***
Когда Мидир вернулся, был уже поздний вечер. — Джаред… — выдохнул он устало. — Я знаю, Мидир, знаю. Мне тоже очень жаль. Но об отдыхе думать рано, не все еще кончилось. У нас новости в замке. От верхних. От Эохайда. — Как?! Он же не может попасть сюда! — Он и не попал. Вы закрыли все входы и выходы, но совсем их сомкнуть не под силу никому. — Хорошо. Заодно гляну, что нового у галатов. — Кроме украденной королевы? — Советник! Ждешь, чтобы я зашил тебе рот иголкой? — Простите, мой король. Это был не упрек вашего подданного, а свершившийся факт. Жду вас в зале приемов. Мидир проходит порталом прямо в зал приемов. Заодно касается магией земли Верхнего. Змейка, затаившаяся в тени до времени, поднимает голову, показывая королю волков, что происходит в покоях Эохайда. Судя по одежде, ночь Лугнасада они провели здесь. Король галатов меряет шагами пол. Гератт стоит у двери, тяжело опираясь на палку. Грюнланд допивает кубок и наливает себе вновь. Боудикка на полу, посреди комнаты, трогает пальцами опаленные края дыры. На ее коленях веревка, что связывает два мира, сплетенная из коры ясеня. Та самая, которая два дня назад передала Мидиру послание от Эохайда. — Готово? — рыкает король галатов. — Мой король, позвольте… — начинает Гератт, но Эохайд останавливает его жестом. — Пиши! — командует Эохайд Боудикке. Та кивает. — Где?! Моя?! Этайн?! Боудикка вяжет узелки и опускает нить в клубящуюся синим туманом дыру размером с палец. Мидир в Верхнем, усмехаясь, диктует Джареду ответ. Нить натягивается в руках советника, дергается и лезет обратно. Боудикка вытаскивает, перебирая костлявыми пальцами переплетение узелков. Смотрит на Эохайда искоса. — Читай уже! — рычит тот. — «Моя Этайн дома», — отводит глаза Боудикка. — Мой король… — пытается произнести что-то конюший, но Эохайд отворачивается и от Гератта, и от Грюнланда. — Молчите все! Отвечай: я убил твоего коня. Боль пронзает грудь Мидира, но сейчас на нее нет времени. Он отвечает Джареду, в руке которого второй конец нити: — Коней много. Этайн — одна! — Верни ее! Или поймешь сам, как больно терять, — диктует Эохайд. Боудикка вытаскивает нить снова: — «Руки коротки». — У меня — да, — отвечает Эохайд. — «Друиды на моей стороне», — хмыкая, произносит Боудикка слова Мидира. — Друиды ни на чьей стороне! — рычит Эохайд. Боудикка вытаскивает вместо ответа расплетенный конец нити. Волчий король не любит долгих переговоров. Глаза змейки закрываются: свою службу она сослужила. — Боудикка, — нюхает пальцы Джаред и морщится. — Вот уж не думал, что еще раз услышу это имя… Зря вы, мой король, столь доверяете друидам. — Они должны нам! — Они даже свой долг оборачивают себе на пользу. Мидир, отмахиваясь от Джареда, уходит и не слышит, не знает, чем заканчивается разговор у короля галатов. За его спиной, за высокими стрельчатыми окнами Черного замка полыхает изумрудный закат Нижнего мира. — Ты убил его коня?! — спрашивает Грюнланд в гробовом молчании. — Это не понравилось бы Этайн. — Но ее здесь нет! — срывая голос, кричит Эохайд. — Нет! Падает в кресло, растирает лицо руками. — «Его Этайн!» Как?! Как он сломал ее гейс? — Сломать не смог. Иначе она уже была бы мертва, — отвечает Боудикка. — Он обошел его. Наверняка Этайн любит Мидира, думая, что он ее муж. — Это невозможно! — произносят одновременно Грюнланд и Эохайд. — Это возможно, — тихо отвечает Гератт. — Друиды практикуют подобный обман для своих целей. — Сложно в