Пушок и Перчик

Смертельно хотелось спать, но сон не шел. Слишком много нервов было во мне, слишком много болезненной энергии. Мне не нужно было даже закрывать глаза, чтобы чувствовать его лицо. Сначала оно представлялось мне идеальным: пухлые губы, гладкая кожа, густые брови, голубые глаза. Но тут же полупрозрачная розовая нежность уходила, и оно становилось синевато-мертвенным, задыхающимся. И так по кругу. Зацикленное изображение. Что-то наподобие тех шуток в Сети, когда одну и ту же фразу зацикливают и повторяют в течении нескольких часов или даже суток. Но в Сети можно было нажать на паузу, а вот где нажать на паузу в своей собственной голове - я не знал. Через пару часов мне неожиданным образом полегчало. Окна, как всегда, были открыты, и непрерывная стена дождя напустила в комнату сырой прохлады. Я замерз и устал. Свернулся в одеяло и уже начал проваливаться в сон, как мне позвонили. Не знаю, зачем я взял этот телефон. - Здравствуйте! Могу я поговорить с Дмитрием Владимировичем? - раздался бодрый молодой голос. - Угу... здрасте... - Вы могли бы прокомментировать сегодняшнее убийство для газеты «Газета»? - скороговоркой трещал голосок. - Кому? - Наше издание, наша газета называется «Газета» - не могли бы вы высказать свое мнение о гибели блогера и правозащитника Дмитрия Саймса? Его нашли сегодня утром зверски убитым в районе Нового рынка. Дмитрий Саймс - вот как его звали! Тезка, блин! - Да. Могу. Это секретная служба Государя. Этот юноша был честным человеком и всегда говорил только правду. Он смело говорил тирану, что он тиран, а тиран такой дерзости не прощает. Вот его и убили. - То есть... по-вашему, это были секретные службы Мидланда, я правильно поняла? - Да. Все так и есть. - А вот еще такой вопрос, а... как вы... - Извините. Хотите взять полноценное интервью - пришлите на мою страничку в Сети список вопросов и гонорар. - А... ясно, спасибо. - Пожалста, - и я отключил звонок. Суки! Сколько раз я говорил себе, что нужно отключать телефон перед сном! Сердце стучало как-то грубо, неправильно. Я оглядел темную, залитую дождливым сырым полумраком комнату, и такая тоска въелась в мое сердце, что если бы лежал рядом пистолет - я бы выстрелил себе в висок. Зачем он поперся через этот мигрантский район? Почему они не могли помириться и вместе уехать на метро? Выпили бы бутылку вина, отсосали бы друг у друга и легли спать. Но ему нужно было разбить этот планшет и убежать прямо на встречу с этими волчатами! Все не то! Все не так! Все неправильно это! Столько времени ушло впустую! Нет тут никакого истинного Движения Сопротивления. Все везде только телевизионные пустышки. «Союз офицеров» - отожравшиеся ублюдки! Но самое тоскливое было то, что я чувствовал, что потерял всякую силу жить дальше. У меня просто не было сил что-то хотеть. Мне было плевать на Пушка, на Мидланд и Вангланд, на месть и на любовь. Все эти пустые слова размокали под дождем как кубики льда. Все стало бесцветным и ненужным... Рука болела. Он на прощание стиснул ее так сильно, что сейчас во всю кисть расплывался страшный синяк, и что-то скрипело... и сжимать кулак было больно. Так он умирал. И начались для меня жуткие дни. Поначалу я, как обычно, спасался алкоголем. Ближе к вечеру выходил из дому, не спеша брел до ближайшего мини-маркета и покупал бутылку самого дешевого виски. Узкую, длинную и прозрачную бутылку минералки, пару больших сочных яблок и большой двойной бургер, по пьяни меня всегда настигал голод, и мне нужно было что-то перекусить. А потом весь вечер и всю ночь сидел перед телеком, смотрел всякую дрянь и не спеша пил виски с яблоками. Как отрубался - не помню. Просыпался среди ночи, в кресле или кровати, в одежде или нет. Выпивал бутылку минералки и падал спать