***
Торин стоял у зеркала, пристально разглядывая себя в отражении. Волосы на лице все еще отказывались расти, чем несказанно расстраивали молодого гнома. Он выпятил грудь, принимая величественную, на его взгляд, позу и нахмурил брови. Из натертого до блеска серебра на него смотрел юный наследник трона Эребора. Тонкий нос выглядел необычно для гномьего рода и Торин стеснялся его, желая, чтобы ему кто-нибудь его хотя бы раз сломал. Серые глаза ярко блестели на гладком лице, а черные как смоль волосы мягкими складками обрамляли лицо. Торин выглядел слишком женственно и невыносимо переживал из-за этого. Он занимался в разы больше своих сверстников, оттачивая воинское мастерство; он уже сделал свою первую цепь, проводя бесконечные часы в ювелирных мастерских. Он мог часами сидеть в покоях, слушая Балина, друга его отца и его истории о битвах, что им довелось перенести вместе, о пирах с другими государями, о том, как впервые в горе появилась делегация эльфов… Торин не мог понять почему, но про эльфов ему нравилось слушать больше всего. Бессмертные, величественные, мудрые — даже Балин говорил о них с почтением, зародившем трепет в груди юного наследника. И вот, наконец, они отбывали в Лихолесье — последнее королевство эльфов во всем Средиземье. Торин поправил бархатную куртку, разглаживая несуществующие складки и снова нахмурился в зеркало — кажется, так он выглядит серьезнее и мудрее.***
Древний лес нависал над дорогой, закрывая солнечный свет. Они ступили под сень деревьев в полдень, но здесь царили вечные сумерки. Пони-тяжеловесы медленно шагали по мощенной дороге, фыркая и мотая головой. Торин во все глаза смотрел по сторонам. Это был первый раз, когда он покинул дом. Все вокруг было ему, выросшему в горах, в новинку: вместо родных скал огромные деревья, оплетенные мхом, спускающимся до земли. Вместо необъятного небесного простора зеленый навес из ветвей. Другие птицы пели здесь свои песни, другие животные оставляли здесь свои следы. Гном вдыхал тяжелый воздух, наполненный запахом хвои и цветов, так отличающийся от чистого воздуха горных склонов. Гномы ехали не таясь, сопровождая свой путь громкими песнями и хохотом. Торин изредка морщился, когда чей-то возглас выдергивал его из мыслей — в этом лесу хотелось ехать в тишине, впитывая его жизненную силу, прислушиваясь к его шепоту. Впервые гном подумал, что лес — это тоже живой организм, как и любимая им горная порода. Дворец Трандуила выплыл из леса, вставая монолитной скалой среди могучих кедров. Массивный каменный мост вел через реку прямо к воротам. Гномы заметно приободрились, наблюдая, как распахиваются огромные створки и эльфы выходят их встречать. — Надеюсь, вы уже зажарили пару десятков баранов? — Трайн спешился с пони, подходя к встречавшему их эльфу. — Для вас уже приготовлены покои, чтобы вы могли освежиться и отдохнуть после долгой дороги, — с поклоном ответил эльф, указывая вглубь дворца. — На какого орка мне покои, ушастый, — благодушно стукнул по плечу опешившего эльфа Трайн. — Я и мои спутники устали, но эту усталость легко прогнать хорошим куском мяса и кружкой эля! Гномы, собравшиеся рядом, одобрительно загудели. Торин присоединился к ним, разглядывая эльфов во все глаза. Все в них было необычно для наследника — и длинные струящиеся одежды, и прямые волосы и странного вида украшения: слишком тонкие и хрупкие. Он видел такие в ювелирных мастерских, всегда поражаясь их линиям, что, казалось, могли рассыпаться от одного лишь прикосновения. Торин предпочитал массивные украшения, тяжелые, чеканные. А длинные одежды, расплывающиеся по полу, наводили на мысль о бесполости самих эльфов. Они действительно были на одно лицо! Как они вообще могли понимать, где мужчина, а где женщина?! Торин фыркнул про себя, гадая о поле эльфа, ведущего их в покои. Огромная комната была залита светом, льющимся из больших окон. «Какая глупая расточительность!» — подумал Торин, останавливаясь в дверях. В горе окон почти не было, лишь световые шахты, да узкие бойницы — так было и теплее, и безопаснее. Здесь же окна занимали всю стену, за ними даже угадывался балкон! Торин недоуменно замер в дверях, гадая о том, для чего его привели сюда, а не сразу в пиршественный зал. В соседней комнате раздался голос Балина: «А что, кормить нас не будут?». Спустя несколько минут на пороге появился растерянный эльф (или эльфийка?), приглашая следовать за собой. Эльфийский дворец казался слишком светлым. Статуи в коридоре уныло и грустно взирали на гномов. С каждым шагом Торин все больше убеждался в словах отца — эльфы были занудными и скучными. Они даже говорили тихо и медленно, так и хотелось схватить их за плечи и потрясти, чтобы растормошить. Зал, освещенный сотней свечей, был накрыт для гостей. Разглядев ряды бочек, стоящие вдоль стен, гномы приободрились, толкая друг друга в бок. Торин прошел вслед за отцом, подходя к главному столу, за которым для них были приготовлены места. Владыка Лихолесья уже сидел здесь, поднимаясь навстречу гостям и улыбаясь. — Приветствую тебя, Трайн, сын Трора, сына Дайна, в своем дворце! Буду рад оказать тебе прием, не уступающий тому, что оказал мне Трор в прекрасных чертогах Эребора! Память