О чем поет вереск

Белый волк, старейшина Севера. Тот, кого нельзя не впустить и кого сам Мидир никогда бы не попросил о помощи, явился без приглашения. Ллвид подходит медленно. До фоморских печенок медленно. Шаг, еще один. Стрелы солнца жгут веки, хлопанье флагов отдается в ушах грохотом боевых барабанов. Мидир не может оторвать взгляд: вот белый волк ставит ногу, вот с хрустом крошится камень под каблуком окованного сапога из мягкой темно-пепельной замши… То ли Ллвид идет неторопливо, то ли время застывает. Высокомерным, свинцовым взглядом, резкими, крупными чертами лица, белоснежными волосами и светлыми глазами Ллвид походит на отца, Крифанга, убитого Мэрвином. Гибель белых волков рикошетом расколола королевскую семью — видеть Ллвида каждый раз так болезненно, словно вновь и вновь бередить старую незаживающую рану. Мэллин прерывисто вздохнул у плеча, не давая Мидиру упасть в кошмар воспоминаний. — Приветствую вас, мой король, — медленно произнес Ллвид. — Свобода в служении… Поклон гостя таков, что впору оскорбиться. Взгляд остер, как клинок степняка, что рассекает пылинку в луче света. Рука прижата к груди ладонью — знак почтения, но не воинского союза. Даже серая одежда северного клана, пусть и украшенная черным сюрко с эмблемой Дома Волка, кажется вызовом. Мидир еле заметно кивнул, не собираясь выдавать своих чувств ни словом, ни вздохом. Продолжил держать паузу, не договаривая приветствие. Слишком хороша школа у королевских волчат, чтобы выдавать при Благом Дворе свои переживания. А вот свита за спиной Ллвида насторожилась. Тонкие пальцы белого волка дрогнули на рукояти кинжала, отделанного прозрачными камнями, немного уступающего по длине одноручному мечу, бесцветные глаза впились в переносицу волчьего короля, лицо дрогнуло, губы плотно сомкнулись. Сам король не мог позволить себе даже улыбки: слишком велика вероятность, что покажутся волчьи клыки или запылают желтым огнем глаза. И промолчать нельзя, и говорить невозможно. Этайн посмотрела с тревогой: видеть застывшее лицо Мидира было ей непривычно. — Я отвечу, — заторопился советник мыслесловом. — …сила в свободе! — неторопливо закончил он приветствие. — Разрешите мне от имени короля и по велению сердца приветствовать вас в моем Доме, старейшина Ллвид. Северные волки за спиной Ллвида перевели дух, поверив разрядившейся обстановке. Кто-то переступил с ноги на ногу, кто-то расправил закаменевшие плечи, до Мидира донеслись шепотки, недовольное ворчание и короткий смешок. Командир серых предупреждающе рявкнул, и порядок восстановился, но ощущение грядущей схватки не вернулось. Белый волк медленно повернулся в сторону Джареда всем корпусом, словно его еще не отпустило напряжение: — И ты будь здоров, родич. Серебряные пряди Ллвида, развеваемые ветром, немногим светлее пушистых волос Джареда. — Всякий волк — желанный гость в Черном замке. Но тот, перед кем наш Дом виновен, желанный вдвойне. Советник прижал ладонь к груди и склонил голову. — Дело прошлое, — еле заметно усмехнулся Ллвид. — Твоему отцу я обязан жизнью… да и смертью тоже. Жаль, он не выполнил того, что обещал. Не первый раз белый волк напомнил о том, что Мэрвин поклялся назвать сына Ллвидом, в честь побратима. Это задело Джареда и не на шутку встревожило Мидира. — Имя дают оба родителя, — вежливо, но твердо ответил советник. — Моя мать соблюдала правила своего мира. Ллвид окинул советника снисходительным взглядом, будто бы позволяя так думать, и обратился к Этайн. — Вижу, предпочтения рода Джаретта Великолепного меняются мало. Корону Светлых земель вновь носит прекрасная смертная. — Рада приветствовать вас, старейшина Ллвид, — улыбнулась она открыто, затем вздернула подбородок: — Я не скрываю, что горжусь и счастлива быть супругой Мидира, благородного короля и доблестного воина. — Как хорошо, когда у короля есть такая королева… Печальнее всего лишиться самого дорогого. Голос Ллвида сочился ядом, как свежее мясо — кровью. Этайн шагнула еще ближе, ухватила за руку, и волчий король выдохнул, отгоняя дурные мысли. Ллвид продолжил ровно и словно бы несколько удивленно: — Она светится от любви. Она — наша королева, что бы ни случилось. Да будет так! — еще один поклон, более глубокий и куда более уважительный. — Владыка, мы на вашей стороне. И это наш ответ. Мидир глянул на Джареда, тот еле заметно качнул головой. — Старейшина Ллвид, ответ обычно приходит в обмен на вопрос. Я ничего не спрашивал! — Спросили другие. Мой король, на границах тревожно, и мы не задержимся у вас, как ожидали. Теперь, — Ллвид улыбнулся жестко, одними губами, — у меня тоже есть о ком заботиться. — Вы покидаете нас столь быстро? — очень ровно спросил советник. — Я сказал все, что желал. И увидел, кого хотел, — взгляд белого волка перекинулся