Циничная нежность: опыты одного Габена

I want to mix our blood and put it in the ground So you can never leave. I want to earn your trust, your faith, your heart, You’ll never be deceived… Liar. (с)

      Нап. «Любовь всей жизни» и мой позор. Мне сложно смотреть через 10 прожитых лет на эту драму и относиться к этому так же серьёзно, как тогда. Я сегодняшний бы указал ему направление подальше после первого же выебона, но увы, тот я был абсолютно неопытен и крайне неудачлив, видимо: не повезло получить первый опыт долгих и стабильных отношений в лице этого ублюдка. Ни с кем и никогда больше я не оказывался в таких унизительных ситуациях.       Всё начиналось безобидно. Один человечек в летней школе сказал мне, что познакомит с одноклассником, который «тоже гот». Мутная и непонятная фоточка класса на телефоне, мутный и непонятный чел на ней, но, спасибо скажем Гамлету, я вступил в субкультуру и хотел всеми силами в ней закрепиться. Так что любое знакомство со «своими» было ценно. Да и отношений как таковых у меня не было. В общем, я написал ему. Он ответил, что не заинтересован в знакомствах. Меня это задело, но я не слился, а накатал простыню на 3 смс, что-то про одиночество, прогулки в наушниках, бред, короче. И Его Величество неожиданно изволил. Назначил мне аудиенцию.       Этот сценарий дальше повторялся у нас бесконечно. «Сперва добейся». Добивался я постоянно, уважения, внимания, признания, оценки. Мучительно добивался встреч, мне нужно было его видеть и слышать, ловить каждое слово и жест, чтобы думать и вспоминать по ночам, переосмысливать, накручивать себя. А он во встречах отказывал, потому что, смешно сказать, ехать 40 минут. И я терпел и принимал, оправдывал всё. Единственное, чего добиваться не надо было, это похоти. Этого было в достатке, правда, виртуально. Я бился с этой загадкой, как можно писать кому-то, что безумно хочешь его, но отказываться от встречи, какие мотивы? А ещё он никогда не звонил. В принципе.       Первая встреча случилась в конце лета. В нескольких словах: подчёркнутая сенсорность, приятная внешность, надменный вид, оценивающий взгляд. Абсолютно верный субкультуре, глядя на него, я искренне недоумевал, как можно, будучи готом, не вести себя аристократично, не мечтать быть вампиром, не эстетствовать и т.д. На этот вопрос ответа не было, Нап вообще не баловал меня ответами. Зато сходу начал рассуждать об устаревании института брака, о необходимости революции и о прочих совершенно безразличных мне вещах. Его показное «бунтарство» и грубость сначала коробили меня, а потом начали конкретно раздражать. Мы могли жёстко спорить по каким-то вопросам, и никогда не приходили к консенсусу, настолько чужда была позиция оппонента. Рано или поздно он сводил разговор к тому, что я не понимаю ничего в данной теме, я консерватор, что-то не так с моими взглядами, надо бы расширить кругозор. В эти моменты мне хотелось всечь ему по лицу. Но я просто молчал.       Однако основой нашего общения по переписке были эротические фантазии, он был очень хорош в описаниях, и, хотя опыт твкой переписки на тот момент у еня кже был, я смело могу сказать, что он меня развратил окончательно, и я действительно хотел попробовать всё это.. Все эти идеи с наручниками, сидением на лице и прочие равно шокирующие и возбуждающие вещи влияли на меня фатальным образом. Я отвечал ему не менее изощрённо. Хотя он не спешил претворять наши истории (сказочки на ночь, как он их называл) в жизнь, и соизволил снова встретиться только зимой, к моменту нашей второй встречи я уже был готов на всё и крайне хотел близости.       Я смутно помню, как мы ласкаем друг друга в снегу на безлюдной набережной, только лёд, свет далёких фонарей и лютый холод. Снег касается моей спины, но мне всё равно, я не в себе, мне холодно и очень жарко. Серые камни причала, бескрайняя ледяная пустошь, демоническое пламя желания. Он владел как моим сознанием, так и телом до невиданных ранее пределов, я был покорен, безволен и возбуждён до стонов. Всё моё презрение, возмущение, раздражение смыло ледяным дождём, и остались только рефлексы и апатия. Он шептал мне слова, иногда нежные, иногда руководящие к действию, и всё было правильно, словно я общаюсь с его альтер-эго в совершенно иной плоскости, именно с тем, о ком мечтал.       В моменты до и после непосредственно ласк я едва терпел его, отвратительно наглого, невесть что возомнившего о себе безосновательно. В телефоне он был записан как Пафос. Я раздражал его не менее, особенно его бесили мои успехи. Он незамедлительно старался их обесценить, не гнушаясь открыто издеваться. Я мечтал вытащить на свет ту личность, которая шепчет мне слова в моменты страсти. Того, кому посвящалась моя поэзия. Тщетно.       