о нем до сих пор жива во мне! — голос Трандуила разнесся по залу, заставляя замолчать болтавших до этого гномов. — И тебе привет, о Трандуил, Владыка Лихолесья! — важно молвил Трайн, оглаживая ухоженную бороду. — Позволь представить тебе моего наследника — Торина. — Трайн повернулся, указывая на молодого черноволосого гнома, замершего за спиной отца. Торин вышел и поклонился, разглядывая короля эльфов. Длинные белоснежные волосы мягко спадали на плечи, а глаза казались чересчур светлыми, почти прозрачными. Гном поклонился, занимая свое место за столом. Стул справа от короля пустовал, что навевало на мысль о загадочной возлюбленной Трандуила, которая еще не присоединилась к пиру. Трандуил тихо переговаривался с Трайном, слегка склонив к нему голову. Краем уха Торин слышал обрывки разговора, касавшегося отправки камней для строительства из горы, дерева для тех же целей из леса. Он не жалел, что напросился в поездку, но все же с трудом пытался скрыть скучающий зевок. Со всех сторон доносилась унылая музыка и даже отменный эль не мог скрасить ужин. Гном с тоской подумал о громких пирушках, оставшихся в Эреборе. О друзьях, перекрикивающих друг друга за сытной гулянкой, об улыбчивых девах, разносящих пенный эль и ярко краснеющих от шуток, выкрикиваемых мужчинами. Торин в очередной раз тихо вздохнул, лениво обводя взглядом сидевших за столом, когда дверь тихо отворилась, пропуская в зал ее. Она тихо плыла вдоль столов, будто не касалась пола вовсе. Гном следил за ней во все глаза, молясь Махалу, чтобы эльфийка подошла поближе. Странное чувство разливалось по груди, шевелясь где-то в животе. Она приближалась, улыбаясь каждому сидящему за столом. Торину захотелось улыбнуться в ответ, но, встретившись с ней глазами, он поспешно опустил голову, смущаясь. Его молитвы были услышаны и, спустя мгновения, эльфийка опустилась на пустой стул рядом с ним. Сердце гулко билось в груди и Торину казалось, что его стук слышен всем, кто сидел рядом. Он чувствовал кожей ее присутствие, всеми силами сдерживаясь, чтобы не дотронуться до ее руки, осторожно вдыхая легкий аромат жасмина, заполнивший все вокруг при ее появлении. — Слухи о твоей красоте не лгут, — наконец решившись, произнес Торин. Он отметил, как удивленно вскинула брови эльфийка, обращая свой взгляд на него. Он утонул в ее черных глазах, огромных и бездонных, как воды Келед Зарам. — Торин, к Вашим услугам, — гном склонил голову, не сводя с нее глаз. — Тиннель, — склонила голову эллет. — Так о каких слухах ты говорил, мастер гном? Неужели за пределами леса известно о моем существовании? — ее голос нежнейшей музыкой звучал в его ушах, перекрывая все звуки, окружавшие гнома. «Тиннель» — он про себя повторил ее имя, наслаждаясь его звучанием. — Известно, и очень давно, — проговорил Торин, отводя глаза. — По этой причине отец и отправился к Владыке. В свой прошлый приезд, задолго до моего рождения, Трандуил договорился с моим дедом об украшении из самоцветов, что можно добыть лишь в Одинокой Горе. Тогда камней было не достаточно для изготовления полноценного ожерелья, но теперь… — Видя красоту прекрасной госпожи, я не буду требовать платы за свою работу! — зычный голос Трайна прервал их — видимо, они с Трандуилом говорили о том же. — Пусть эти драгоценности станут залогом вечной дружбы между лесными эльфами и гномами Эребора! Громкие крики разнеслись по залу, перекрывая бешеный стук сердца, колотившегося в груди Торина. Трандуил наклонился к эльфийке, что-то тихо шепча на ухо. Она мягко улыбнулась, подняв на него сияющий взгляд и гнома вдруг пронзила ледяная стрела — он и забыл, что прекрасная эльфийка принадлежит лесному Владыке. Торин сжал кулаки, стискивая зубы, всеми силами пытаясь подавить в себе желание убить короля прямо здесь и сейчас. Он прикрыл глаза, медленно дыша, осторожно приводя мысли в порядок. — Отчего ты не веселишься, Торин? — удивилась Тиннель, обращая свой взор на гнома. — Или тебе не по вкусу наш праздник? — Вовсе нет, госпожа. — Гном посмотрел на Тиннель. — Разве могу я оставить тебя тут совсем одну? Прекрасная королева Лихолесья не должна скучать в одиночестве! — Торин видел, как вздрогнула Тиннель при этих словах, но ничего не мог с собой поделать — ему хотелось сделать ей больно, показать ей всю безысходность ее положения. — Я не королева, Торин. — Тиннель грустно улыбнулась. Ненадолго замолчав, она продолжила. — К тому же я уже собираюсь покинуть праздник. Он с успехом продолжится и без меня. Доброй тебе ночи! — эльфийка поднялась из-за стола. «Нет, нет, не уходи! Останься!» — Торин мысленно кричал, провожая ее взглядом. Он уже раскаивался в поспешно брошенной фразе, чувствуя, как с ее уходом стало тяжелее дышать. — Будь Махал более милостив, сотвори бы он мир другим, и я бы сделал тебя королевой… — Торин вздохнул, глядя, как закрылась за ней дверь. Спустя час Трандуил поднялся, желая доброй ночи гостям. Торин с непонятной ненавистью следил за ним, за тем, как король скрывается за той же дверью, за которой исчезла недавно Тиннель. Несколько раз тяжело вздохнув, гном потянулся за кувшином, расплескивая эль по скатерти. Наполнив кружку, он залпом осушил ее, мрачно глядя перед собой.