с Джареда на Этайн, затем остановился на Мидире. Держать тяжелый взгляд и возвращать его сторицей волчьему королю было не привыкать; Ллвид отвел глаза первым. — Вы могли бы остаться в замке, — предложил советник. — Меня ждут дома. А вас, — Ллвид посмотрел на Этайн, словно не желая при ней говорить открыто, — ждет нечто иное. — Ллвид, Черный замок надежен, — произнес Мидир из желания прервать эту беседу, больше похожую на обмен ледяными молниями. — Укрывище тем паче. Мы усилили защиту, вложив всю имеющуюся магию. Да и те, кто придут сюда вскорости, будут рваться к Черному замку. — В таком случае, — решил использовать шанс Мидир, — можем ли мы рассчитывать не только на ваш меч, но и на ваш щит? — Можете. Мы готовы принять всех, кого вы пришлете. Я отправлю вам воинов Севера, а Таранис и Элбан уже отправили своих. Это второе и последнее, что я хотел сказать, — бесстрастно произнес Ллвид и обернулся к советнику: — Жаль, что ты отказался от моего приглашения. — Время не располагает к визитам, дядя. — Как обычно. Помни, волчонок, двери моего дома всегда открыты для сына Мэрвина. Белый волк слабо поклонился и сделал несколько шагов назад. Развернулся на месте — гравий хрустнул под сапогом в могильной тиши — и вышел так же медленно, как и вошел. Волки, ждущие его, поспешили следом. Решетка опустилась на мост. Хрустальная тишина сменилась тревожным молчанием. Ллвид мог бы восстановить свой клан, но не стал этого делать, и это всегда казалось лишним укором ему, королю. — Вот чванливый прохвост, — Мэллин бормотал тихо и все равно раздражал. — Охрана не понадобилась, — невпопад вздохнул ответственный Алан. — Даже обидно, — бросил взгляд на злющего как сто волков Мидира и отошел в тень стены. Волчий король, ни слова не говоря, развернулся в обратную сторону. Выглядеть спокойным еле хватало сил. И уж точно не стоило срываться на начальника замковой стражи, виновного лишь в том, что не вовремя заговорил! Стражи в переходах вытягивались в струнку, едва завидев Мидира, что значило — для них он все еще ориентир. Сами собой вспомнились слова Киринна: «Прежде чем что-то требовать у других, мой уважаемый волчонок, предъявите эти требования к себе. Поверьте, вас будут слушаться, если поймут, что вы способны слушать других, видеть других, но принимать решения самостоятельно». Мидир, помнится, тогда возмутился глупыми выводами взрослого волка — как он мог требовать от себя следовать всем правилам, если родился принцем?! В тот раз Киринн рассмеялся, а позже, когда Мидир в очередной раз рассматривал знакомый и неинтересный наказательный угол, высказал ту же мысль еще раз. «Правила, мой уважаемый волчонок, позволяют вам выглядеть понятно и при этом нечитаемо. До тех пор, пока вы держите лицо, никто не сможет узнать, что вы на самом деле думаете, какими целями живете. Вы сможете стать еще одной линией обороны, десятой стеной Черного замка для себя и для тех, кто стоит за вами». Эх, Киринн, Киринн! При нем такого бы не случилось! Он умело лавировал между деспотизмом Джаретта Великолепного и заносчивостью белых волков. Небо набухло чернотой, ветер стегнул первыми снежинками… На широкой галерее Мидир замедлил шаг, успокаивая сознание. Вцепился в привычно прохладный камень ограждения, мазнул взглядом по ослепительному сиянию вершин… Там, за Черными горами, очень давно жили белые волки. Киринн когда-то каждый вечер мотался за горы, а утром — обратно… Этайн выглядела озадаченной, но вопросов не задавала, и Мидир был благодарен ей за это. Вряд ли сейчас в ответ он мог выдать что-то кроме рычания. Наконец задышалось легче, и Мидир заметил стоявшего в отдалении хранителя магии. Или он соизволил показаться, выйдя из тени? И теперь пристально, не моргая, глядел вслед уходившим северным волкам. Серебристо-серую гамму ниспадающей ровными волнами одежды нарушал лишь намотанный на руку поводок, держащий в узде Дом Волка, однако эту синюю нить с острыми шипами можно было увидеть только магическим зрением. Не стал Хранитель встревать во время визита Ллвида — уже хорошо. Спущенный с поводка Черный замок Мидир видел ребенком, когда каменные звери вышли из стен, в клочья порвали ёгроксов — каменных же созданий, сотворенных Домом Камня и натравленных на Волка. Осталась ли за прошедшие тысячелетия подобная сила у Хранителя, Мидир проверять не хотел. Этайн, поначалу отшатнувшись, с любопытством приблизилась к Хранителю. — Знаешь, мое сердце, головы волков живее, чем этот истукан. А из чего ты сделал его? Она дотронулась пальцем до щеки старого ши. Тот моргнул, но не повернулся и по-прежнему молчал. — Теплый, — недоуменно произнесла она. — Потому что он живой, — смог улыбнуться Мидир, а Этайн ойкнула, отпрыгнув за его спину: — Живой?! Все с тем же каменным выражением