дальше. Так я обманывал ночь и свое безумие. Меня это устраивало, но потом начались проблемы. Гадкая печень предала меня. Я чувствовал ее в своем животе, постоянно чувствовал и не мог спать. Я решил бросить пить. Разозлился на самого себя, на свой алкоголизм и решил все бросить. И вот тогда-то меня и придавило. Хуже всего было на закате, в сумерках. Опускающаяся тьма раздавливала меня. Тоска рвала мне сердце. Я дошел до того, что лежал на кровати, скрючившись, и грыз свой кулак. Мысли о самоубийстве становились все логичнее. Мне представлялась бритва. Жар от пореза на руке и красные капли крови на белоснежном кафеле... Они шипят от жара, настолько кровь горяча, а кафель холоден. Не знаю почему я не убил себя. Как это ни странно, но мысли о самоубийстве помогли мне выжить. Сны меня мучили, вот что плохо. Спал я при свете. Детский страх темноты вернулся ко мне. Я молил о сне без сновидений, но каждую ночь мне снилось одно и то же. Котята. Я мучаю их и убиваю их. Понимаю, что это нехорошо, но ничего не могу с собой поделать. И вот так целыми ночами я пытал и убивал их. Они кричали, царапались, вырывались, но я все равно убивал их. Они умирали, а потом все равно воскресали, и все начиналось по новой. И вот этот звук ломающихся когтей в мохнатой утробе, он просто выворачивал меня наизнанку. И еще мне снилось, что я жру какую-то дрянь. Помои. Запихиваю себе в рот. Не знаю, может это печень давала о себе знать? В ту ночь мне было особенно худо. Я очнулся в ужасе, за окном была тьма, и я понял, что сошел с ума. Я понял, что не могу определить, бодрствую я или нет. Липкими от пота пальцами я стал набирать номер скорой. Но потом вдруг понял, что не знаю, не смогу описать свое состояние, на что я жалуюсь. Тут же мне пришла мысль выпить все таблетки из аптечки. Наверное, я все-таки созрел для самоубийства. Я зажег всюду свет и стал обшаривать квартиру, и уже рассвело, но я никак не мог сообразить, что у меня никогда и не было аптечки. Так или иначе, но ночь издохла и оставила меня в покое. Я твердо решил, что следующую тьму мне не пережить, и ежели я не придумаю хоть что-нибудь, то хотя бы куплю выпивки, хрен с ней с этой печенью, да она уже к тому моменту и не болела. Чем ближе приближался вечер, тем больше тоски становилось у меня на сердце. Чувствуя легкое подташнивание и головокружение, я оделся и пошел в магазин. По дороге мне встретилась девушка-карлик. Карлица смотрела на меня, как будто я был ей что-то должен, и довольно долго шла за мной. К своему обычному набору я добавил еще пива. Щелкнув крышкой, я принялся мужественно глотать. Яркий плакат резал глаза. Прямо передо мной встал человек. Тут же была машина. Человек открыл дверцу и улыбнулся: - Добрый вечер. Здравствуйте, Дмитрий, есть разговор, сядем в машину. Я не ответил и стал обходить его молча. - Но что же вы? Всего на пару минут! - Я никогда не сяду в эту сраную машину, сука! - заорал я и тут же остыл, отступил, оледенел. - Не кричи, брат Кот, сядь в машину, чего мокнуть? - раздался тихий уверенный голос из машины, и, услышав это кошачье заклинание, я сел в салон. Стоять тут было нельзя, и машина не спеша тронулась вперед. Что это за марка? Это был Вельвет от Карбон Моторс, просторный, тяжелый, мощный аппарат, люксовый, для директоров. И хоть машине было уже лет двадцать, но сохранилась она идеально. Луженый кузов, если следить хорошо за такой машиной, то ей сносу не будет. Сейчас уже таких крепких тачек не делают. В просторном салоне мы были втроем: я, водитель и тип на пассажирском. В сумерках я не видел их лиц, света они не включали и ко мне не поворачивались. - Привет, вождь клана, как жизнь у тебя, как сам? - спросил пассажир. Я молчал. - Плохо у тебя жизнь, какой еще она у тебя