Рассвет Империи. Часть II: Evil Inside

Вопреки нормальной логике, Олин не пожелал отпустить Органу дальше одного, отговариваясь дурным предчувствием. Так и пошли вниз: флаерок алдераанина, а за ним — патруль на гравициклах и спидере. Падме молчала и тихо цеплялась за ручку двери. Ей было страшно, неудобно, неуютно — всё и сразу. «Просто гроза надвигается. Перед грозой всегда нечем дышать», — утешала себя она. Она помнила, как в детстве, а потом — и в юности, выходила из дома навстречу ливню. Как небо в одночасье темнело, становилось нечем дышать — а потом приходил бешеный танец вод и молний под музыку грома и плеск капель в мгновенно возникавших огромных лужах. А маленькая девочка Падме, а потом — и юная королева Амидала, всё стояла и глядела в серебряную мглу, не смея выйти из-под козырька крыльца, ведь одежды дороги, и её станут ругать, если она их намочит. «Гроза — как свобода», — так сказала однажды Ирем. Этих слов не было в "Симфонии", их не было и в сериале; их помнили в доме Наберрие, потому что одна из ветвей выбрала их своим девизом. Та самая, из которой вышла Амрао. Та самая, из которой был отец Падме, хотя он не любил об этом вспоминать. «Гроза — как свобода: она дарует лёгкость дыхания, она исцеляет раны, но она легко может отнять твою жизнь.» Но это было сказано про набуанскую грозу; а на что похожа гроза корускантская? «Едва ли она может что-то подарить, — горько усмехнулась Падме про себя. — Разве что отнять. Корускант — старый скупец.» Они опустились на поверхность. Улица — узкий каньон между бесконечными стенами, уходящими в недостижимые небеса — была пустынна. Только вдалеке последних незадачливых пешеходов загоняли в дома усталые полицейские. — Нам тоже следует пройти в укрытие, — заметила Шелти. — Нам всем, мастер Олин. Говорят, грозы в этой зоне часто сочетаются с кислотным дождём. Олин молча кивнул и огляделся по сторонам: сам он бы не побрезговал ничем, но сенатор, его консорт и любовница сенатора — другое дело. — Двери задраены, генерал, — разочарованно сказал один из клонов. — Что ж, нам сойдёт любая крыша над головой, — поспешил вмешаться Органа. — Как насчёт вон того симпатичного навесика? — Если дождь будет кислотным, от него не останется и следа, — пессимистично ответил джедай. — Но вариантов, видимо, нет. — Не волнуйтесь, рыцарь. Мы не намерены жаловаться на вас начальству, — алдераанин похлопал его по плечу. — Всем нашим неприятностям виною только мы. Судя по кислой роже Олина, едва ли эти слова были достаточно утешительны. Да и Падме они мало успокоили — особенно в свете перспективы химического ожога. — Можно подняться на второй этаж вон того здания, генерал. Там пожарная лестница и вход на балкон, а с балкона можно зайти внутрь, на лестничную клетку... простите, срочная передача из центра! — Благодарю, корнет. Дива, позвольте вам помочь — вот только не хватало беременным лазить по пожарным лестницам! Он легко повёл рукой, и Падме легко, как воздушный шарик, оторвалась от земли и полетела в направлении пресловутого балкона. Она была в трёх метрах над землёй и ещё довольно далеко от цели, когда случилось странное: тот самый корнет поднял бластер и несколько раз выстрелил прямо в грудь Феруса Олина. Как будто так и надо было. Падме зажала рот руками, чувствуя, что падает. Второй клон так же спокойно застрелил растерявшегося падаванчика — тот осел наземь, так и не поняв, что стряслось. Шелти закрыла собой Органу — в каждой руке по бластеру. А Падме всё ещё не упала. Упрямый, полный почти ненависти взгляд Олина держал её в воздухе, не давая рухнуть, по дециметру продвигая к цели. Наконец, её ноги коснулись шершавого бетонного пола балкона — и взгляд исчез. Там, внизу, вдалеке, рыцарь Олин спиной вперед осел на землю. Шелти, только что дострелившая второго клона (странно: он почти не оказал сопротивления) кинулась к нему, судорожно отстёгивая от бедра аптечку. Тот вяло пытался протестовать, но вскоре сдался и позволил обработать рану, а затем и оттащить