Следующая встреча была назначена на той же набережной, он пришёл спустя три часа моего ожидания, когда мне начало казаться, что я уже не чувствую свои пальцы. Воспоминания кадрами — на мне ошейник с кольцом, и при поцелуе Нап тянет за это кольцо так, что потом на моей шее сзади синяк. Его руки холодные, и они у меня под одеждой. Он — брутальный, в косухе, прижимает меня к серой стене и упирается коленом мне между ног. Мои зубы стучат от холода, но я хочу быть здесь вечно. Это место стало нашим. Много раз после я приходил сюда один, садился на причале, смотрел на серые воды реки, курил свой кент и тосковал о несбывшемся. А ещё я тайно надеялся встретить на этой набережной кого-то такого же разбитого морально, как и я. Спустя несколько лет я воплотил свою мечту, гуляя с Бальзаком.       В этих отношениях не было романтики. Я безумно хотел её, и я добавил её в своем сознании. Я хотел не то, что имел, и невозможность переделать, повлиять, вечное чувство издевательства породило альтернативные отношения в моей тетради со стихами. Тетрадь 96 листов, посвященная одному Его Величеству — недурно. Лейтмотив предательства, боли, лжи, убитой надежды, всё это красиво, в мрачных и кровавых тонах, с изрядной долей драмы. Ушёл Нап — ушла способность к поэзии. Начисто. Больше я не мог никому посвятить ни строчки. А через год уже и вовсе не понимал, как я мог так неадекватно реагировать и писать эту ересь, значительно приукрашающую действительность.       Вскоре после третьей встречи Нап неожиданно решил, что мы не пара. Это было настолько внезапно для меня, что я вновь и вновь открывал эту смс и не мог осознать её смысл. Что и говорить, стихи полились чёрной рекой, лирический герой (я) в них постоянно был предан, убит, испытывал боль по вине безжалостного чудовища. Я стал ещё злее и апатичнее, замкнулся, порезал себе все руки и таскался по городу в наушниках, как живой труп, слушая различный мрачняк. Наиболее подходящим этим отношениям я счёл «Opheliac» Emilie Autumn, меня так же разрывало, я испытывал то, о чём она пела. Именно в это время нарисовался Макс, который меня в общем-то отвлёк, хотя ничего и не вышло, но я стал увереннее в себе и почти смирился с травмирующими событиями.       Весной и вовсе возникло ощущение, что я возвращаюсь к жизни. Осколок в сердце начал подтаивать, я постепенно оживал для своих обычных интересов и дел. Как-то в конце апреля я заглянул в рок-магазин за новыми нашивками или напульсниками, и, склонившись над прилавком, вдруг понял, что кто-то трогает булавки на моей сумке. Обернувшись, я эпично лицом к лицу столкнулся с моим мучителем. Вероятно, он тоже не ожидал увидеть меня (я сменил цвет волос, да и длинное чёрное пальто он на мне не видел). Недоумение лишь на секунду, и наглый взгляд уже гуляет по мне оценивающе. Я невозмутимо поздоровался и продолжил поиск нашивок, игнорируя участившееся сердцебиение.       Конечно, в тот же день он мне написал. Гордость побоку, я согласился на встречу. Май, мы сидим в уединённом месте городского сада, зелень, солнце. И он говорит: ты мразь, ты же знаешь, что ты мразь, и ты принадлежишь мне. Его объятья железны.       Дальше помню — лето, мой первый раз с ним в моей квартире, накал эмоций у меня и «ну ладно, мне пора, пока» у него. Я так готовился к этому дню. Я нервничал. Я рисковал. Я несколько часов приводил себя в порядок. А он ретировался сразу после. Ещё один моральный удар под дых.       Его день рождения в баре с друзьями, я никого не знаю и мне неловко. Он стыдливо прячет мой романтичный подарок в пакет. Мои подозрения, что пакет оказался на ближайшей помойке, как только мы попрощались. Предсказуемо, я ничего не получал на свои праздники. Зато регулярно получал смс либо с пошлейшими темами, либо с разговорами о свободе, свободных отношениях и т.д., которые меня откровенно изводили. Я мучился и опять сублимировал в болезненных стихах.       За два года я попрощался с наивностью и ощутил множество оттенков эмоций (не чувств). Ревность, зависть, бессильная злоба, желание подчинить, удовольствие подчиниться, боязнь стать ненужным, изматывающее ожидание внимания, различные формы абьюза, злорадное торжество, ощущение тупика, боль-боль-боль. Эмоция, которой нет названия: когда узнал случайно, что тем, с кем мне изменяют, говорят, что я лучше их, идеал во плоти и им никогда не стать мной.       