может быть? Как может чувствовать себя белый чистокровный человек среди всей этой цветной шушеры? Тебе свобода нужна, размах, а тут все либералы задушили законами и запретами. На бабу взглянуть нельзя, педикам приходиться руку подавать. Эх, житуха-житуха! Вот смотрю я на тебя и все думаю - когда ему надоест? Когда он устанет уже от этих пьянок, от этой брехни на телевидении? Мне товарищи говорят, забудь о нем, пропащий человек, алкоголик, извращенец, а у меня сердце за тебя болит! Вот веришь, нет? То, что ты женоподобных юношей трахаешь, это, конечно, твое дело, а вот то, что ты бухаешь, это четко свидетельствует, что нутро у тебя нормальное, что оно этой всей мерзости не принимает, вот ты и бухаешь. С Володькой этим, наркоманом поганым, сошелся, разве пара он тебе? Ты же наш, родной, и каким бы ты ни был, но нужно помочь тебе. Нужно помочь тебе, чтобы ты помог своей Родине. Не спросишь, кто мы такие? - я молча помотал головой. - Мы... группа патриотов Мидланда. - О-хо! - вырвалось у меня. - Дальше не нужно! «Патриот Мидланда» - это звучит как ругательство! Тем более я уже знаю, что если кто-то заговорил о патриотизме, значит, он хочет поиметь тебя за бесплатно. Институт тоже имеет тебя в извращенной форме, но он по крайней мере за это хорошо платит. А вы... - Ты разве не гражданин своей родины... - начала тень на водительском сидении, но меня трехануло всего, и я зашипел: - А что мне дала моя родина? То, что не имел я прав и был среди господ как животное? То, что вышвырнули меня в Нахаловку? То, что даже не дали оправдаться после плена и заочно прокляли? За что мне уважать эту родину?! - Ты Ледяной Кот... - начала тень на пассажирском. - Я гражданин Вангланда! Он дал мне права и средства к существованию! - А зачем так кричать? Мы же просто разговариваем... - Нет, мы не просто разговариваем! Все это подстава поганая! Возвращайтесь в свою секретную службу и передайте им, чтоб больше своих агентов ко мне не присылали! А иначе я на вас заяву накатаю и такой шум в прессе подниму, что замаетесь оправдываться! Остановите машину! - тачка продолжала неспешно катить у самой обочины. - Остановите! Одна тень кивнула, и вторая повиновалась. Машина встала. - Ты вот что, ты как отойдешь, ты приходи в пивнушку, «Пивной причал» называется. Прямо на площади Шлимана, может, знаешь? Да мимо не пройдешь. Ты, как успокоишься и все обдумаешь, ты приходи туда и закажи большую кружку пива, и все, ничего говорить не надо. Сядешь к окошечку - и не успеешь выпить, как к тебе подойдут. Хорошо? Ты интересный парень, боевой. Нам такие нужны! - я мог поклясться, что тень улыбнулась. Мне захотелось выйти. Вылезти из салона немедленно. Вырваться. Бросить все, закричать и убежать от проблемы. Как в детстве. Царапая дверцу, я наконец-то нащупал ручку и открыл дверь. Машина остановилась. Они что-то еще сказали мне, но я мысленно проклял их всех и вырвался наружу. - Мы не прощаемся! - сказала голова на прощание. Меня передернуло. Голова пропала, стекло поднялось, и машина укатила. Думать, анализировать совсем не хотелось. Хотелось сорваться на ком-то. В детстве в таких случаях я бы наступил кошке на хвост. Но я взрослый сейчас, а взрослому полагается терпеть. И я терпел. И молчал. Ночь плыла в мире. Что это за улица? Далеко я от дома? Старые дома в три-четыре этажа. Брусчатка, плавный поворот под горку. Старые фонарные столбы, обклеенные объявлениями. Длинный железный забор, скрывающий стройку. Слепое ободранное здание, все в лесах, как зубы в брекетах, и неприметная зеленая сетка словно вуаль прикрывала фасад. Нервные граффити. На такси тратиться не хотелось. Ночь была хорошей, свежей, сухой. Я решил пройтись. В любом случае дойду до метро, а там уж... Реклама лезла в глаза. Все