себя к флаеру, который, в нарушение всех правил безопасности (гроза наверху уже начиналась) был подведён и пришвартован к балкону. — Если не случится чудо и не придёт помощь, он умрёт минут через десять, — мрачно сказал Органа. — Я слышу, — пробормотал Олин. — Увы. У вас есть что-нибудь, что вы хотели бы кому-либо передать на прощание? Тот мотнул головой. — Выпить. Дайте выпить, — попросил он. — Пей, бедолага. Пей, — сенатор достал личную фляжку и поднёс её к губам... «Умирающего». Умирающего. Казалось бы, война приучила всех не бояться этого слова и принимать смерть, как соседку, но не так же! Не посреди улицы, не внезапно, не... не так! Падме душили слёзы. Она никогда не любила Олина; он был заносчивым занудой, Энакин не выносил его. Но вот сейчас этот заносчивый зануда пожертвовал теми силами, которые могли бы спасти его самого, на то, чтобы незнакомая ему, открыто неприятная и презираемая им Дива Итира не разбилась, не покалечилась, не потеряла ребёнка. — Ник... — тихо прошептал Олин. — Ник, всё в порядке. Всё в порядке. «Это неправильно, — подумала Падме. — Это неправильно!» Он не должен умирать вот так: случайно, глупо, нелепо. Кем бы он ни был. Никто не должен вот так вот умирать. Никто. «Почему чуда не может случиться с ним? Почему только со мной? Почему меня может защитить древний Мандалор, мне могут приходить видения, меня спасают — а он вот так вот умирает, глупо и нелепо?! Почему?» А ты хочешь, чтобы с ним случилось чудо, набуанская девочка? Странный шёпот над ухом заставил обернуться, но рядом никого не было. Только чей-то смех. Чудеса стоят дорого, ты знаешь? «Кто ты?» Чудо, — усмехнулся голос. — Взгляд, нечто, замок на краю света, революция и всё, чего нельзя джедаям. «Это не ответ.» Но другого ответа не будет. Поспеши, набуанская девочка: примешь мою помощь или нет? Падме досадливо закусила губу; хороша девочка — скоро тридцать! Любая сказка подсказала бы ей: кричи "Нет" и беги прочь, добром такие переговоры не заканчиваются. Но... «Никто не должен вот так вот умирать». Никто. «Почему ты предлагаешь мне свою помощь?» А вы мне нравитесь, набуанские девочки. Вы... интересные. Необычные. Набуанские девочки ему нравятся. Нашёлся тоже. Набуанские девочки лет тридцати — самые лучшие. Детская глупость пооблетела, а интересность осталась, — продолжал голос глумиться. — Так что? Всего один ответ, только "да" или "нет"... «Да.» И из её живота — оттуда, где копошились дети — вырвалась бело-голубая молния, ударила в тихо отходившего Олина, подняла его над полом, заставила закорчиться — и отпустила. Совершенно целого[1].

***

На спуск к деревне ушла почти четверть часа вместо расчётных пяти-семи минут. Тропинку приходилось высматривать, а иногда и прямо нащупывать перед собой, вместо того, чтобы следовать незримым знакам Силы; ноги иногда подворачивались (и к лучшему: боль отрезвляла), земля и камни — осыпались, заставляя падать и цепляться за случайные опоры. И всё же, он закончил спуск почти целым, даже не рассадив ни локтей, ни коленей — к счастью. Даже малейшая потеря крови могла его добить. На поиски старосты ушло куда меньше времени; синекожий дяденька сам вышел ему навстречу. К счастью, он говорил на одном из тех языков, которые Ален в своё время потрудился выучить: дар Силы, понимание непонятного, был для него теперь недоступен. — Передатчик? Есть передатчик, — кивнул немолодой дяденька. — А тебе зачем? Ты кто вообще? «И правда, кто?» — Я — Ален, — ответил он. — Меня выпустили из Храма, велели связаться с начальством. Сказали, в деревне помогут. «Только бы он мне поверил!» — Эк они тебя потрепали-то в процессе лечения! — качнул староста головой. — Надо же, выпустили... со времен моего деда, веришь ли, никого не выпускали, и тут — на тебе. — Видимо, сочли, что я уже безопасен, — развёл руками Ален. Его осмотрели с ног до головы и согласились: не иначе. Особенно искалеченные руки, конечно, привлекали взгляд. Да и общая растрепанность создавала впечатление самое