исполнении, — добавляет Боудикка и бросает язвительно: — Однако, что Мидир хочет, то Мидир и получает. А ради Этайн он мог и расстараться. — Люди ведь могут пройти через холмы. Могут или нет?! — Мой король, — склоняет голову Грюнланд. — Силы ши огромны… Старый галат подходит к Эохайду, тяжело наваливается на плеча. — Нам всем сейчас тяжело. Но ты наш король, ты должен думать о будущем. Еще день-два исчезновение Этайн можно будет скрывать, но и только. Мне больно это говорить, однако… Эохайд недоуменно поднимает голову. — Он прав, мой король, — договаривает Гератт. — Сегодня утром пришла голубиная почта от двух кланов: королю и королеве желают счастливого праздника в наших, — закашлялся он, — и не наших землях. Половина галатов ставила на то, что вы продлите брак, половина доказывала, что Этайн — лугнасадная потеха. Сплетни уже ползут по нашему миру. Есть только одна лазейка. Пока еще есть. — Да о чем вы?! — Вы взяли Этайн без согласия родни, — негромко произносит Гератт. — В присутствии двух ближайших родичей вы, пока не закончен Лугнасад, еще можете произнести слова развода. И жене при этом присутствовать не обязательно. Грюнланд беспокоится о вашей чести, о чести короны. Этайн — не девчонка, для которой объятия ши — радость и благословение богов, не жена, которой дозволено все в жаркие ночи августа. Этайн — королева. А королева, пропавшая на весь праздник с оборотнем, не может ею оставаться. Этайн и так называют колдуньей, а если родится ребенок? Камень признал вашу кровь. Тень сомнения, от кого дитя… Только смуты нам не хватало! — Я согласен и даже настаиваю, — буркает Грюнланд, отворачиваясь и проводя ладонью по щеке. — Ты получаешь полное одобрение меня и моего клана. — Да что с вами творится? — вскакивает Эохайд. — Этайн… Она же не сможет больше выйти замуж! — Ей и не нужно, — отвечает Боудикка. — Она будет делать то, для чего предназначена, то, что должна! И то, что вы помешали ей выполнить! — Друиды? Вы отдадите Этайн друидам?! — оглядывает Эохайд родню жены. — Она сбежала от них! Она ненавидит их и боится! — Если бы ты выдал Этайн замуж, как я просила! У нас был бы выход, — шипит Грюнланду Боудикка. Оборачивается к Эохайду: — Или если бы наш король был поумнее! — Ты думаешь, мне легко?! — рявкает Грюнланд. — Это моя дочь сейчас в Нижнем! Это моя дочь сейчас любит этого демона, думая, что любит тебя! Но если выбирать между миром в наших землях и моей дочерью, я выберу — мир! Мир, которого мы с таким трудом достигли! Скажи уже слова развода, и расстанемся на этом! — Это и правда лучший выход, — тихо, но веско произносит конюший. — Скажи слова развода! — настаивает Грюнланд. Эохайд качает головой. — Да что за мужчины меня окружают! — вспыхивает Боудикка. — Боудикка, — шепотом произносит Гератт, но все стихают и оборачиваются к нему. — Вы знали Мидира. Ведь это он когда-то лишил вас силы друидки? Вы знали, как на него подействует Этайн, ее прелесть и ее недоступность. — Тебе язык укоротить? — опускает та руку на рукоять меча. — Да, я ненавижу Мидира и Эохайда! — Позвольте поправить вас, госпожа Боудикка, — Гератт прикрывает веки. — Вы всех ненавидите. — Я люблю свою внучку! — Ох, простите. Я всего лишь предположил, что вы еще более злопамятны и мстительны, чем кажетесь, — соединяет перед собой кончики пальцев Гератт. — А выбор между властью и любовью для многих очевиден. — Мой король, — просит Грюнланд. — Вы же не любите ее. Отпустите ее! Отпустите, пока не