смешивалось и рябило. Магазин, аптека, ресторан. Темная подворотня намекнула, что хорошо бы облегчиться. Я не думая нырнул между домами. К мусорным бакам жались ящики и коробки. Все здесь спало в глубокой тишине. Я подошел поближе к стене, расстегнул штаны, и тут же дверь в нескольких метрах от меня открылась. Струя зажурчала, бежать было уже поздно. Сначала я увидел первую дверь, состоящую из железных прутьев. Потом открылась и вторая, деревянная. Тут же послышалось приглушенное уханье музыки, наверное, это был служебный вход в какой-то кабак. Показалась фигура в футболке и с кипой темных волос. Волосы хотели меня ввести в заблуждение, но я сразу понял, что это парень. Я это чуял. У него были широкие плечи и узкий зад, угловатые черты, совсем не женские. В руках парень держал коробки. Освободившись от дверей, он повернулся ко мне спиной и пошел к ближним помойкам. Лампа над входом светила ярко, и я хорошо видел его. Тут же во мне проснулся оценщик, и я остался доволен и ростом его, и кожей. Волосы длинноваты, это было интересно, но нужно было увидеть его лицо. Только от лица его зависло - идет ли ему такая копна или нет. Я кончил и застегнулся. Он бросил коробки в мусорку и развернулся. Я выдохнул. Я его узнал, но поверить не мог. Словно бы я потерял кейс с хозяйскими деньгами и целый день бегал в истерике и искал его, а когда уже отчаялся, то вдруг увидел, нашел. Эти чувства и мысли промелькнули в моей голове за долю мгновения, и вот он уже вышел на свет. Да! Нос его и поджатые губы... и... - Елисейка! Он вздрогнул всем телом и замер, вглядываясь во тьму. - Я не понял, а ты чё тут делаешь? - застегиваясь, я вышел из тьмы и пошел прямо на него. У него так побледнело лицо, будто я воткнул ему нож в живот. Я подошел и взял его лицо в ладони: - Ты чего? - зашептал я, все больше и больше осознавая, что это именно он. - Ты как тут вообще? Тебе кто разрешал? Я бить тебя буду! Он захлопал влажными ресницами и вдруг повалился на асфальт. Я испугался, поднял его мягкое, легкое тело и усадил на рядом стоящие коробки. - Эй-эй-эй! Ты чего, чувак? Прекращай! - я зачем-то стал растирать ему щеки. Он кое-как открыл глаза, и я невольно всмотрелся в них. Они были темными. Темно-серо-зелеными. Это мне не понравилось. У него всегда были исключительно голубые глаза. А так как весь его цвет и вкус, и запах, и весь он сам принадлежали только мне, то я был против такого изменения. Я на него не соглашался, и я его не принимаю! Он поднял руку и приложил прохладную ладонь к моей колючей щеке. - Давай, - зашептал я ему в лицо. - Давай, помоги мне. Вставай. Что с тобой случилось? - Господин... - проговорил он, судорожно втягивая воздух. - Это вы! Вы пришли! - Это я, и я пришел, и я недоволен! Он опять наполнил легкие воздухом и посмотрел на меня с мольбой. - Что ты тут делаешь? Зачем ты приехал в этот проклятый город? Зачем? - Вы за мной пришли... я знал! - он прижался ко мне. - Что ты тут делаешь, в этом ресторане? Работаешь? Он кивнул. - А живешь где? Он кивнул на дверь. - Где? Там же и живешь? Он опять кивнул. - Херня какая-то! Но разве так можно? А! Или ты на втором этаже? - Нет. Там. В закутке, на кухне. Я даже отступил от него: - Но зачем? - Так сказал хозяин. - Твой директор? А если на него инспекцию натравить? А? - я выпрямился, но он схватил меня за руку. - Нет! Не нужно! Умоляю! Уйдёмте! - Просто свалим, и все? - я посмотрел на лампу над входом. - А твои вещи? Деньги, документы? - Нет... ничего нет! Вот все, что на мне только. Не надо туда заходить! Прошу вас! Уйдем! Просто уйдем, и все! - Ладно... - обдумывая какую-то левую мысль, на автомате прошептал я. - Пойдем, но я тебя тащить не буду! Он встал и вцепился мне в руку. Мы вышли из подворотни и пошли