***
(Музыка для атмосферы: Мира Древа - «Местью Восстанем»)
***
"Феанор думал, в безумии своей ярости и горя, что, будь он в Форменосе, его сила помогла бы чему-нибудь. Но он был бы тоже убит, как и намеревался Мелькор"*
***
…Последнее видение промелькнуло перед глазами — ослепленный чарами Отступник срывается в бездонную пропасть. Чёрное сердце уничтожено. Крик Нолдарана болью отзывается в моей пламенной душе. «Лучше я, чем ты, отче…» В глазах всё стремительней темнеет, и пошатнувшись, медленно оседаю на окровавленный снег… Нестерпимая боль пронзает тело. Кто-то переворачивает меня на спину, и в глаза вспышками боли ударяет свет факелов. Небытие торжествует, тянет ко мне свои ледяные костлявые руки. Готовиться сомкнуть свои душные объятия. «Успел, успел тебя, атто, спасти… И он сгинул… сгинул грозный, непобедимый Моринготто! Я надеюсь… что оставляю Судьбу Арды в надежных руках. Я жду встречи с амил… Я знаю, она ждёт меня у Врат Мандоса…» — Целителя! Быстрее! Целителя!!! — вздрагиваю от твоего крика, вновь приоткрываю глаза. Зачем? Всё кончено. Слышу твоё неровное дыхание, что плавит снежинки на моём лице. Они превращаются в капли. — Сынок, зачем? Тот удар предназначался мне. — Атто… — выплёвываю из себя слова, захлёбываясь своей же кровью. — Прости… Я не мог иначе… Моя hroa перестает меня слушаться. Жаркая кровь расплывается бурыми пятнами на таком чистом, белом полотне снега. Пачкает твои дрожащие руки и праздничное одеяние. Небытие всё ближе. Вспышка боли заставляет забиться в судорогах моё тело, отчаянно сопротивляющееся смерти. Я хватаюсь за твою руку. Атто… Ты упрямо сжимаешь губы, стараясь не показать, что моя хватка причиняет тебе боль. Наклоняешься надо мной, пытаясь расслышать мой слабеющий голос. — Не мог… иначе… — Где же Эстэ?.. — ты не веришь в неизбежное. Шепчешь, склонившись к моему ставшему мраморным лицу. — Мальчик мой, держись! Держись! Не смей уходить! Ты слышишь? — твой голос с каждым словом всё громче. Ты срываешься на крик. — Фэанаро! Не смей!***
Мир вокруг прекратил существовать. Нолэмэ с ужасом наблюдал, как черты прекрасного лика его любимого сына накрывает белая маска смерти. Финвэ словно оглох, пытаясь услышать в вязкой тишине слабеющий голос своего первенца. Фэанаро, не молчи! Финвэ прижал свою ладонь к ране сына, оставленной чёрным клинком поверженного в прах Отступника, тщетно пытаясь унять кровь. Он не чувствовал, не хотел замечать своих ран, что успел нанести ему Мелькор во время их короткого поединка. Как же холодно! Никогда раньше в Арамане не было так холодно! Стылые пальцы продолжают зажимать глубокую рану сына. Но Фэанаро уже не дышит.***
…Как только пала Тьма на Благословенный Край, Пламенный Дух понял, куда именно мчится сейчас Отступник. Его не успел удержать стоящий рядом Финвэ–Ноло–Финвэ. Да, как удержать оживший огонь? Стремительный, яростный вихрь, сметающий всё на своём пути? И Ноло молился Эру, прося у Всевышнего помощи ярому, отчаянному Пламени. И пока мудрые, но медлительные Валар, укрывшись в Круге Судеб, вели меж собой Совет, неспешно рассуждая о злых деяниях своего безумного собрата, Дух Огня уже мчался на Север, боясь только одного. Не успеть. Одинокий силуэт был едва различим в ореоле чёрного, как сама Тьма, воздуха, и не было стражи у поверженных в прах земной Врат. Как потом напишут в хрониках тех событий «Квента Сильмариллион», только Нолдоран — единственный из Форменосцев, у которого хватило духа встать на пути самого Алькора, некогда самого могущественного из Валар, ибо остальные, исполнившись великим страхом, трусливо бежали прочь, спасая свои жизни. И то, что мудрый Король сам отдал приказ отступать жителям и воинственному гарнизону Северной Твердыни, будет предано забвению, как и то, что Фэанаро, предчувствуя беду, тянул как можно дольше с отъездом в Валмар на праздник, устроенный Манвэ и Вардой. Нолэмэ, загородив путь Отступнику, обнажил свой верный меч, что некогда был наречён как «Путеводная