лица Хранитель развернулся и пропал в темноте коридоров. — Ты не первая, кто путает его со статуей. Мэллин до сих пор отказывается верить в то, что это живой ши, только способный лечить и распознавать виды магии. — Мидир, родной, скажи мне… — помрачнела. — Этот Ллвид, — поежилась, — смотрел на тебя так, словно вот-вот ударит кинжалом! — Это вряд ли, как бы ему ни хотелось. — За что он тебя так ненавидит? — Ему не за что меня любить. — Хорошо! Но я не поняла и половины из того, что он сказал! Что за неприятности? Зачем нужны воины? — Дом Волка постоянно с кем-то воюет, — уклонился Мидир от ответа. — Хорошо, — не слишком поверила Этайн. — Почему он назвал Джареда родичем? Именно его, а не тебя и не Мэллина? Как такое может быть?.. Мидир подумал, что Джаред наверняка провожает взглядом Ллвида. Сколько раз белый волк звал к себе в гости его советника? Столько же, сколько Джаред отказывал. Как обычно, неизменно вежливо. Наверняка догадывался: Мидир терпеть не может, когда его, советника, нет в Черном замке. Или понимал, что, когда Мидир не видит его больше суток, он словно теряет, опять теряет племянника, брата, отца… Волчий король мотнул головой, решив ответить: — Мэрвин назвал Ллвида братом когда-то. Слова овеществляются в нашем мире. Это значит, сам Мэрвин и его потомки принадлежат к роду не только черных, но и белых волков. И в Джареде, сыне Мэрвина, кровь белых волков возобладала, он родился белым. — А еще есть белые волки? — Ни одного не осталось. Ох, Этайн…. Когда Мэрвин уходил из Нижнего… он… Это долгая история, — отмахнулся он. — Когда-то ты сказал мне, что даже долгая история имеет право быть рассказанной. Особенно тому, кому доверяешь. Ты рассказывал ее хоть кому-то? — Нет, — признался сам себе Мидир. — Доверяешь ли ты мне насколько, чтобы поделиться? — ухватилась Этайн за его руки, заглянула в лицо, ожидая ответа. Мидир начал понемногу, пытаясь расставить все по порядку и осмыслить, что же тогда произошло.  — Это история коварного обмана, связанная и с нашим родом, и с родом белых волков. Да, волков с их тонким чутьем можно обмануть, если нанести внезапный удар через любимого человека. Этим и воспользовались. Матери подкинули письмо, в котором разоблачалась хитрость ее супруга, нашего отца Джаретта. Она ушла из Верхнего мира по большой любви… Вот только наш отец заставил ее забыть о рожденном там ребенке. Узнав о том, что покинутый ею сын умер, Синни горевала так сильно, что превратилась в статую. Отношения с белыми волками после гибели Киринна портились все сильнее и сильнее. Отец словно ревновал даже к памяти моего воспитателя. *** — Мидир, нет, — отец непримирим и решителен, это не сюрприз, удивляет, что он взялся объяснять свои решения. — Я запрещаю тебе восстанавливать связи с беляками. — Но почему? Мидир знает, что второму принцу не пристало оспаривать решения короля или сомневаться в старшем брате, однако предназначение второго принца состоит в помощи правителю. А как помогать, если не разбираешься? — Потому что я так сказал, — черные глаза Джаретта невыразительны и равнодушны. — А почему ты так сказал? — у Мидира есть веский повод упорствовать в своем интересе. Старший волк вздыхает, закладывает руки за спину, расправляет плечи и отходит в другой конец залы словно чтобы что-то обдумать, не ожидая, что Мидир последует за ним. Мидир остается на месте. Стойко выдерживает оценивающий взгляд отца. Король словно старается оценить, на что будет способен его сын в будущем. Средний принц запирает душу на несколько замков, встает посвободнее и расслабляет лицо. Джаретт снова вздыхает и возвращается к нему с явно созревшим ответом. — Потому, Мидир, что среди белых волков второго Киринна не найдется, — и смотрит так, будто проникает под кожу, вскрывая мысли, сердце, душу. Но душа заблаговременно заперта, а образ белого волка и по сей день легко представляется позади или за плечом самого отца. Правда, Мидир силой мысли легко находит беляка и где-то возле себя. Печаль второго принца велика, но светла и рассеяна в пространстве — он скорбит сам, чувствуя созвучную скорбь замка, благих елей, даже доспехов, расставленных по коридорам в качестве украшений. — Второго Киринна не найдется, а ради прочего… — в интонации читается «отребья», — не стоит и пытаться. Дружеская приязнь среднего сына и Киринна, белого волка, вызывала по меньшей мере недоумение. Мидир не согласен, но прочие вопросы и возражения Джаретт рубит на корню. — Ты уж выбери, второй принц, на что из бесполезного тратить свои силы. — Мидир весь внутренне готовится к пугающему продолжению. — На воспитание белых волков или на третьего принца. — Я давно решил, — Мидир торопится с ответом, чтобы Джаретт не выбрал за него. — Я справлюсь, Мэллин хороший принц, а станет