вниз. Мощеная дорога была пуста и в свете фонарей казалась жирной. Людей тоже было мало, так, изредка какие-то прохожие. Он шел на деревянных ногах, навалившись на меня и впиваясь мне в руку. А я все чувствовал тяжелый запах уставшей, давно не мытой плоти и дешевой кухни, исходящий от него. Вскоре мы и вправду вышли к метро. Приятный глазу, насыщенный зеленый свет таблички я увидел издали. Около метро спало несколько длинных такси. Мы плюхнулись в первую попавшуюся, машина тронулась. Пошел дождь. Водитель молчал, и музыки не было. Только дворники вжикали по стеклу. В первое мгновение после падения дворников стекло было идеально чистым, но уже в следующий миг опять заплывало грязной дождевой водой. И это продолжалось бесконечно. Миг идеальной чистоты. Миг грязного мутного хаоса. Он все вжимался в мое плечо, все вцеплялся в мою руку. Все шептал: - Господин... господин... я бы умер... господин... я умирал! Без вас! Я... Потом и вовсе затрясся и стал беззвучно плакать. И так и плакал всю дорогу. Когда машина остановилась у спящего дома, дождь перешел в ливень. Я расплатился, вышел, вытянул его. Двери открылись быстро. Небольшая кабина лифта была невыносимо ярко освещена. С грохотом закрылись решетки, и мы поползли вверх. Я зажал его в угол, взял за челюсть и приподнял лицо. Ночь на помойке обманула меня - глаза у него были все такие же голубые. Это вызвало во мне приступ теплой радости. - Я рад тебя видеть! Рад! Твою мать, реально рад! - шептал я, а он плакал и улыбался одновременно. Я впился в его губы, вымоченные дождем. На каком-то этаже зашла женщина с цветком, но у меня не было ни сил, ни желания останавливаться и делать вид... делать вид, что мы не такие... и... Я вытянул его на своем этаже, а женщина улыбнулась и сказала: - Эх, молодость, молодость! У нее были красивые рыжие волосы. Дома я первым делом отправил его в ванную. Он стоял посреди комнаты словно призрак. С опущенными руками, прятал глаза, не знал, что ему делать. Одежда его оказалась ужасной. Сначала я хотел упаковать ее и отнести в прачечную, но потом просто решил выбросить. От старости и пота она расползалась прямо в руках. Пока он мылся, я заказал пожрать и обыскал большое кресло, которое служило мне шкафом. Нашел трусы и рубаху. Но трусы мои на нем сидеть не хотели. А вот теплая рубаха в синюю клетку вполне сошла бы за свитер. Тут же принесли и заказ, большую пиццу ассорти и красного вина, дешевого, но вкусного. Вообще заказы тут доставляли моментально. Сидеть было особо негде. Кухня была маленькой. Да и не хватало стула для него. Мы сели на кровати. Я возился со стаканами, откупоривал бутылку, резал пиццу и все время смотрел на него, и сердце заполнялось нежной теплотой. Да, я узнавал его, я вспоминал его. Это был он. Тот самый. Мой. Я вспоминал все те нечастые моменты. Нежные и приятные. Расслабленные. Как я мог забыть о нем? А ведь я же забыл! Но, с другой стороны, после того, что случилось, вообще хорошо, что я не сошел с ума. - Как ты носишь такую копну волос? - усмехнулся я. - У тебя шея не устает? Они же, наверно, килограмм весят! - я протянул ему бокал вина. - Ну, за встречу! Я не заметил, выпил ли он, а я выпил все, вино было легкое, прохладное, вкусное. Я взял нежный, сочный, податливый кусок пиццы и впился зубами. Он держал полотенце в руках. Кожа его была холодная и гладкая. Холодные худые плечи и темные, густые, мокрые ресницы. Он принял стакан и осмотрел его каким-то диковатым взглядом. - Вот, бери! - я сам взял и протянул ему еще горячий кусок. Он засопел, принял угощение, откусил... и вдруг слезы полились у него по щекам. Он откинул кусок, поймал мою руку и принялся ее целовать. - Господин! Господин! Я знал! Я верил! Господин! Я замер, но прервать его не решился. Было