Результатом всего этого стало эмоциональное выгорание — я понял, что человек сам придумывает чувственные переживания, пытаясь осмыслить эмоции (и отношения очень субъективно воспринимаются через эту призму). Мне было 17 лет, я только закончил школу. Родители развелись. Я пережил ад поступления и сделал свой выбор. Впереди маячила другая жизнь — новые места, знания, люди, совершенно иная обстановка в семье. Только одно было неизменно: мои попытки поддерживать отношения с Напом. Эта история, воспетая в сотне стихов, выстраданная, полная унижений, наслаждений, страсти и равнодушия, не могла длиться вечно. Он стал другим человеком за эти два года, как внешне, так и в плане интересов.       И в какую-то из редких встреч я прозрел. Кто это, а? Басист, играющий фанк? Что за нахер? И что за имущественные права на меня он пытается предъявлять, видя меня раз в месяц? В конце концов, как ему продолжать самоутверждаться на мне, если за один и тот же набор экзаменов у меня 283 балла, а у него 202? И я начал необратимо абстрагироваться, всё более объективно и безразлично рассматривая это общение. Он что-то почувствовал, стал написывать смс с удвоенной силой (но так и не звонил), ну, а я… А я открыл глаза и сердце новому. И сменил номер.       Да, ещё раз я встретил его на улице, и это был момент, о котором мечтает каждый, если бывший того заслуживает. Он увидел меня, идущего рядом с охренительным Джеком в прикиде индустриальщика, с пирсой и в ботах на огромной платформе. И я послал воздушный поцелуй с кожаной перчатки, изящно сложив руку в известный жест. Так мы шагнули в новую жизнь в ритме Nine Inch Nails — Ruiner, оставив прошлое гореть чёрным пламенем.       Лет через пять после расставания он объявился и написал мне вк. Оба уже смотрели на всё иными глазами. Мне было пофиг на него и немного забавно. Его целью было выяснить, что я делаю сейчас по работе, что на личном, что у меня есть, чего я добился и какие планы. Уточнив, что на дно идти я не собираюсь, Нап выложил свою аналогичную информацию и удовлетворился тем, что он покруче будет. С тех пор он раз в год пишет мне точно по той же схеме. Всё ещё надеется самоутвердиться и хоть как-то оставить за собой последнее слово.       Что нужно знать о ТИМе Наполеон нам, Габенам: в этих отношениях нарастает борьба за власть, со стороны абсолютно бессмысленная. Первый, кто ощутимо прогнётся, стремительно станет неинтересен победителю. Нап заточен под Бальзака, которого надо снова и снова брать силой, впечатлять и убеждать. Бесконечно играть бальзачью роль Габену тяжко. Его сенсорика не может оставаться в тени, он тоже желает действовать и решать, и крайне не любит, когда его ломают. Нап пытается поставить партнёра на место, ибо тот оспаривает то, что должен принимать безоговорочно: право на власть Его Величества. Габен одним взглядом может задать риторический вопрос: «А кто ты такой, чтобы указывать мне? Чем обоснована твоя категоричность, где факты, с чего ты решил, что умнее всех?» В отличие от Баля, ответ ему не нужен. Нап слышит высокомерие в тоне, Нап не может властвовать полностью и безраздельно, что-то там от него скрывают за ширмой молчания, возможно над ним откровенно смеются, и это его невероятно бесит. Но и Габену вечные удары по самооценке очень больны. Он и так не видит своих возможностей и перспектив, не знает, достаточно ли хорош, интересен, умён. Похвалы здесь не будет, амбиции будут восприняты безразлично или в штыки. Наивное желание Габена поделиться с Напом своим пониманием комфорта, своими взглядами или ценностями, технологией или алгоритмом встречает недоумение, если не обвинения. Каждому хочется побольнее задеть другого, обидно щёлкнуть по носу, в какие-то моменты откровенно тошнит даже от манеры друг друга излагать мысли и вести дискуссии. Отношения отлично живут на расстоянии, даже несмотря на неудовлетворённое желание ощущать друг друга физически, страсть будет только накаляться. Наполеон прекрасен в постели, изобретателен, оригинален, в меру доминирует, тут у него всегда есть план, как он поразит воображение, самоуверенность в сексе его украшает. Когда наконец сношение с мозгами начинает раздражать больше, чем приносит ярких ощущений обычное сношение, Габен осознаёт свою роль и навязанную зависимость, понимает, что без него этих отношений бы и не было, и он отнюдь не менее важен и не говно, ему всё настоёбывает окончательно. Развития не видно. Слиться получается с трудом: никто не принимает, что ты сливаешься. Больше холодеешь — больше лезет. Ему надо знать, что дальше, он не поймёт, что меняется, новый виток это или что, как действовать, почему перемены, партнёр больше не играет в игру и не проявляет интерес. Тут могут быть внезапно даже нехарактерные действия: унизительная навязчивость, гордость в заднице… Это от нежелания признавать провал. Не знаю, зачем это даже пробовать, у меня открылась органическая непереносимость Напов после этого всего, меня тянет к ним и одновременно воротит, стараюсь не связываться.