"Последний шанс"

- Единственное, чего мы хотели, чтобы нас оставили в покое, - в голосе Гейла звучит сдержанная ярость, и я чувствую, как по спине пробегает стайка мурашек. – Чтобы они перестали убивать наших детей, дали возможность жить так, как мы хотим. Но теперь… Он замолкает и указывает рукой куда-то на запад. Камера плавно следует за этим жестом, и мы видим дымящиеся руины, которые совсем недавно были госпиталем. Я смотрю на них, и меня начинает трясти. Как? Как можно было сделать нечто подобное? И главное, зачем?! Ведь эти раненые не были угрозой для Капитолия. - Теперь мы будем мстить, - спокойно произносит Гейл где-то за кадром. Камера плывет дальше, и я вижу сбитый планолет. А потом еще один. И снова на экране появляется лицо Гейла. Он смотрит прямо в камеру, прямо на нас. – Вы слышите? Мы хотели, чтобы вы ушли с нашей земли. Но теперь мы идем к вам! Ролик обрывается, но мы все сидим неподвижно. Словно оглушенные. В конце концов, Цинна подает голос: - Его транслировали в Капитолии? - Да, но всего один раз, - Конни досадливо мотает головой. – У них слишком сильные глушилки. Зато ролик посмотрели в дистриктах. И отдача просто колоссальная! Миротворцы один за другим переходят на нашу сторону… - Я не понимаю, почему? – спрашиваю я, резко вскидывая голову. Конни улыбается, а меня колотит от гнева. - Что почему? – переспрашивает она, приподнимая брови. – О чем ты? - Я не понимаю, почему вы это допустили, - ни в силах больше оставаться на месте, я поднимаюсь на ноги. – Столько людей погибло… Женщины, дети, раненые. Почему вы не остановили бомбардировку, ведь у вас есть коды?! Улыбка Констанции меркнет, и она смотрит на меня, как на дурочку. А потом холодно, совсем не так, как разговаривала с Цинной, произносит: - Потому что мы можем использовать коды только один раз. После этого их поменяют, и у нас не останется возможности влиять на технику капитолийцев. У нас всего один шанс, Мадж. Думаешь, мы могли потратить его на спасение раненых? - Думаю, так и нужно было поступить, - киваю я. – Вы могли спасти этих людей! - А какой прок от них на войне? – спрашивает Констанция ледяным тоном. – Мы не можем пожертвовать своим преимуществом, только потому что хотим сыграть в благородство. Мы используем коды, когда опасность будет грозить нашим военным. Или Тринадцатому дистрикту. Я не знаю, что на это ответить. Устало качаю головой, ни в силах переварить ее слова. Я понимаю, что с точки зрения тактики и стратегии она права. Но… но я не хочу жить в мире, где принимают такие решения. - Если я вам больше не нужна, я пойду, - произношу я резиновыми губами и, не дожидаясь ответа, направляюсь к выходу из помещения. Краем глаза вижу какое-то движение слева. Кажется, Цинна хочет меня задержать. Но все-таки он остается на месте, а я ухожу. И с содроганием думаю о том, как скоро мне придется сюда вернуться. Ролик, показанный Констанцией, не выходит у меня из головы. Хладнокровное убийство всех этих людей, ненависть во взгляде Гейла… теперь она направлена и на меня тоже. Впрочем, справедливо… я совершенно бесполезна! Я достала им коды, с помощью которых можно вывести из строя планолеты Капитолия, но никто ими не пользуются. Ждут подходящего момента! А люди продолжают умирать! Меня тошнит от происходящего. От войны, Сноу, Констанции и всех остальных! Во мне по-прежнему нет ненависти к капитолийцам, большинство из них понятия не имеют о том, что с нами делают. Но от несправедливости происходящего сводит все внутри. А еще этот прием вечером! Зачем я пообещала Гектору, что пойду с ним? Но