Звезда», и остриё направил прямо на приближающуюся фигуру. Нолдаран пытался выиграть время, столь нужное для спасения его нолдор, его народа от неминуемой гибели. — В сторону, жалкий эльда! Сегодня мне не нужна твоя никчемная жизнь, но Судьбы Арды мне как никогда желанны! — Убирайся! Я не пущу тебя в Форменос! Я обещал сыну оберегать его величайшее творение! Будь уверен, своё обещание я сдержу! — Нолдоран, ты забыл? Я — Первозданная Стихия, мелкая букашка! Прочь с дороги! — Нет! Ты не получишь Судьбы Арды! — сталью звенел в ответ дерзкий голос Нолдорана. Мелькору, некогда сильнейшему во всём Эа, посмели перечить. — Благословенных камней ты не получишь, будь ты в тысячу раз сильней всех Айнур вместе взятых! Нолдо не боялся его, тем более не испытывал никакого почтения по отношению к нему. К тому, кто изначально был первым в глазах самого Илуватора! Мелькор рассвирепел. Этот жалкий эльф не бежал с позором, как остальные стражи крепости. Столь величественной, что обликом своим напомнила Утумно. Мятежник огляделся. Где воинственные храбрые нолдор, в какие щели они забились при виде могущества тёмного вала? Где бесстрашные щенки дерзновенного Мастера, что хвалились перед ним своей храбростью? Где же доблестные Феанарионы? Они в безумном страхе бежали прочь, оставив одного своего Короля и деда! Мелькор захохотал, вызывая обвалы на горных склонах близ Форменоссэ. Однако его смех сразу иссяк, как только до его слуха донесся слабый отголосок рога Оромэ, что, несомненно, взывал к погоне, к Дикой Охоте. — Отойди! Судьбы Арды будут моими! — заторопился Осквернитель, приближаясь к Нолдарану почти вплотную. — Ты же не хочешь, чтобы твой ненаглядный Феанаро остался ещё и без отца? Один на целом свете, отвергнутый Индис и Аракано, что несомненно не забыли его клинка? А, Финвэ? — Прочь! — Нолэмэ не отступил назад. Слова про его старшего сына только придали Нолдарану так нужной сейчас уверенности, вызвав волну горячего гнева. — Ты их получишь, только отправив меня в Мандос! — Да будет так, Король! И два исполненных величия Правителя, вспомнив разом свою былую вражду, сошлись в яростном поединке не на жизнь, а на смерть. Обнаженные клинки сверкали, ведя безумную пляску. Зачарованная сталь ярко сияла, она жаждала крови, как никогда раньше. И ей было абсолютно неважно, чью именно кровь она сейчас испьёт: бесстрашного Нолдо или же падшего Айну. Крови отрекшегося из-за большой любви к сыну от власти Короля или бывшего узника самого Мандоса… Сталь клинка, закаленного в яром гневе сыном Мириэль, сейчас испытывала жажду, и безразлично было мечу Нолдарана, что возжелал он испить крови самого Мелькора. Зачарованный повелителем Утумно клинок наносил раны дерзкому эльфу, ибо чёрная сталь всегда пронзала избранную Владыкой цель. Фэанаро загнал до смерти своего быстроногого коня из табунов Оромэ, но успел стремительной стрелой достигнуть стен своей твердыни. Финвэ, сделав внезапный рывок вперёд, был готов к тому, что это будет его последним выпадом. Расслабившись, Отступник предвкушал свою скорую победу: он теперь играл, а не сражался с вымотавшимся в ходе долгого боя эльфом. В своих мечтах Мятежник уже видел в своих руках величайшее из творений эльдар, и это видение было так же отчётливо, как и видение Нолэмэ о прекрасной Мириэли, встречающей Финвэ у престола сурового Намо. Но вдруг видение Мелькора рассыпалось на куски. От внезапного толчка в бок потерявший равновесие Финвэ упал на заснеженную землю, кубарем перекатился несколько раз, но при этом он всё же успел разглядеть смутно знакомый кроваво-черный плащ с вышитой на нём восьмиконечной серебряной звездой. Всё произошло так стремительно, что Нолэмэ просто не успел осознать, кто именно из Первого Дома принял смертельный удар вместо него? И уж тем более вмешаться в поединок. — Кто ты, Пламень? Зачарованный чёрный клинок Мятежника безжалостно пронзил весьма скромные, ничем не украшенные одеяния, спрятанную под ними кольчугу, а затем