ему только разговаривать! Звон прошел по замку, отбивая полночь. Клепсидра считала летящее время, грохотала за окнами гроза… А в королевской опочивальне сминались угольно-черные простыни. Темно-рыжим золотом стелились по ним волосы Этайн, зеленым колдовским огнем горели ее глаза, молочно-белая кожа розовела от волчьего тепла. После единения душ единение тел ощущалось особенно остро, особенно сильно… Мидир прикусил ладонь, сдерживая крик, вспомнив, что так и не восстановил защиту, а потом все же взвыл от сладкой, выкручивающей тело муки. Этайн простонала счастливо: «Мое сердце…» — и он опять остался на всю ночь. Третью из семи. Под утро пришли мысли — гостями незваными и нежеланными. Этайн высветила то, что было очевидным, но незаметным для волчьего короля. Повышенную чувствительность ши требовалось снижать при общении с людьми, но тогда, спасая Алана, Мидир не понял. Он осознал произошедшее лишь сейчас. Он не отшатнулся, когда Эохайд коснулся его руки! Словно Эохайду можно было дотронуться, словно он был где-то за гранью обыденных вещей, за рубежами закона и Слова. Они не раз помогали друг другу в схватке, не раз выдергивали друг друга из-под вражеского меча, передавали на пиру кубок, на привале — плащ, во время похода — поводья коней… Но раньше, Мидир был уверен в этом, каждое такое действие имело практическую цель. Зачем Эохайд не отдал приказ убить зверя? Все было бы понятно, просто и логично. Эохайд сделал это ради… Ради? Ради самого Мидира? Чтобы поддержать волчьего короля? Бессмертного мага, перед которым трепетал весь Нижний мир? Нет, нет и нет. Мидир рассказал ему про волка. Мидир говорил ему обо всем, о чем спрашивал человек. Только с Эохайдом он был так откровенен, пусть и не замечал этого по сей день. Мидир сердцем знал то, что понял теперь разумом. Эохайд поддерживал не волчьего короля и бессмертного мага. Эохайд поддерживал Мидира, своего друга. Только Эохайд был другом Мидиру. Мидир это понял, лишь потеряв Эохайда. Он поцеловал затылок женщины, уже давно спящей рядом, погладил ее руку на своей груди. Он никого не обманул по законам ши! Но по человечьим законам… Сердце саднило от гибели волков и потери Грома. Но было и что-то еще. Что понял Эохайд, потеряв жену, додумывать не хотелось.