* * *
— ...но простите. Вы, кажется, были заняты, магистр, — закончил длинный монолог Оби-Ван, и координатор понял, что непростительно отвлёкся от реальности. Это становилось настоящей проблемой: он просто не мог удерживать должный уровень концентрации. Надо было восстановиться, дать разуму отдых — но Йода настаивал на несении службы в прежнем режиме, опасаясь перехода КоордЦентра в руки армейских специалистов, традиционно враждебных Ордену. Попытка объяснить, что ещё немного работы в том же темпе — и ошибки пойдут валом, и магистра всё равно придётся отпускать, просто не в отпуск, а в госпиталь на лечение, были бесплодны. «Магистр Винду настаивает», — и точка. — Прости, Кеноби, прости. Я просто совсем вымотался. Почти не удаётся толком поспать, а работы меньше не становится. Можешь повторить? Я сейчас отключил второстепенные задачи и в состоянии тебе внять. — Ничего, магистр, — Оби-Ван явно смутился. — Может, я в другой раз зайду? Это всё равно вроде как личное. — Не заморачивайся, Силы ради. И снизойди к тому, что твоя личная проблема послужит мне отдыхом от всякой глобальной чепухи. Что там? Опять Эни? — Он самый. Только дело не в Амидале, нет. Пусть уже любит её, если так хочет. Лучше любить, чем не любить, в конце концов, и вы правы насчёт пустой души... Нет, я о другом. Эни стал... странным. — Я видел его на похоронах Галлии, — качнул головой координатор. — Он был печальным и непривычно серьёзным, совсем как в первые дни в Ордене. Ну, помнишь, когда он решал: надо бежать к маме или надо остаться тут и учиться ради Квай-Гона. — Вот и я думаю, что он мается над каким-то таким же важным выбором, — согласился Оби-Ван. — Но не могу понять, что его подтолкнуло? Всю войну он был другой, в смысле, он был как обычно. — Он честный. Он не станет бросать Орден, пока мы воюем. — Хотите сказать, что выбор уже сделан?! — Я ничего не хочу сказать кроме того, что говорю. Он не бросит Орден, пока мы воюем. Но когда окончится война, когда потрёпанные, но привыкшие сражаться и снова узнавшие вкус власти джедаи пойдут против чуть менее потрёпанного Сената и, что важнее, против армейских офицеров... скажи, Кеноби, с кем он будет? — С Амидалой, — мрачно буркнул тот. — То-то и оно, друг мой, то-то и оно... мы идём дурной дорогой, мы уже далеко по ней зашли. Многие это чувствуют, многие больше не могут заставить себя не видеть очевидное. Надо быть идиотом, чтобы не понять, что нынешний террор управляется из Ордена. А ты удивляешься, что Энакин недоволен и мрачен! — Я не удивляюсь, — вздохнул Оби-Ван. — Я просто волнуюсь. И... мы ведь должны быть с Орденом, верно? Что бы ни происходило, мы должны быть с ним, на его стороне. Верно?* * *
-...и умоляю, не присылайте под видом меня эту тилинку, я совершенно не могу её выносить, — закончила Амидала длинный монолог и выжидательно глянула на канцлера. Кажется, её разум тоже устал и нуждался в отдыхе. Впрочем, кто-то (тётушка Лурэ?) говорил когда-то Палпатину, что беременные женщины вообще весьма капризны и любят поскандалить. Что-то природное, гормоны, кажется. — И чем же она плоха, душенька? — Я не могу слушать, как она говорить о своём ребенке. Не сейчас, когда я жду детей. — Детей? — Да, доктор Шар[1] сказал, что у меня двойня. Где-то там лежит снимок... так вот, я не могу её слушать. Когда она говорит что-нибудь вроде «Скорее бы оно сгинуло, я смогу вернуться к работе», у меня просто... я вне себя от гнева. Амидала сейчас представляла собой презабавнейшее зрелище. Она полулежала на кушетке в чудовищном шёлковом платье с узором из павлиньих перьев, измождённо прижимала ладонь тыльной стороной ко лбу и самозабвенно жаловалась. Впрочем, неудивительно: последние дни в Сенате