у меня чувство, что пусть уж лучше он выскажется и сам успокоится. - Я голодал! Меня мучили! Я спал на улице! Но я верил в вас! Я знал, что вы придете! Я постоянно молил Всевышнего, и он меня не оставил! Он не оставил меня! Вы опять пришли и опять спасли меня! Со слезами он полез обниматься. И я долго еще ладонью чувствовал его худую спину и даже прощупывал рубцы от побоев. Слезы вымотали его, и он сполз вниз, накрыв своей густой шевелюрой мои колени. - Как ты тут оказался? Говори! - прошептал я. Он судорожно вздохнул, шмыгнул носом и повиновался: - Я жил там, на той квартире, в пригороде, в таунхаусе. Деньги приходили вовремя, все было хорошо. А потом приехали двое, сказали, что от вас, и велели собираться. Вещей у меня было мало. Я собрался и поехал. Я им верил, ни о чем не думал. Они дали мне билет, визу и визитку отеля и отправили сюда на поезде. Я думал, что вы будете меня тут ждать. Я приехал, взял такси, добрался до отеля, заселился в номер. Отель был так себе. На картинке красивый, а в реальности не очень. Бассейн был большой, бассейн мне нравился. Я прожил там месяц, дурацкий отель и кухня дурацкая, а потом мне на рецепшене сказали либо платить, либо съезжать. Платить мне было нечем, деньги больше не приходили на карту, пришлось съехать. Я все ждал вас. Но вас не было, и телефон ваш не отвечал. Две ночи я провел в сквере напротив отеля, все смотрел на подъезжающие к главному входу машины. Все думал - вы вот-вот подъедете. Сидел там, пока вообще не вышли все деньги, и еще целый день. Когда есть захотелось нестерпимо, я пошел по улице... даже не знаю, найти что-то... хоть что-то! Долго шел, дошел до строительного рынка. Там, у парковки, толпилось много людей, все нелегалы в поисках работы. Кто-то приезжал за материалами, и если ему нужен был рабочий, то подруливал к этой толпе, и все эти нелегалы облепляли машину. Но забирали всегда только одного-двух... А часто и вообще никого. Там ко мне подошел один парень. Пристал ко мне с разговорами. Купил мне бутылку воды и печенье. Он тоже был нелегал и искал тут работу. За этим рынком был пустырь, и там все они, эти рабочие, ставили палатки и ночевали в них, чтоб не тратиться на жилье. Он предложил мне переночевать с ним. А была уже ночь, я не знал города, мне некуда было идти, и я согласился. В палатке он сразу стал приставать ко мне. Сначала ласково, а потом грубо. Хотел, чтобы я взял у него в рот за ту воду и печенье, что он купил мне. Я начал брыкаться, кричать, вырвался и убежал. Шел по улице, дошел до какого-то кафе, а там на столике была тарелка с недоеденным мясом. Ну я... я взял ее и начал есть. Меня окликнули. Оказывается, сам хозяин стоял за стойкой, писал что-то. Он меня усадил, накормил, а потом отправил за город, на свою ферму. Там теплицы у него были, и он клубнику выращивал, и на него тоже работали нелегалы, все молодые парни. Работа тяжелая - с утра до вечера, и старых людей там не держали. На теплицах мне было очень плохо. - Они тоже домогались до тебя, эти работяги? - Нет. Они не домогались, они просто психологически издевались. Они все были друзья, с одной деревни, и я там был совсем один, сам по себе, и они использовали меня как яму для отбросов. «Сливали» на меня весь негатив, всю злость свою. Оскорбляли, унижали, высмеивали. Но я верил в вас, я знал, что вы придете и заберете меня! Я знал! Я только этой надеждой и жил! Если бы я не верил в вас, я бы удавился! Но вы пришли, и вы спасли меня! Опять! Уже во второй раз! Вы - мой господин! Мне стало неловко, и я спросил: - А потом что было? - А потом хозяин сказал, что у него с ресторана сразу, в один день, несколько человек уволились, и ему срочно люди нужны. И он отправил меня. И так я оказался в этом ресторане. С жильем