еще лучше, мы вместе с ним станем! Слова вылетают сами собой. Джаретт не улыбается оговоркам, не оспаривает, не удивляется, безразлично пожимает плечами и равнодушно отвешивает точно рассчитанную оплеуху: — До Мэрвина далеко вам обоим, и все же я тебя услышал. Имей твердость не сходить с выбранного пути. Душевные замки и цепи стонут от натуги, Мидира распирает от желания поведать Джаретту, что белые волки не хуже черных, причем сложить слова как-нибудь так, чтобы родитель услышал, поверил и принял. Что, конечно, невозможно, поэтому Мидир просто кивает и отступает от короля на шаг. Брат ему дороже, чем все белые волки вместе взятые. Мэллин никогда не узнает, а Киринн давно все простил. *** Волчий король отвел взгляд от Этайн, отпустил ее руки. Этот выбор не из тех, которым гордятся. Мидир прошелся по галерее, полюбовался полыханием изумрудно-зеленого заката и лишь потом продолжил: — Джаретту Великолепному достаточно было намека на виновность ненавистного рода. Увидев подпись Крифанга в письме, он поручил Мэрвину разобраться с белыми волками. Светоносные птицы взлетели, громко захлопав крыльями, и память Мидира услужливо развернула картину прошлого. День отъезда Мэрвина. *** Утреннее солнце резвится на боевой броне, буйство зимнего ветра треплет иссиня-черные волосы Мэрвина, развевает длинный плащ, сыплет на плечи искристые звезды. Снежинки в ярких косых лучах вспыхивают, как адаманты, слепят Мидира, мешают попрощаться с братом, не дают подобрать нужные слова. Он и так редко видит старшего. Чем ближе Мэрвин к отцу, тем дальше от Мидира. Что уж говорить о Мэллине?! — Возьми меня с собой! — звучит почти умоляюще. — Даже не думай, средний принц Мидир, — речь брата ровна и холодна одновременно. Он откидывает голову столь величественно, что Мидир не сдерживается: — Не думай? — Тебе напомнить правила нашего дома? Не заставляй меня краснеть за твою забывчивость. — Я… — Мидир втягивает воздух сквозь зубы, делает шаг назад. — Прошу прощения, первый принц Мэрвин. — Еще одно нарушение. В чем оно? — Две особы королевской крови не могут участвовать в одной войне, — произносит Мидир, злясь на себя вдвойне. Отец бы наказал каленым железом, старший брат будет напоминать не меньше месяца, а то и молчать презрительно. И неизвестно, что хуже. Но отец, погруженный в колдовство, теперь почти не выходит из своей башни. — …тем более, наследные особы, — заканчивает брат. Окидывает взглядом ждущий его отряд королевских волков. Мидир лишь вздыхает, радуясь, что ему не нужно думать о троне. Наследник, краса и гордость Джаретта — его первенец, Мэрвин. Ему, второму принцу, нужно будет лишь помогать править… И о надежде хоть что-то понять можно забыть. Мэрвин едет не разбираться — он едет казнить. Старший, переведя взгляд ледяных глаз на Мидира, бросает отцовским голосом: — Среди упомянутых нарушений не это главное. Ты принц. Ты не должен, не имеешь права просить прощения. Все, что сделано тобой, уже правильно и уже закон. Запомни это. Ты слишком много возишься с Мэллином, это опасно, не уподобляйся ему. Береги в себе волка! То ли вздох, то ли шорох подсказывают Мидиру, что младший тоже провожал Мэрвина, но не выходил на свет. И теперь уже точно не выйдет. Мэрвина Мидир больше не видел. Отец объявился с вестями о немедленной коронации спустя неделю… — Отец? — недоуменно поворачивает голову Мидир на стук в дверь. Мотает головой, стряхивая дрему. Отец в башне, Мэллин «ушел погулять» в Верхнем, Мэрвин должен был вернуться, но все не едет и не едет. Кто же стучит? Кромешная тьма. Лампы Мидир не любит, свечи погасли, но хватает запаха — король. Один. Ночью. Зачем? Принц тревожится: настроение Джаретта определить не удается. Совсем. Словно тот опустил все магические щиты на свете. — Что с Мэрвином? — Сынок, пришло время, — голос отца ровен и глух сверх обычного. Спросонья Мидиру кажется, что говорит механес, переодетый в короля. — Я не понимаю… — Я передам тебе власть. Готовься к коронации. Красного дракона тебе зачтут за необходимый подвиг. Хоть для чего-то сгодится смерть Киринна и твоя глупая отвага. — Что? Подожди, а Мэрвин?.. Что с ним?! Почему он не приехал с тобой? Он погиб? — Лучше бы он погиб. Не смей никогда больше произносить его имя, — монотонно выговаривает отец. — Теперь у меня двое сыновей. Вернее, один. — Да что же произошло? — Мидир поспешно хватается за одежду. Ослушаться нельзя. Спорить невозможно. — Поторопись. Мидир собирает снег с подоконника, протирает лицо. В свете мертвой луны, прикрытой облаками, словно саваном, снег больше походит на серую грязь Долгих озер… Отец ушел беззвучно. Появился лишь на коронации, а затем закрылся в башне. Тогда в первый раз волчий король ощутил настоящий ужас — ужас одиночества, неизбывного и беспощадного.