я же не знала, что именно в этот день Конни покажет нам съемку из седьмого дистрикта, где только что разбомбили госпиталь… Хочется сейчас же все отменить, и я едва не поддаюсь соблазну. В последний момент передумываю и заставляю себя собраться. Сейчас я приму душ, выпью бокал вина и надену красивое платье. А когда Гектор приедет за мной, пойду с ним. Для него это важно, да и мне не мешает покрутиться в высшем обществе. Может быть… может быть, когда эта жуткая апатия отступит, я придумаю, что делать дальше. Впрочем, обмануть Гектора мне не удается. Когда он появляется на пороге, я улыбаюсь и целую его в щеку. Однако на лице парня тут же отражается тревога. - Мадж? С тобой все в порядке? - Да, все нормально, - отвечаю я, одновременно надевая туфли. На Гектора не смотрю – поправляю ремешки на щиколотках. - Ты выглядишь расстроенной. Я распрямляюсь и беру свою сумку с вешалки. Пару секунд смотрю ему в глаза, а потом неожиданно решаюсь сказать правду. - Я случайно увидела один ролик… его сразу выключили, но там все понятно. В Седьмом дистрикте разбомбили госпиталь, ты знаешь об этом? Он сразу мрачнеет и отрывисто кивает. Ждет, пока я запру свою дверь, и негромко произносит: - Да, я видел. Не хотел тебе рассказывать, чтобы ты не расстраивалась. Просто отстой все это. Отстой. Более неподходящее определение для постигшей нас трагедии сложно придумать. А ведь Гектор с самого начала выступал против войны. Но даже он до конца не понимает, что чувствуем мы, жители дистриктов. И все-таки я ему благодарна. Далеко не все в Капитолии готовы высказать вслух свое мнение, если оно отличается от мнения Сноу… - Постарайся не думать об этом, - говорит Гектор, обнимая меня за плечи по пути к машине. – Мы же все равно не можем ничего изменить. С этим сложно поспорить, и я киваю. Но, конечно же, тягостные мысли никуда не деваются. А на приеме, куда мы приезжаем, становится еще хуже. Этот прием устраивает министр экономики, с которым дружит дядя Гектора. Поэтому вся его семья приглашена. А Гектору разрешили привести с собой подружку, и он пригласил меня. Сначала я загорелась этой идеей, но теперь понимаю, что она была не самой лучшей. Мне тошно бродить среди толпы разряженных капитолийцев, улыбаясь направо и налево. Хотя, стоит признать, пока что я справляюсь. Большинство людей мне не знакомы, а Гектор минут пять назад отошел поговорить с какой-то старушкой. Кажется, это его дальняя родственница. Медленно окидываю взглядом зал и вдруг замечаю миссис Георгиу, нашу учительницу химии. Она целую неделю была на больничном по уходу за дочерью, и я никак не ожидала ее здесь встретить. Но все-таки приятно видеть знакомое лицо. Миссис Георгиу машет мне рукой, я улыбаюсь и подхожу к ней. - Добрый вечер, миссис Георгиу! Как ваша малышка? - Спасибо, Мадж, уже намного лучше, - она тепло улыбается мне в ответ. – Температура спала, хоть кашель еще остался. Но муж буквально заставил меня сюда прийти! Сказал, что я заслужила это десятком бессонных ночей. - Вы чудесно выглядите, - говорю я почти искренне. – В жизни бы не догадалась, что не высыпаетесь. - Да я уже, кажется, привыкла! – миссис Георгиу снова смеется. – Скоро ты сама поймешь, как это бывает… Я открываю рот, чтобы ответить что-то такое же веселое и бессмысленное, но застываю на месте, услышав этот голос. - Добрый вечер… Меропа. Мадж? Как будто он мог забыть мое имя… Навесив на лицо самое равнодушное выражение, я оборачиваюсь. И вижу министра Антония, который стоит перед нами под ручку со свой супругой, и улыбается весьма ехидно. Только его мне