и едой там было гораздо хуже, чем на ферме, а работы столько же, но все равно лучше, чем с этими скотами! В ресторане я целыми сутками постоянно что-то мыл. Днем - посуду. А ночью, когда все уходили, то полы на кухне и в зале. Все мыл, драил, пыль вытирал. Хоть это и ресторан был, а кормили плохо, хорошо, если клиент откажется от блюда, тогда его съешь, а если все хорошо, и клиент не отказывается, тогда стащишь макарон или пельменей, сваришь их по-быстрому и все. Ну, или так, чай пьешь с хлебом, кусочничаешь. - И это вот этот твой ресторан, это ты оттуда мусор выносил? Он кивнул. Я все чувствовал, как мои пальцы гладят его волосы. Его голова все так же лежала у меня на коленях. - Как же жизнь тебя швыряет?! Прямо как и меня! С Нахаловки во дворец, а со дворца опять не пойми во что... К нелегалам каким-то! - Что такое Нахаловка, господин? - Джунгли. - Но я никогда не был в Джунглях. - Но ты же был рабом. - Я гражданин. - Но как же ты тогда был рабом, если ты гражданин? - Я не знаю. Но как-то так сделали. Да и долго ли? - В первый раз слышу, что ты гражданин. - Я же уже рассказывал вам. Я задумался: - Не помню. - Мой отец был бизнесмен. Сначала все шло хорошо, но потом они с мамой затеяли развод. Сильно ругались. Отец запил, бизнес пошел на спад. Тогда он занял денег у людей из вашего клана. А потом еще и еще. Но бизнес так и не восстановился. Отдавать было нечем. Он хотел убежать из страны, но его поймали. У клана же везде свои люди. Поймали, заставили рассчитаться. И он отдал им меня. - Отдал? Как вещь? - Не знаю как, но только отдал. Приехали к нам на квартиру, а я жил с отцом, и увезли в небоскреб клана. Вот и все. Я больше отца и не видел ни разу. Да и видеть не хочу. - И так ты попал к этому садисту? Он молча кивнул. Я вздохнул, не зная, что сказать. Долго сидел словно завороженный, пока на глаза мне не попалась коробка с пиццей. - Давай поедим хоть, что ли? - попытался улыбнуться я. Он шмыгнул носом, сел и стал кулаками тереть глаза. А когда я протянул ему кусок, лицо его опять стало влажным от слез, он закрыл его ладонями и полез ко мне. - Мне страшно! - плакал он. - Мне так страшно! Мне не верится! Все это так хорошо, как в сказке! А вдруг это сон? Вдруг это просто сон, и я опять проснусь в кладовке в ресторане??? Я не выдержу тогда! Я умру! Умру!!! Я переложил его голову на подушку, лег рядом и обнял его, прижал к себе. - Бедный ты мой мальчик! Несчастный мальчик! Красивый, нежный, умный. Прекрасный мальчик, - он плакал, а я все шептал, вытирая ему слезы. - Все эти суки не знали тебя! Не любили тебя! А я буду тебя любить! Я буду о тебе заботиться! Ни о чем не беспокойся сейчас! Все будет хорошо, мы вместе, я рядом. Я буду с тобой, а ты - со мной. И мы будем вместе! Все будет нормально! Отдыхай и забудь обо всем. Он посмотрел на меня и вдруг положил ладонь мне на лицо и прошептал: - Господин... - Слушай, кончай, а! Задрал! Меня от этих господ воротит уже, какой я тебе господин? Я тебя не предупреждал, что ли, так меня не называть? Он моргнул и спросил: - А как вас нужно? - И не выкай мне! Надоел выкать! Когда ты мне выкаешь, я себя старым пердуном ощущаю. Говори просто... просто на ты. - Ты... - выдохнул он. Я замер. Никто никогда не произносил это ТАК. Я провел ладонью по его груди. Он был теплый и гладкий. И, видно, набравшись смелости, он взял меня за голову, приблизился ко мне и поцеловал, лег и лежал с закрытыми глазами, дыша ртом. Так мы и уснули в обнимку. Мне снился дурацкий сон. Куча детей бегала по лестничной площадке. Они взвизгивали и с грохотом прыгали по ступенькам. Гурьбой скатывались вниз, с шумом и криками взбегали наверх. Я чувствовал, что никак не могу понять, зачем так кричать и трясти этажи, и где же их родители, почему