* * *

Северный ветер с первыми снежинками, северные волки во главе с Ллвидом — все это напоминало о давней, но не притупившейся боли. Волчий король вынырнул из воспоминаний, вгляделся в свое настоящее — Этайн. Увлек ее подальше от замогильных завываний холодного ветра и продолжил уже в королевских покоях:  — Белые волки и не думали оправдываться! Это был древний и уважаемый род. Мэрвин уничтожил его. Брат пожалел лишь жену Крифанга, которая со дня на день должна была стать матерью. Умирая в родах, она открыла брату глаза на непричастность своего мужа к подметному письму. Перед смертью не лгут. Мэрвин… он, как я сейчас думаю, пришел в ужас от содеянного. Вершитель справедливого возмездия и страж равновесия, он оказался бессердечным палачом. Родившегося Ллвида он назвал братом и дал ему защиту, чтобы хоть как-то искупить свою вину. Этайн побледнела, а волчий король прижал к губам ее пальцы. — Брат понимал: Джаретт Великолепный не поверит словам женщины из рода белых волков и никогда не примет их отпрыска. Мэрвин отдал Ллвида северным волкам. Сам тоже отбыл к ним. Мидир помолчал, всматриваясь в произошедшее издалека, будто пробуя крепость звеньев в цепи прошлого. — Отец приехал к нему, просил вернуться, но Мэрвин отказался. Он всегда поступал по закону, не давая поблажек ни себе, ни другим. Его жесткость часто переходила в жестокость. Судя по тем обрывкам, что я смог узнать от стражи, отец давил на то, что сделанное принцем — закон, а Мэрвин возражал, что закон стоит над всеми и он не исключение, потому ему тоже нужно искупить вину. Он сказал, что Слово волков — неправильное, и нельзя отвечать ударом на удар без суда и следствия, выяснения даже королю. Брат усомнился в справедливости короля, сказал, что милость превыше закона. Этого наш отец не мог не понять, не простить. И тогда Мэрвин отказался от семьи, отказался от всех нас. Особенно от Джаретта Великолепного. И навсегда ушел в Верхний, — Мидир, выдохнув сквозь зубы, продолжил: — Ну что же, на этом все. — А Ллвид? Как же Ллвид?! Мальчик в итоге лишился и Мэрвина! — Ллвид вырос в краях севера, стал старейшиной, потом — главным над старейшинами. Мэрвин ушел не потому, что ему нравился Верхний, Этайн. А потому, что в Нижнем он жить больше не мог. Тебе кажется это странным? — Он считал себя равным богам, а внезапно стал преступником, обычным убийцей, — прошептала Этайн, и Мидира передернуло от ее слов. — Нет, не кажется. Кажется, что вы склонны к крайностям во всем. И, столь сильно обжегшись, — запустила она пальцы в волосы Мидира, — Мэрвин перестал принимать насилие в любом виде? — Ты проницательна, Этайн. Он, — грудь заполыхала давней болью, волчий король не удержался от последнего признания: — он даже не стал защищать свою семью! Этайн покачала головой, смахнула набежавшую слезу. — Тогда, после ссоры с отцом, он поселился в Верхнем. Долгие две тысячи лет он слал мне письма, иногда навещал Ллвида, словно забыв об отце и младшем брате. Потом взял в жены, по семейной традиции, — усмехнулся Мидир, потрепав медные пряди Этайн, — земную женщину, галатку Вэйсиль. Она не могла удержать его дома, даже когда подошло время разрешиться от бремени. Мэрвин всегда был упрямым. Волчий король внимательно посмотрел на Этайн. — Чем больше я узнаю о твоей семье, мое сердце, тем лучше понимаю тебя, — жена улыбалась, — думаю, упрямство, это ваша родовая черта! Против воли Мидир усмехнулся. — Тогда Вэйсиль захотела преподнести мужу двойной подарок. Родив сына, она назвала его в честь свекра. Этайн прикрыла рот ладонями, отчетливо представляя последствия. — Однако это вызвало только гнев супруга. Вэйсиль лишила Мэрвина возможности дать обещанное искупительное имя, так как материнское менять нельзя. Мало того, она еще исказила имя Джаретта, так как слышала его лишь однажды: Мэрвин не распространялся об отце, которого знать не хотел. Так Джаред стал Джаредом, не слишком любимым сыном Мэрвина. — Как такое возможно? Ведь волки привязаны к своим близким? — Родившись совершенно белым, Джаред одним своим видом напоминал Мэрвину о его роковой ошибке, а именем — об отрекшемся от него отце. Мидир запнулся, подумав, что сам обращался с Мэллином ненамного лучше. Когда Мэллин объявился спустя двадцать лет после его коронации, Мидир первым делом запер брата в его же покоях.