что ни есть жалкое. — Проходи, Ален. Знаешь, что у вас там война? — Это неудивительно, — пожал он плечами. — Не скажи! Почитай, лет триста мир стоял. А теперь вот — война. Вашего брата привозят что ни день, эшелонами просто. — Вот как! — Вот так вот. Отвыкли джедаи от войны. Раньше, говорят, пара-тройка в столетие попадала только. — Едва ли. Тогда со времен Экзара Куна и Ревана в Храме набралось бы не больше тридцати человек. А их там сотни. — Так это теперь навезли... У передатчика Ален снова завис: вспоминал стандартизированный позывной стражей храма. Раньше в этом нужды не было; его разум странствовал по призрачному миру Сети так же легко, как по призрачным нитям Силы. Теперь вот оставалось только радоваться привычке всё равно непонятно зачем учить наизусть все номера и позывные. Как в юности, когда он ещё не был координатором. Когда Наэле погибла из-за того, что никто из них не вспомнил её позывного и не предупредил о засаде. Давно же это было! — Нель? Нель, говорит... магистр-координатор, — лихорадочно зашептал он. — Отвечайте! — Вас слышу! — донеслось через помехи. — Вам удалось выбраться из храма, магистр? Но как? — Дорогой ценой. Нель, не вздумайте приближаться, этот храм — огромная ловушка для одарённых. — Вот как? На Лотале такого не было... — в голосе собеседника промелькнуло сомнение. — Вот так! — Не сердитесь. Я верю. Храмы могут разниться, — сказал страж. — Но я не представляю, что мне делать? — Идите в деревню. Соврите, что вас выпустили. Для достоверности можете указать, что участвовали... например, в сражении у Рекоcсы на Алдераане. Зрелище того, как Джейс Малькольм облапал Дарта Малгуса за жопу пошатнуло ваш хрупкий разум, но Сатель Шан пощадила вас и всего лишь обрекла на заточение в Храме. — Звучит, как бред. — Уверяю, Нель, большинство переживших это позорище описали бы его примерно так. Не хохотать над ним, вспоминая — невозможно. — Поверю на слово, магистр. Где встретимся? — Мне обещают билет до космопорта, так что подожду вас на остановке омнибуса. — Боже! Тут есть омнибусы?! — Тут и университет есть. Но не здесь, а в столице. Он вздрогнул: кто-то подходил к переговорной. — На этом считаю свой доклад Совету законченным и прошу дозволения вернуться к исполнению своих обязанностей в том объёме, в каком я способен послужить Ордену. — Мы обдумаем ваше предложение, раскаявшийся. Ждём вас на Корусканте, — быстро сориентировался Нель. В переговорную зашёл клон в белом доспехе. Шлем безэмоционально-строго уставился на Алена и вопросил: — Ты — джедай? — Нет, — ответил тот прежде, чем задумался, почему отвечает именно так. — Точно? — У меня даже Великой Силы нет, — горько ответил Ален. — Какой из меня джедай? Клон какое-то время ещё попырился на него и задал закономерный вопрос: — А зачем тогда связывался с Советом? — По работе. Диалог выглядел странно, слишком странно. Вместо слова "джедай" тут надо было подставить слово "ситх", чтоб он стал логичен. Но Ален слишком долго жил, чтобы возмущаться нелогичностям; он просто подстраивался под них. — А какая такая твоя работа? — Я был координатором. — А теперь? — А теперь не могу им быть, ищу новую. Может, Совет поможет. Видишь, я же инвалид, — он вытянул вперёд запястья. — А им положено заботиться об инвалидах, ставших таковыми по их вине. — Тебя искалечили джедаи? — Да, а что? — Напиши петицию на имя Канцлера-Диктатора, — в голосе клона послышалось облегчение. — Проси о назначении пенсии, как жертва антигосударственного заговора. Кажется, он разобрался с дилеммой. — Ладно. Только мне с приятелем надо связаться. Он тоже об них покалечился. — Да сколько угодно. Раз ты не джедай, я пошёл, — клон отсалютовал ему и вышел. Корускант, как назло, не отвечал. Ни Совет, ни офис Канцлера, ни лично Кеноби — никто. Сплошные помехи. Земля вздрогнула от взрыва. Ален выбежал из переговорной и немедленно поспешил обратно в дом: с неба на деревню летели огромные куски камня. На горизонте чёрно-алым грибом вскипал пожар в Храме Рассвета.