закончился Лугнасад. Эохайд роняет слова медленно и веско: — Никакого развода не будет. Этайн — моя. — Подходит к окну. Долго смотрит на алый закат Верхнего. — Этим вы лишь объявите о своем позоре, — шепчет Боудикка. — Пусть так. В ваших интересах придумать такую историю, чтобы в нее поверили! — Ты и понятия не имеешь о моих замыслах! — Ваши замыслы известны лишь вам, госпожа, — шепчет Гератт. — Значит, я позову с собой тех, кому поверят все! — оборачивается Эохайд и простирает руку вперед. — Если моя Этайн не вернется! Если Мидир… если эта распрекрасная тварь не отдаст ее, я разрою эти проклятые холмы вдоль и поперек и верну мою жену! С вашей помощью или без нее! И я знаю — знаю! — кто мне поможет. Если вам страшно, или недосуг, или вы беспокоитесь о моей чести больше меня! — Мой король, не нужно… — тревожно начинает Гератт. — Вы не понимаете, на что идете! Эохайд прерывает его: — Равновесие нарушено! Древний призыв к справедливости пронзает миры. — Нет! — в голос возражают Грюнланд и Гератт, а Боудикка улыбается довольно и зло. — Я призываю Не-сущих-свет! Гром за окнами среди ясного неба вторит его словам. Посреди покоев сгущается тьма, из нее медленно выступают три серые тени. Капюшоны накинуты низко, лиц не разглядеть. Да есть ли они? — Еще нет, король смертных, — отвечают все трое. — Равновесие не нарушено. Пока не закончен Лугнасад, король Благого мира вправе владеть твоей женой — по слову и согласию. — Но!.. — выдыхает король галатов. Однако возражать не смеет. — По твоему неосторожному слову, — взмах руки в серой хламиде, — и ее вынужденному согласию. Но — мы услышали тебя. Мы бдим. Мы на страже. Мы приняли твой зов. Взгляд одного из высших падает на змейку. Та шипит, извивается, словно ее поджаривают, затем дергается еще сильнее и стихает под каблуком друида.***
— Где Этайн? — спросил Мидир у Джареда. Не было сил искать ее мыслью. Не было сил ни на что к вечеру этого проклятого дня, праздника, который обагрился кровью. Все вокруг пахло тленом и пеплом. — Она прогулялась по парку, как вы велели, но быстро вернулась. Она ждет вас, мой король, в ваших покоях. Королева без еды не осталась, но она ничего не съела. Позвольте… Мидир ушел, не дослушав. И не помнил, как добрался до своих покоев. Постоял в раздумье. Чем встретит его Этайн? Уж точно не слепым обожанием, в которое впадали женщины Верхнего. Любовь — коварная штука. Чего теперь ждать от любящей женщины? Слез? Негодования? Упреков, что бросил в первый же день в Нижнем? И Мидир толкнул тяжелые двери королевских покоев. Этайн не сердилась. Этайн тревожилась. — Что случилось? — бросились она к нему, осмотрела грязный доспех, который он второпях не успел почистить. — Ты не ранен? — Убили моего коня, — ответил Мидир прежде, чем смог остановить себя. — Грома?! О мой Бог! Этайн, не отрывая взгляда от волчьего короля, нащупала кресло за спиной и присела, словно ее не держали ноги. — Грома, — подтвердил Мидир. Вспомнил редкий жемчужно-черный отлив шкуры, темно-синие глаза, игривый нрав и не смог представить его мертвым. Горло перехватило судорогой. — Убитый в Верхнем, он… Я не могу вернуться за ним, не смогу воскресить. Он умер навсегда. — А разве можно умереть на время? — печально спросила Этайн. — Можно. Опытный маг может вытянуть из мира теней. Только вот… Мидир прошелся по спальне. — Виверны. — Живые?! — поразилась Этайн. — Жаль, что не мертвые! — ощерился Мидир. — Давненько не появлялись, а тут — целое гнездо. Того волка порвали первым: разведчики видели только одну тварь! Я выжег большую часть. Механесов разметало, и волки… — взмахнул рукой, и Этайн повернула голову вслед за его движением. — Что?! — Мне нравится смотреть на тебя, — смущенно произнесла Этайн. — Прости меня. Прошу, расскажи, что случилось сегодня! — Но виверн осталось еще много, слишком много. Этайн вглядывалась пристально, но не вставала и не подходила, словно знала, что ему это сейчас не нужно. — Виверны… — задумчиво произнесла она. — На что они похожи? — На драконов. Только пламенем не пышут и летать не умеют. Перелетают с места на место, словно курицы. Правда курицы огромные и крайне злобные. Мидир прошелся несколько раз от окна до двери. Взгляд Этайн, следящий за ним, не раздражал. Успокаивал. — Несколько волков ранили, а одного порвало почти напополам, — уже спокойнее договорил Мидир. — Я залечил тело, но его душа… Она выскользнула. Я смог вытащить ее из мира теней. Души там — как огоньки. Есть те, кто возвращается, есть те, кого поглощает чернота мира теней. И когда он вернулся, это был уже не Эдд. Черное злобное существо, что уничтожает все живое. Погибло еще двое, прежде чем я второй раз убил моего волка. Дети почти не рождаются. Смерть каждого ши — огромная, невосполнимая потеря! — О, Мидир, мне так жаль! И Грома, и твоих волков. Но… ты ведь не убивал его! — Убил. Тем, что отправил неподготовленный отряд. Тем, что не прощупал, сколько их там. Тем, что… — Мидир задохнулся. Подошел к открытому окну, не видя ничего, кроме стража с черными безумными глазами. Этайн, подойдя неслышно, прижалась к его спине. Мидир развернул ее к себе, посадил на широкий подоконник… Сегодня ему достаточно ее губ. Он не будет торопиться! Хотя ее тело полыхало от желания. Мидир провел губами по склонившейся шее, понежил место ниже затылка, где легкий, еле заметный пушок, покрывающий кожу его Этайн, собирался в забавную спираль. Волчий король прикусил кожу на плече, нащупал рукой две очаровательные ямочки чуть ниже талии. Ощутил дрожь Этайн, ее жаркий выдох и стон, ее руки на своей груди, ее стройный стан под своими ладонями. Так он вряд ли куда-то уйдет. Мидир спустил женщину с окна, прошелся цепочкой поцелуев через подбородок и щеку от одного виска к другому. Отстранился, ломая себя, и пробормотал слова прощания. — Уходишь? — недоверчиво спросила она. Шагнула вперед, схватила за руку. — Разве я не жена тебе? Как трудно понять без морока. Он все сделал верно. Пожалуй, этот морок — одно из лучших его магических творений, и жизни Этайн ничего не грозит. — Ты… — запнулся Мидир. — Когда-то мы договорились: я не буду неволить тебя, принуждая разделить со мной ложе. Я останусь, если попросишь сама. — Я прошу тебя, — шептали алые губы. — Я прошу тебя остаться, мое сердце! — Этайн, я… — Мидир сделал шаг назад, сам не понимая, что его удерживало теперь. — Я прошу тебя, Мидир! — молили темно-зеленые глаза. — Ты так часто пренебрегал мной! Я так соскучилась, проводя одна бесконечные вечера и бессонные ночи, пока ты!.. — договаривать не стала, но чем занимался Эохайд, Мидир понял. — Вот где сейчас Манчинг? Этайн улыбнулась его растерянности, словно знала что-то неведомое. Мидир в недоумении показал вверх. — А наше, земное небо? — Прямо под нами. — Помнишь, я говорила: буду твоей, когда мир перевернется? Все мысли о том, что торопиться не стоит, вылетели из головы. Слишком жарко пылал в крови огонь