* * *

— Я не могу так, — вздыхает Мэллин через запертую дверь. — Выпусти меня уже! Я как в тюрьме! — Не можешь «так»? А как ты можешь?! — срывается Мидир. — Ты, принц Дома Волка — мой брат! — пропал в своем Верхнем на двадцать лет! — Я предупреди-и-ил! — подвывает младший. — Предупредил он! «Расписываюсь в своем несовершенстве, пойду погулять, Мэллин»? Несомненно, мне полегчало! На меня тут свалилась корона. Ко-ро-на! Мэрвин ушел, отец… — Ну Мидир, я честно!.. Я понятия не имел, что тут у вас произошло! — «У вас», да?! «У вас»! Вы там веселитесь с братом, а я… — Мидир, я не видел его! Я даже не знал, что он ушел! — Ненавижу! — как ярость с королевской руки, срывается злое, неправильное слово. — Мидир, ну ты что, Мидир! Ну скажи, что ты шутишь! — о дверь шлепаются обе раскрытые ладони. — Выпусти меня наконец! — Ты опять уйдешь! — Потому что ты держишь меня так крепко, что я задыхаюсь! — Я не могу — не могу! — потерять еще и тебя! Теперь створке достается с другой стороны с особой злостью. Мидир трет окровавленные костяшки. — А я тут себя теряю, — показывается в образовавшейся дырке серый раскосый глаз Мэллина. — А я сломаю тебе руку, лишу магии, и ты проведешь дома хотя бы месяц, — холодно, как отец или старший брат, произносит Мидир. — О, чудесное решение, мой король! Дом, милый Дом! Как мне тебя не хватало! Век бы не возвращаться! Судя по звуку, младший брат сползает на пол и стучится головой о многострадальную дверь… *** — Мэллин появился спустя двадцать лет, и мы перестали понимать друг друга. От старшего шли письма, много писем, — вновь продолжил волчий король. — И только. Мидир закрыл глаза. Память о брате навалилась камнями волчьего Дома, сдавила грудь. Воспоминания опять на время превратились в реальность, жгли тело, рвали душу когтями неукрощенного зверя. — Неужели они так и не помирились? — Нет. Мэрвин пал жертвой политических игр за трон галатов. Я не спас его. — Мэрвин погиб… И ты винишь себя столько лет. Почему? — Потому что брат не позвал меня на помощь, когда оказался в лапах врагов, и погиб вместе с женой. Мне удалось вытащить только Джареда. — Ты не виноват в их жизни и смерти. Каждый сам выбирает свою дорогу и попутчиков. Мэрвин сделал свой выбор, ты — свой. Дай покой призракам прошлого. Вина накатила вновь, кромсая не хуже живых кристаллов неблагого моря, что сами вгрызаются в плоть и неостановимо доходят до сердца. Прохладные ладони Этайн легли на виски, в голосе, в неразборчивых утешениях слышалась ставшая уже привычной забота и любовь. — Я не спас Мэрвина! — прорычал Мидир. — Может, он, как неблагие, не хотел быть спасенным? Ты спас Джареда, — губы Этайн коснулись его губ, ее руки гладили его спину. — И он стал твоим волком и советником. Ты смог многое! А кто был советником до него? Этайн, как обычно, знала, когда и что говорить. — Одна подлая шавка, советник моего отца. Он возжаждал корону Благого двора и оговорил белых волков. Я был молод, я был просто слеп! А он стравливал нас друг с другом и вносил смуту в Дом Волка. — Мне кажется или он плохо кончил? — Его я убил сам, — хрипло произнес волчий король и сильнее прижал к себе вздрогнувшую Этайн. — Как хорошо, что король не до конца убил в тебе человека. — Я не человек, Этайн, — не стал прятаться за слова Мидир. — Ты понял меня… — прошептала она. — Соблюдать все заветы и нарушать все правила… Какие же разные у тебя братья! — Теперь, зная мою семью, ты будешь меньше любить меня, моя красавица? — Мидир! — встрепенулась Этайн. — Как ты можешь?! Наоборот, я, наоборот… — оторвалась от него, закрыла лицо ладонями. — Выходит, земные женщины несут вам лишь боль и смерть? — Любовь, Этайн, — он поймал ее пальцы своими, притянул к губам. — Но, видимо, она и правда рождается только через боль. Он не обманывал: просто сердце ощутимо ныло, непривычно и сладко. Мидир шевельнулся, отодвигая от себя Этайн и странные мысли. Лежащая рядом накидка сползла, и взгляд волчьего короля привлекли два фолианта. — «Слово Благого двора», «Нравы и обычаи королевских волков»! Кто дал их тебе? — Я попросила Джареда, а он был так добр, что принес из библиотеки. Он всегда вежлив и внимателен, но сегодня он словно растерял всю свою настороженность. Потому что королева стала для Джареда членом семьи, священной для волка… Вот только говорить об этом Мидир пока не хотел. Произнес иное, вспомнив собственные муки по заучиванию этих книг и не в силах скрыть недоверие: — И тебе интересно? — Мне интересно все, что касается твоего народа, мой король. — Что же особенно запомнилось моей королеве? — О, я знала, что ши странные, но чтобы настолько! В Доме Огня можно забеременеть от поцелуя, а в Доме Неба дети иногда не определяются с полом до совершеннолетия… В Доме Солнца и Огня правят женщины, как у нас когда-то, очень давно. Правда и то, что вы не убиваете людей, — Этайн замолчала, а пальцы сжали серебристый шелк блио. — Но?.. — Как! Я не понимаю, как вам удается совмещать несовместимое? Волки говорят: «Мы — свободный народ!», когда они связаны множеством правил, законов, и… — Ты всегда против правил! То-то вы так славно