и плоть, заставив взвыть от невыносимой боли нолдо, что пожертвовал собой ради спасения жизни своего Короля и отца. Лишь когда ослепляющей молнией сверкнул свет от внезапно призванных могущественных чар, Отступник осознал, что этот дерзновенный верноподданный бесстрашного Нолэмэ, которого он только что сразил, — первый из мастеров нолдор. Мелькора неожиданно охватило странное чувство смятения, ибо остриё клинка пронзило того, кому оно вовсе не предназначалось. Он не желал губить Фэанаро, но втайне мечтал покорить его волю, заставив великого мастера служить Владыке Утумно. — Будь ты проклят, Моринготто! — во всю силу своих лёгких, захлёбываясь собственной кровью, вскричал Пламенный Дух. И тотчас ярко-изумрудная ослепляющая сфера, сорвавшаяся с руки эльфа обдала невыносимым жаром Мятежника и, взорвавшись миллиардами огней, отбросила на край пропасти. Не удержав равновесия, Мелько сорвался в бездонную бездну, и последнее, что он видел, был злорадно хохочущий Фэанаро, в чьих сверкающих очах всколыхнулся ярый пламень.***
…Последнее, что видел Пламенный Дух, было то, как ослепленный чарами Отступник срывается в бездонную пропасть. — Лучше я, чем ты, отче… В глазах всё стремительнее темнеет, и пошатнувшись, Фэанаро оседает на окровавленный снег… Нестерпимая боль пронзает всё его тело… Возникшая из белёсой дымки милостивая Эстэ ничем не смогла помочь Нолдарану. Она опоздала на пару мгновений. Свободолюбивая Феа Наро (Душа Пламени) чуть раньше освободившись от бренного hroa, уже предстала пред престолом неумолимого Феартури. — Нет, нет, Милосердная. Этого не может быть, — качая головой, словно заклинание повторял и повторял Финвэ, держа за руку самого любимого из всех своих детей и неосознанно сжимая его почему-то ледяные пальцы. — Этого не может быть… Мы не в Эндорэ, и тут нельзя так быстро откликнуться на манящий Зов сурового Владыки Намо. Так не должно быть… — Крепись, Король Нолдор, — с печалью в голосе, только и ответила Валиэ, — огненный сын твой, ныне гостит у брата моего и не скоро возвратится, ибо желает он встретиться с Тэриндэ ещё сильнее, и быть с нею. — Но, Великая? Не должно быть в Благословенном Краю власти у Мандоса? — то ли спрашивал, то ли убеждал себя Нолэмэ. — Не должно… — Безжалостно изничтожил Древа черносердечный Отступник, и осквернил он сию благую землю пролитой кровью сына твоего, и вся благодать ушла теперь в забвение, — с печалью в голосе ответила Валиэ, — но посмотри и утешься, ныне многие скорбят вместе с тобою, Финвэ. Действительно, прежде пустой двор северной крепости заполнялся обескураженными и сильно подавленными произошедшими горестными событиями нолдор. И гордые сыны мудрой Нерданель, чьи лики окаменели от горя, стояли ближе всех к начинающему коченеть телу. Но не смели они тревожить своего деда и Короля. — Отступник принёс в Валинор не только тяжкий Раздор меж твоими старшими сыновьями, но и великое несчастье, — осторожно положив руку на плечо Нолэмэ, бесцветным голосом говорила Валиэ, — ибо нет большего горя, чем оплакивать собственное дитя. И ни один ты в горести своей, ведь и Яванна не перестаёт лить горькие слёзы над погубленными Древами и не может так же, как и ты, никак утешиться. Нолдоран, которому нисколько не помогло прикосновение целительницы, перевёл затуманенные очи с неё на застывших вокруг Феанарионов. — Нет, такого не может быть, — выдохнул Финвэ, с трудом выдерживая слишком ярый Атаринкэ, который сейчас был похож на Куруфинвэ-старшего, даже больше, чем Амбарусса между собой. — Нет, он не мог преступить мой… — Крепись, Король Нолдор, — с печалью в голосе только и ответила Валиэ, прежде чем, обернувшись белёсой дымкой, раствориться в воздухе, — Крепись. — Крепись?! — возмущению вспыхнувшего гневом Карнистиро не было предела. — И только?! — казалось, что он сейчас задохнётся от ярости. — Хороши Валар! Да если бы не они!.. Его голос сорвался, и Морифинвэ в гневе рассек кулаком воздух. На его неосторожный жест