схватки, слишком горька была боль потери, слишком сильно рвалось к этой женщине его тело. Мидир подхватил счастливую Этайн на руки, покружил по спальне, положил на постель. Ладони скользнули по круто изогнутым бедрам, не тратя времени на раздевание — срывая магией одежду с обоих. — Скажи мне: тогда, от гнома, ты принял выкуп не из-за камней? — Истинная любовь — редкий дар, мой Фрох, — остановил себя Мидир. Женщины любят слушать и в каждой есть свое очарование, каждую можно рассматривать долго и так же долго хвалить, но внезапно ему не захотелось, чтобы с Этайн было как со всеми. — Моя желанная! Любовь подчиняется праву, власти, долгу… Но иногда в нашем мире становится над законом. Или самим законом, — волчий король огладил высокий подъем стопы, прикоснулся губами к прохладной атласной коже, прикусил легко. — Хорошо, что твои ножки пошли именно этим путем! — Я бежала к тебе, мое сердце. Мидира передернуло — не ему предназначались эти слова. — Молчи, Этайн, просто молчи!.. …А потом требовал сам, сжимая ее в объятиях: — Кого ты любишь, Этайн? — Мое сердце, ты же знаешь. — Скажи мне! — Тебя, Мидир! Люблю тебя, люблю, люблю! Он, привыкший ощущать лишь желание, сходил с ума от полноты чувств Этайн. Сама жизнь, сама природа трепетала в его руках. Она брала его и отдавала стократ, словно в тех старых древних даже для ши легендах, где женщина и мужчина были одним целым, где небо и земля соединялись, давая жизнь миру. Когда влечение плоти было отражением чего-то иного, более сильного и высокого — единого целого, от которого ныне остались лишь осколки. Понимание, единение, благодать. То, что было когда-то, и то, что все потеряли. Теперь это лишь обряд, без смысла и повода. Всего лишь желание, только похожее на истинную любовь, как похоже отражение в зеркале на самого человека. Внезапно стало так больно, как от самой сильной телесной обиды. — Я тут, Мидир, — вытянул из водоворота мыслей голос Этайн, согрел душу, вновь расцветил мир… Потом свет померк. — Я, видно, многое позабыла, мой неистовый волк, — со стоном выдохнула Этайн, возвращая Мидира в реальность. Затем коснулась губами его груди и, подперев подбородок ладонью, заулыбалась. — Что именно ты позабыла, моя желанная? — У нас всегда было так чудесно? — С тобой — чудесно всегда, — и вновь потянул ее к себе, разрумянившуюся от его ласк, теплую, счастливую. Родную… …Изменившую своему супругу и не знающую об этом. Но вины не было, как и сожалений. Нет, нет нарушения, вбивал в себя слова Мидир, как до этого вбивал в Этайн свое тело в первом безумии. Яростное соединение не погасило возбуждения, а лишь растравило желание. — Спасибо… — прошептала Этайн, и волчий король вновь потянулся к ней. Второй раз был плавным и нежным, посвященным его женщине, но все равно слишком быстрым. Он был без меры жаден и тороплив, и сам себе удивлялся. Мидир прислушался к ней, ее гейсу и миру вокруг. Перламутрово-розовый огонек души Этайн горел ярко и ласково. Все было спокойно и тихо, лишь очень далеко что-то потрескивало, словно рвались тонкие хрупкие нити. Или соединялись. — Ты потерял единственного друга, Мидир, — мгновенно уловив снятие завесы и магический поиск, скорбно доложил Джаред. Словно так и дожидался! — Эохайд мне не друг! А Этайн попросила сама — того, кого любит и желает! — рявкнул Мидир, прервал мыслеслов и уплотнил защиту. Еще не хватало, чтобы и Мэллин сунул в его покои свой длинный нос! Волчий король привычно призадумался, с