спелись с Мэллином! — резко захлопнул том Мидир. — О нет, сердце мое! Только не говори, что ты ревнуешь! Просто… — вздохнула Этайн, — я лучше многих знаю, что такое клетка, пусть и золотая. Мне жаль, что многие заключают в нее себя сами. Змейка на шее Этайн сверкнула серебром, черный глаз словно подмигнул Мидиру, напоминая, кто создатель этой клетки, и он задохнулся от ярости. — Что ты понимаешь! Весь наш мир стоит на беспрекословном подчинении! Мы слишком долго были разобщены, слишком много воевали без повода — до тех пор, пока ши почти не осталось, а наша земля не взбунтовалась от безумной и глупой магии! — Прости, мой король, — тихо ответила Этайн. Опустилась на колени, прижав к груди ладони, и бешенство Мидира схлынуло. — Я не хотела ни огорчать тебя, ни сомневаться в тебе или твоем народе. Я приняла его, как свой. Я постараюсь понять его законы и жить по ним. — Пустое, — ответил Мидир. — Что интересно тебе? — Расскажи неразумной, кого берут в стражи? — Королевских волков, — обрадовался он возможности поговорить об ином, слишком нехороша была беседа о клетке! И злился он больше на себя. Просто клетка Этайн стала шире, и только. Не ощутить границ. Он поднял Этайн с колен, усадил рядом. — Я понимаю, отчего ты спрашиваешь о стражах, их много тут, в замке, однако мы находимся в столице, а как любая столица, наша живет не только битвами. Не обязательно становиться стражами. Можно быть кем угодно, заниматься любым искусством. Большая часть жителей столицы — мастера, а не воины. Ты знаешь девиз нашей семьи? — «Кому много дано, с того многое спросится»? — Да, мой Фрох. Кровь обязывает. Однако стать королевским волком можно и не имея титула. И тут уж все правила куда более жесткие, чем для простого ши. — Как гвардия у земного короля, — прикусила губу Этайн. — Эохайд тоже не прикрывается величием рода. Спасибо, что разрешаешь читать, — быстро перевела она разговор на другое, почуяв его вновь возникшую тревогу и недовольство. — Ты моя королева. Не земная наложница, не лугнасадная жена! Тебе можно и нужно узнавать наш мир! — озлился Мидир в который раз за этот день, а Этайн, нисколько не испугавшись, прижалась к нему, довольная. — Не прикасайся ко мне, когда я такой злой, — дернул плечом. — Правда? И даже целовать нельзя? — а сама потянулась губами, и Мидир подставил щеку. — Я зря запрещал тебе ходить по замку, — пропустил волчий король сквозь пальцы тяжелые медные пряди. — Да, в моих покоях есть все, что пожелаешь, но теперь ты в полном праве гулять, где захочешь. Моя королева, — быстро коснулся алых губ, удерживая себя от большего, — может даже пострелять у Алана в свое удовольствие. Этайн, взвизгнув, вновь поцеловала его в щеку… Новости с границ пришли после полудня, и Мидир решил с глазу на глаз переговорить с советником. — Ветры Нижнего были милостивы к нам, мой король, — начал Джаред. — Все вестовые вернулись… — запнулся. — Говори, — замер Мидир от очень нехорошего предчувствия. — Воронка, мой король. Воронка по сути, но это ров — вокруг всех наших земель. Громадная, подобных которой я не видел. И, судя по темному небу с молниями, готовится вторжение. — Люди? — Я уверен в этом. — Когда?! — Возможно, сегодня. — Грифон предлагал помощь, — решил поделиться Мидир. — И был очень настойчив. — Но вы отказались, — не спрашивал, утверждал Джаред, — а теперь мы не сможем ее принять. Ни от фоморов, ни от неблагих, ни от благих Домов. Кое-кто хочет уравнять шансы. — От ближайших границ всего девять дней на лошадях! Мы не успеем спрятать тех, кто живет в лесу. Ни женщин, ни детей. — О боги, которых нет! Никто не будет трогать смертных, пока они не начнут убивать! Никто из ши не будет нападать первым, это немыслимо. Все чтут древний Договор! А вот галаты вряд ли будут добры к нам, и когда начнется резня… Чтобы открыть древние пути, нужна сила древнего… — Мидир нахмурился. — Да, мой король, — подтвердил догадку советник. — Это не друиды открыли пути, а вы. Вы — когда поняли, что нарушаете свои же законы. Друиды же лишь воспользовались… — Мидир! — звонкий голос ворвался раньше жены. Король не успел додумать, не успел что-либо ответить, как в зал влетела сама Этайн. Очень сердитая, сжимавшая в руке сандалию с позолоченным ремешком и желтую тунику. — Что это, Мидир? Что это такое?! — швырнула она ему под ноги свою одежду и украшения. — Раз ты хранишь ее вещи, значит, она дорога тебе! Кто она? Где живет? Как смеет оставлять свою одежду в нашей спальне?! — Этайн, эта одежда… она… — Земная! Зем-на-я! Только не говори, что она моя! Потому что я такой одежды у себя не помню! — зеленые глаза метали молнии похлеще гроз над Черными горами. — А ведь носить подобное стали лишь в этом году, Мидир! В этом году, когда мы с тобой уже были женаты! — Этайн! — соврать было нельзя, но и правду сказать невозможно. — Не надо! Вот не надо ничего говорить! Не хочу! Ничего не хочу слышать о твоих женщинах! Я не должна была верить тебе… Какая же я была глупая! Решила, что ты хоть немного меня любишь! Этайн, отчаянно всхлипнув, закрыла лицо ладонями и ринулась прочь… И натолкнулась на входившего