же они не приструнят этих диких детей? С такими мыслями я и проснулся. Часы показывали какую-то ерунду. Тихо лежа на кровати, я ощутил странное движение рядом. Что-то тряслось. Я сначала не понял, что это, но потом вспомнил, что теперь я не один. Я медленно повернул голову. Он лежал на спине, голый, и, закусив нижнюю губу, дрочил член. Его скрывало одеяло, но я-то сразу понял, что к чему. Я посмотрел на его лицо, пылающие щеки, закрытые глаза и ощутил жаркое, нетерпеливое дыхание. - Привет, - сказал я. Он вздрогнул всем телом и спрятал руки. Потом понял, что его раскололи, разволновался и все пытался хоть что-то сделать, хоть и сам не знал, что именно. - Ну чего ты? Я перевернулся на бок и положил ладонь ему на щеку. Юлить было глупо, и он решил признаться: - Я, когда... когда вы рядом... у меня все... я не могу ни о чем думать... только о вашем члене... ох, простите! - он закрыл лицо ладонями. - Я... это правда... нет... я... Я притянул его поближе и поцеловал. Он тут же стал отвечать мне и вдруг уперся в меня, опрокинул на спину, залез сверху и впился мне в губы. Он целовал меня жадно, как с долгой голодухи, упивался и все никак не мог насытиться. Потом начал сползать ниже. Стал кусать меня, оттягивать кожу, вылизывать. Я ощущал его горячее, ненасытное желание, а потом членом почувствовал его лицо. Да. Это был он. Я его узнал. Мне было так хорошо с ним, как я мог забыть? Как же я мог позабыть эти наши редкие встречи. Но тогда пикантность им придавало то, что я встречался с ним вопреки запрету Государя, а сейчас? А сейчас это было особенно, потому что я так измаялся в этой пустыне чужой реальности, что любое соприкосновение с чем-то «старым», «моим», вызывало во мне всплеск эмоций. Он ртом поймал мой член и заглотил его. Я шумно выдохнул, нащупал его голову и вцепился в его волосы. Да! Все это тут же вспыхнуло в моей памяти: этот язык, эти движения, я все помнил, да и как такое забыть? Когда я почувствовал, что готов, я приподнялся и отбросил его на спину. Он лежал на спине, поджав ноги, и нетерпеливо дрочил себе. Я сидел тут же, со стоящим членом, и никак не мог раскрыть упаковку презерватива. Он выхватил ее у меня и разодрал зубами. Я перекинул его на живот и приподнял поудобнее. Это было хорошо... Я смотрел на его изгибающуюся спину. Видел, как от моих толчков трясутся и пружинят его пышные черные волосы. - Ох! Быстрее! - жалобно простонал он, вгрызаясь в простынь и надрачивая себе. Я ускорился, схватил его за волосы и задрал голову. Он хрипло, плаксиво, умоляюще застонал, дрогнул, обмяк и затих. Я подождал несколько секунд, вышел и перевернул его на спину. Содрал с члена резинку и стряхнул ее на пол. Взобрался на него и подобрался к лицу. Он тут же схватил и заглотил мой член. Он хватался то за мою задницу, то за член, торопился, словно боялся, что его лишат этого лакомства. И, наверно, ему было не очень удобно, но я уже доходил и ни о чем не думал. - Сука! - услышал я свой хрип сквозь стиснутые зубы. Он схватил меня за булки и вжал в себя. Я кончал, упершись лбом в стену. Потом обмяк и повалился без сил. Закрыл глаза. Он тут же добрался до меня и всунул язык в рот, и я почувствовал причудливый микс из его слюны, моей спермы и вдобавок ванильный привкус презерватива. Я целовался долго, самозабвенно, до какого-то отупения. Я давно бы уже остановился, но его слюна была такая вкусная, что я продолжал и продолжал высасывать ее. Я не помню, когда и как это закончилось. Но все стало тихо. Все замерло. Внутри меня и вокруг меня. Я смотрел на его шею. Его подбородок был идеальным. Иногда, когда он сжимал губы, на подбородке появлялись складки. Всем сердцем я чувствовал, что он доволен, ему хорошо, он счастлив. И я тоже засыпал счастливым.