было тихо, зато периодически к "тилинке" являлась пресса во главе с Органой. — Слава Отцу, я остаюсь неузнанной; но видит Он же, совершенно невыносимо терпеть его панибратские повадки и вечные попытки снисходительно позаигрывать. — О, это не заигрывания, — тихо усмехнулся Палпатин. — Просто попытка казаться приветливым к несоизмеримо низшему созданию. — У него плохо получается. — Увы. Он тренируется на консорте, а эта святая женщина только терпит. Полагаю, после пары пощёчин даже Органа понял бы, что необходимо что-то менять, но — увы! Значит, Дива Итира оказалась детоненавистницей? — Её можно понять, — Амидала вяло повела рукой. — Карьера рухнула, звёздная роль не состоялась, тайный роман стал достоянием общественности. Мне жаль её. Ведь мы похожи, если подумать. Если бы наша с Энакином история выплыла бы наружу, если бы я стала кормом для коло[2] прессы, оказалась под угрозой рабства... как бы я вела себя? — Иначе, душенька, — строго возразил Палпатин. — По крайней мере, если бы вам втемяшилось найти виноватых, вы бы их нашли, а не свалили всё на несчастный эмбрион, лишённый всяческого права голоса. Та улыбнулась. — Пожалуй. К слову, о её карьере я жалею чуть ли не больше неё. Такая Ирем пропала! Украшение сериала!* * *
Энакин наслаждался сравнительной тишиной и сравнительным же покоем: сегодня Асока принимала гостью, свою старшую подругу Бэррис Оффи. Они сидели за столом с шек-траком и азартно передвигали чёрные, белые и синие фишки по трёхмерному полю, а Энакин мог целиком отдаться проблеме починки протеза с помощью Великой Силы и одной левой руки, не ожидая, что его в любой момент дёрнут по очередному пустячному поводу. Девчонки вполголоса трепались про работу, про фронт, про лейтенанта Пиетта[3], который «такой милаха» и у которого «такая осанка», про то, как бы слупить с хозчасти премиальные прямо на руки, чтобы хоть раз гульнуть в "Золотом Амбассадоре" с офицерами. Сейчас они ничем не отличались от своих мирских ровесниц-связисток. «Разве что тем зарплату всё-таки выдают, это мы нестяжатели, чтоб его...». Неудивительно, что очередная реплика Бэррис прозвучала громом среди ясного неба: — Я решила: я ухожу из Ордена. — Как? — вскрикнула Асока. — Куда? — удивился Энакин. — Как угодно. Куда-нибудь, — мириаланка была отрешённо-спокойна. — Я просто не могу больше быть на одной стороне с убийцами. Я клятву Кельсия давала! «В какой бы дом я ни зашёл, я зайду туда лишь для пользы больного». Для пользы больного, Асока, а не для того, чтобы убить хозяина, пока он спит и не может ответить на атаку! «Когда бы я ни свидетельствовал в своей области, я буду говорить только правду, чем бы это мне ни грозило». Правду, Асока, а не то, что человек со следами газового отравления скончался от остановки сердца! Понимаешь? — Ага, — растерянно ответила та и потерянно оглянулась на учителя. — Летунок, скажи что-нибудь! Пожалуйста! — А у кого были такие симптомы? — У магистра Биллабы. Её тело обследовали мы с учителем Андули. Я... я должна была оспорить её свидетельство. Но я промолчала. Но больше молчать я не могу, правда, мастер Скайвокер, Асока... но и сражаться одна против всех — тоже не могу. Я ведь трусиха, — она криво улыбнулась. — Не одна же! Ведь не одна, ма-астер? «Что-то крупное сдохло, если Шпынька вспомнила про правила вежливости» — Не одна, падаван. Слушай, Оффи, я тебя на Ансионе бросил? — Нет... — Ну вот и сейчас не брошу. Только вот надо придумать, куда уходим, как уходим и какой подарочек оставим напоследок, чтоб нас не искали. Бэррис кивнула, помолчала и робко уточнила: — Мастер Скайвокер, а можно у вас ночевать остаться? А то я с неделю не спала уже. Всё боюсь, что меня тоже... как Биллабу...