чего это вдруг ему было так хорошо? Как не было даже впервые, с взрослой и снисходительной к молодому принцу волчице, или потом, с накопленным за столетия опытом. Было хорошо один раз, еще лучше — другой. И хотелось вновь, причем хотелось именно Этайн, а не кого-то другого. И даже не думалось о той ясноглазой ши, которой он почти обещал одну из жарких ночей Лугнасада. И неожиданно горькие мысли об истинной любви, столь редкой у ши, лишь оттенили сладость вересковой страсти. Мидир был сегодня не королем ши, не владыкой Благого Двора и даже не совершенным любовником. Этайн поймала его. Не хотела, но поймала. Заманила вересковыми дорогами. Она узнала его усталым, сердитым, злым — и проигравшим судьбе. И не оттолкнула, не заставила держать лицо, как он делал миллионы раз, пряча боль и гнев. Он привык быть победителем, лучшим во всем! Что там скрывать, он никого не спас сегодня. Не старайся он вытащить Эдда — не умерло бы еще двое волков… Да когда уже уйдет в прошлое весь этот день и мысли о нем! Мысли глупые и ненужные. У него еще шесть дней до прощания с Этайн… Она приняла его такого, как есть. Успокоила. Заразила искренней улыбкой. Пожалуй, так легко Мидиру было очень давно с братом и очень редко с Джаредом. — «Не упускай счастье в бою. Не скупись на ласку после боя», — прошептала Этайн. — Ты знаешь «Сказание о Финне»? — Наизусть. А ты думаешь о павших, — добавила на его удивленный взгляд. — Твои губы горчили. — Они осквернены смертью. Я поцеловал Эдда, подарив его душе возможность возродиться. И не должен был касаться тебя сегодня. — Но поцеловал? — шепнула довольная Этайн. Сомкнула руки на его шее и потерлась щекой о его щеку. — Не удержался, — коснулся он губами ее горевших губ. — Как же я рада, что нужна тебе, мое сердце! — Ты моя ж… Недоговоренность отравляла, словно послевкусие дикого меда, собранного со злых болотных цветов. — Ты — моя женщина, — Мидир вновь споткнулся, глядя в чистые глаза Этайн. Слова, слова… Рыбки, что подбирают крошево мироздания. И не приемлют лжи. Иной раз соврать, даже по мелочи — все равно, что наесться битого стекла. Но порой и части правды достаточно. Мидир добавил увереннее: — Ты нужна мне, — слова вылетели легко, значит, были истиной. — Ты вылечила меня. Жаль, когда любовь и смерть столь близки. — У нас считают, что лишь смерть — плата за истинную любовь. — Не хочу думать о смерти. Хочу говорить о тебе! — притянул к себе Этайн, шепнул в ушко правду настолько истинную, насколько это возможно: — Да, твой муж уделял тебе мало времени в Верхнем, но я обещаю быть более внимательным в Нижнем. А это… — небрежно махнул рукой, — это лишь начало. Я был слишком нетерпелив. Этайн фыркнула и сразу вежливо прикрыла рот ладонью. — Тебе так не показалось? — шепнул Мидир, а она качнула головой. — Тебе понравилось? — Этайн закивала. — Ты попала к волкам, моя радость. Они отличаются от других Домов опытностью в двух вещах… Мидир подождал ее заинтересованного взгляда, выдержал паузу, пока Этайн не взмолилась: — Скажи уже! — В любви и на войне. Она рассмеялась. Тем самым рассыпчатым смехом, словно зазвенели колокольчики фей. Когда пламя страсти дотла выжгло полыхавшие над ними зеленые звезды, а время потушило свечи, Этайн прижалась к нему, задышала ровно. Пробормотала еле слышно «Любовь моя», и Мидир не смог уйти. Времени на сон ему нужно было немного, и он долго лежал, глядя в темноту. Гладил женскую руку, что удобно легла на его сердце.