сегодня не хватало! Сердце сбивается с ритма, в животе завязывается тугой узел. Этот мужчина олицетворяет для меня все то, о чем мне хотелось бы забыть. Крах моего мира. Начало моих страданий. И все-таки я нахожу в себе силы улыбнуться ему и его жене. - Министр Антоний… Аврелия! Какая неожиданность! - Я больше не министр, - отвечает мужчина с кислой улыбкой. – Так что зовите просто по имени. - А почему так? – искренне удивляюсь я. – Вы же просто… горели на работе. - Мой муж решил, что хочет больше времени уделять семье, - встревает Аврелия. Судя по всему, она пытается исправить положение, но становится только хуже. Улыбка на лице министра уже напоминает болезненную гримасу. - Как это мило, - негромко произношу я, думая о том, как бы унести отсюда ноги. У меня нет никаких сил общаться с этой парой. Особенно после того, что я видела сегодня утром. Но мое бегство обрадует их, а этого я тоже допустить не могу. Уже подумываю переключить их внимание на миссис Георгиу, чтобы иметь возможность скрыться в толпе, но тут на мою талию ложится теплая рука. Я оборачиваюсь и с облегчением вижу Гектора. - Добрый вечер! – он одаряет всех собравшихся ослепительной улыбкой. – Не возражаете, если я украду у вас Мадж? Родителям не терпится познакомиться с моей девушкой. Спорить с ним, к счастью, никто не собирается. Поэтому Гектор беспрепятственно отводит меня в сторону и, развернув к себе, сунет мне в руку бокал с вином. - Я правильно понял, что ты хотела оттуда уйти? Вид у тебя был не очень радостный. - Все правильно, спасибо! – я улыбаюсь и делаю несколько глотков из бокала. Чувствую, как вино обволакивает язык, и постепенно успокаиваюсь. – Вот только, честное слово, я не готова сейчас знакомиться с твоими родителями. - Не проблема, я это придумал, - Гектор смеется, видя недоумение на моем лице. – То есть они, конечно, спрашивали про тебя. И хотели познакомиться. Но потом согласились просто посмотреть на нас издалека. Если хочешь, пойдем потанцуем. Я кошусь в сторону бывшего министра, который, абсолютно не скрываясь, пялится на меня, и киваю Гектору. - Пойдем. Мы выходим на танцпол, где пока совсем немного людей, и медленно покачиваемся в танце. Моя рука лежит в ладони Гектора, а второй рукой он придерживает меня за талию. Танец совсем не интимный, и я чувствую себя вполне комфортно. Тем более что музыканты, находящиеся на сцене, исполняют одну лирическую песню за другой. Постепенно расслабляясь, я прислушиваюсь к музыке. И понимаю, что она мне незнакома, хотя в Капитолии обычно крутят одно и то же. - Кто это поет? - Какая-то группа из Четвертого дистрикта, - Гектор пожимает плечами. – Названия не помню, если что. Сегодня здесь выступают представители всех дистриктов. От каждого нашли хотя бы по одному музыканту, поддерживающему Капитолий. – Он невесело усмехается. – Таким образом министр Лукреций хочет продемонстрировать, что все мы –одна большая семья. - Но из Двенадцатого здесь никого нет, - говорю я тихо, прекрасно зная, что права. Гектор кивает, и на его лбу появляется чуть заметная морщинка. - Да, точно. Я об этом не подумал. Даже странно как-то, правда? А ты так до сих пор и не смогла связаться с родителями? Вместо ответа я молча качаю головой. Мне не хочется лгать Гектору, но и сказать ему правду я не могу. Тень спокойствия, которая только-только коснулась меня, исчезла без следа. Я снова чувствую лишь тоску и усталость. Хочется уйти отсюда как можно скорее, закрыться в своей комнате и как следует выплакаться. Но я даже этого не могу себе позволить. Ничего не могу! Краем глаза