кидается с громким рыком Хуан, но начинает скорбно выть. Во дворе Форменоссэ вновь раздаётся полный боли крик, заставляющий в ужасе содрогнуться онемевших свидетелей горя Нолдарана. — Нет! Нет, Фэанаро! Ты не можешь взять и так просто оставить меня! Нет! — Финвэ с надеждой смотрит в остекленевшие глаза сына, в которых отражаются далёкие звезды, и начинает его трясти за плечи. — Ты не можешь! Телькормо и близнецы дёргаются вперёд, чтобы оттащить от отца обезумевшего Нолдорана, но останавливаются от объятий враз повзрослевшего на сотни лет Майтимо. — Не надо, братья. Это общее горе для всех нас… — Для Северной Твердыни, — начинает грозно рычать под стать своему псу Турко, — но не для Благословенного Края! Атаринкэ на эти слова любимого брата делает несколько шагов к окровавленному телу и вдруг падает на колени. Спрятав лицо в ладонях, он наконец-то даёт выход переполняющему его горю. Макалаурэ, медленно подойдя к отцовскому любимчику, тихо, с особой осторожностью прикоснувшись к подёргивающимся плечам, пытается отправить брата в царство Ирмо. Тьельпэ, которому до совершеннолетия осталось каких-то полгода, отходит от оцепеневших кузенов и кузин, и присаживается рядом с рыдающим отцом. Его взгляд бездумно устремлён в какую-то точку перед собой. Проказник-ветер наигрывает едва слышимую мелодию на струнах брошенной арфы, что заставляет рвать на себе волосы от безысходности и смятения от первой насильственной смерти в Валиноре. Тем временем Нолэмэ начинают душить слезы. Острая боль пронзает его и так израненное сердце. Старая рана, вызванная безвозвратным уходом любимой Мириэль, начинает кровоточить с новой силой и причиняет всё новые страдания. — Мальчик мой, что ты наделал… — через силу выдыхает осипший Король, прежде чем осмелиться безумно дрожащими руками закрыть мертвецу застывшие глаза. Он больше не может смотреть на белоснежный, исполненный холодного величия лик его милого Курво. Нолэмэ, резко наклонившись, судорожным движением касается губами мраморного чела любимого сына. В тишине, достойной самого Мандоса, слышен скрип снега. Это пришедший в себя Нельо покинул двор устоявшего перед мощью Отступника Форменоссэ. Нельяфинвэ ждут неотложные дела: в этот скорбный час ему предстоит оправдать отцовское имя и взять бразды правления в свои руки. И для начала позаботиться о последнем пристанище останков отца. Его примеру следуют и другие нолдор, не желающие мешать Нолдарану оплакивать своего талантливого первенца и быть свидетелями его непозволительной слабости в великий Час Затмения, ибо не пристало венценосцу скорбеть, пока не позаботится он о Народе своём. Крупные хлопья снега падают на плечи и голову чуть покачивающегося Нолэмэ, который, прижав к себе холодеющее тело сына, тихонько напевает колыбельную. Древнюю колыбельную из тех давних времён, когда прекрасная Мириэль была весела, а у совсем юного Куруфинвэ резались зубки. Дрожащей рукой он со всей присущей ему отцовской нежностью гладит мертвеца по потерявшим блеск волосам и едва ли это осознаёт. Так Финвэ проводит несколько Кругов Света кряду, хотя благостные Древа были жестоко иссушены, и теперь царит Предвечная Тьма в Благословенном Краю. И никто из нолдор не осмеливается тревожить Нолэмэ. Лишь когда взволнованные целители забили тревогу, а у хладнокровного прежде Майтимо начали сдавать нервы, только тогда скорбящий Нолдаран был потревожен. Финвэ был уведен в дальние покои Северной Твердыни непривычно серьёзными Амбаруссар и немедля передан целителям. Но Финвэ так и не оправился от сильнейшего горя. Находясь в забытье, он часто нарекал своим сыном Атаринкэ, и этим причинял внуку ещё большую боль, а когда приходил вдруг в себя, тотчас направлялся к высокому кургану, что вырос у стен Форменоссэ, и долгое время там, прислонившись к двери, ведущей в склеп, скорбел в одиночестве. …Последнее, что он помнил, был зачарованный, жаждавший крови чёрный клинок, который врезался в плоть, и свой полный отчаяния крик.***