Мэллина, очень вовремя появившегося в дверях. — О! Отдай, человечка. Это мое, — хихикнул он, и Мидир в который раз порадовался присутствию брата. Этайн отняла руки от лица. Неуверенно зашла обратно, пропуская в залу Мэллина. Он склонился поднять упавшую тунику и так натурально смутился, что Этайн улыбнулась. — Мое, мое! Что, смешно? Не то чтобы совсем мое! Хотя мне не раз приходилось переодеваться в женское! — рассмеялся Мэллин и тут же посерьезнел. — Я люблю эту земную женщину, тебя же любит мой брат. Очень любит. Он далеко не всегда говорит то, что чувствует. Почти никогда. К тому же, зачем каркать? Сегодня скажешь о любви, завтра дети появятся. — Это правда? — все еще недоверчиво смотрела Этайн. — Про детей? Не знаю, не пробовал. Про любовь тоже спрашивать не советую, а про женщину и одежду — можешь мне поверить! — Мэллин прижал ладони к груди. — Что замерла? Как обидеть, так она махом! Давай уже, проси прощения! Да не у меня, у него. Этайн вспорхнула, прижалась к груди Мидира. — Прости, прости меня, любимый! Что же я творю! Я не должна была! Мой король, прости! Я не знаю — не знаю! — как позволила себе… — Прошу, не расстраивайся по мелочам, — Мидир погладил золотисто-рыжую голову, прижался губами к чистому лбу. — Ты моя королева, другой у меня нет… Но скажи своему супругу, откуда у тебя эти вещи? — Они лежали в шкафу, — потупилась Этайн. — Я открыла дверку, а они выпали… Сама не знаю, что на меня нашло. Помутнение какое-то. Словно что-то подталкивало в спину, зудело о тебе всякие гадости… Прости, мое сердце! Мидир сжал зубы. Как эти вещи вообще могли оказаться в его покоях? Как могли пропасть из надежно закрытого хранилища? Джаред забрал одежду и сандалию у Мэллина. Шепнул мысленно, но очень четко: — Мне не надо говорить, кто это. Друиды совсем обезумели, раз нарушили защиту замка. Того замка, что они клялись защищать! Дойду до Хранителя, поговорю, как это возможно и что нужно сделать, чтобы подобное не повторилось. Заодно проверю одежду — вдруг это проводник наверх? Мидира окатило холодом и злостью. Хозяйничать в его Доме — это уже перебор! Как и открывать дорогу людям, как и отрезать его мир. И огорчать его жену! — Джаред, я потолкую с замком. Теперь моя очередь восстанавливать равновесие! — Я покину вас ненадолго. Мэллин. Этайн, — решил Мидир и, ухватив Этайн за узкую талию, отодвинул от себя, ответил на полный тревоги взгляд: — Я не сержусь, но мне нужно кое-что сделать прямо сейчас. — Я провожу человечку, — подставил локоть Мэллин. — Моя королева, поговорим о том, что теперь носят в Манчинге? — Только если ты переоденешься в женское! — рассмеялась Этайн, но обернулась в дверях. Мидир послал ей по воздуху венок из перламутрового вереска… — А скажи, кто правит замком, когда нет Мидира? Ты, Джаред? — О, прекраснейшая из смертных! — Мэллин перешел на шепот. — По моему разумению, тогда мой брат ставит мир на паузу, — услышал Мидир, уже уходя, и усмехнулся. Клепсидра Дома Волка находилась в самом центре Черного замка. Вокруг нее закручено время, к ней сегодняшний Мидир, почти лишившийся прежнего могущества и теперь очень жалеющий об этом, обращался с просьбой. Провел по острому верхнему краю клепсидры, помазал кровью губы серебряных волков. — Через девять дней у стен моего замка будут нежданные гости. Я не могу предотвратить этого. Волки, держащие клепсидру, отмерли и одновременно кивнули. Острые искры блеснули на шкурах. — И вы тоже не можете. Если я нарушил закон, я готов принять наказание прямо сейчас. Волки повели головами. — Это тоже невозможно, — вздохнул Мидир. — Для вас я ничего не нарушил. Но разве не нарушили друиды порядок, вторгшись в мой замок, в мое волшебство и в умы моих подданных? Разве почти свершившаяся кража моей жены — моей жены в этом мире, — поправился он, — и ее потревоженный покой не должны быть уравновешены? Серебряные волки замерли вновь. Всю силу, что еще оставалась и билась в нем яростным ключом, ища выход, Мидир направил на замок и его стражей. Зашуршал черный камень, захлопали двери и окна, жалко зазвенело бьющееся стекло, птицы забились в тревоге… Мидир задержал дыхание. Хранители времени, оставаясь зверями, могли и порвать, не признав за хозяина. Почуял колебание воздуха, мягкие шаги серебряных волков, созданных когда-то им же для поддержания порядка. Вернее, части порядка — времени. За пространство отвечал Лорканн, за эфир, сшивающий то и другое, удерживающий три лепестка одной вселенной, держал ответ Айджиан. На этих трех стихиях держалось все… Холодные серебряные морды одновременно ткнулись в щеки. — Вы можете немногое, я знаю. Прошу об одном: сделайте, что в ваших силах. Защитите мой Дом! И открыл сознание. Многие, многие поколения волков оставили свой след в замке. Замок помнил их всех, хранил их память и память о них. Замок ответил. Двери за Мидиром захлопнулись сами собой. Позади него все быстрее вертелась, раскручиваясь, ось Благих земель… — Ну что? Что ты молчишь? — торопливо спросил Мэллин вернувшегося Мидира. Джаред смотрел напряженно, Алан слепо верил своему королю. Мидир улыбнулся. — Нам подарили девять лет мира.