замечаю оператора с камерой, который устроился под сценой и снимает певцов. Останавливаюсь, придержав Гектора за руку. Он вопросительно смотрит на меня. А я вспоминаю разбитый бомбами госпиталь. И злые, волчьи глаза Гейла. И Конни, которая отказывалась «играть в благородство». И в какой-то момент мне становится все равно. Чувства берут верх над разумом, и я направляюсь к сцене. Оборачиваюсь к Гектору и говорю: - Я хочу спеть. Пусть и от Двенадцатого дистрикта кто-то выступит. - А… наверное, это хорошая идея, - тянет он, хотя выглядит совсем не уверенным. – А какую песню… - Это, скорее, стихи, - отвечаю я. – Я сама их сочинила. Потом приближаюсь к оператору и понимаю, что знаю его. Мы вместе работали в студии, где я давала свои лживые интервью. Он тоже узнает меня и недоверчиво улыбается – видимо, не ожидал встретить здесь. - Привет, Мадж! - Привет, Платон! Гестия с тобой? - Нет, мы сегодня с Патроклом. А ты здесь какими судьбами? - Я слышала, у вас тут что-то вроде шоу талантов, - я улыбаюсь краешком рта и небрежно произношу: - Хотела поучаствовать. Нас же покажут по телевизору? - Прямо сейчас показывают, и здесь, и в дистриктах. Запустили прямой эфир… Руководство решило, что это прекрасная возможность напомнить повстанцам, что мы за мир и дружбу. - И что, можно мне выступить? Он оглядывается по сторонам, словно разыскивая кого-то. А потом улыбается и кивает. - Можно было бы спросить у мистера Константинидиса, он организатор приема. Но я его нигде не вижу… И, насколько я знаю, четкой программы нет, артисты просто импровизируют… Так что вперед. А я выберу для тебя самый лучший ракурс, - и он игриво подмигивает мне. Я дожидаюсь, пока закончится предыдущий номер, чувствуя, как потеют ладони. Адреналин в крови зашкаливает. Я понимаю, что совершаю глупость, ставлю себя под удар, но не могу остановиться. Поэтому поднимаюсь на сцену и сажусь за арфу, которую сегодня, по-моему, никто еще не трогал. Я не очень хорошо играю на арфе, но пианино здесь не подойдет. Да и голос у меня слабый. Но когда я начинаю, люди в зале затихают, прислушиваясь. Вот окно, вот мы двое на подоконнике. Под окном по заледеневшей брусчатке, Строем едут вооруженные конные Шлемы, клинки в ночи, эполет отпечатки. И ты шепчешь «А мы с тобой сделаем собственных воинов. Оловянных, терракотовых, в общем, бессмертных. Они будут сражаться только за нашу любовь. Идти непреклонно против любого огня и ветра» С деревянными саблями, и со стеклянным вечным дыханием. Проливала бы оловянную кровь наша армия, армия… Я написала эту песню неделю назад. После первого интервью Гейла, которое мне показала Конни. После балета «Щелкунчик», от которого у меня почему-то слезы на глаза наворачивались. Я написала ее, но никогда не думала, что буду петь. Тем более, перед такой большой аудиторией. Что ж, жизнь умеет удивлять… Мой генерал, а если наш враг о семи головах? Семь сверкающих корон над звездными башнями... И ты шепчешь «Госпожа моя, я помогу победить тебе страх, Нашу армию мы вылепим еще более страшною» Ведь с деревянными их саблями, и со стеклянным вечным дыханием. Ныне льет оловянную кровь наша армия, армия. И под вышитым знаменем Бубенцы звенят «прости меня!» От зари до исхода дня Наша армия, армия. Люди, которые слушают меня, улыбаются. Наверное, думают, что это очередная попытка прославить Капитолий. Только у Гектора какое-то странное выражение лица. Помнишь, как ты волок через лес меня по снегу? Спотыкался меж дымящихся луж и обломков. Вновь и вновь налетает неизбежная готика. Семь корон, семь башен, семь знамен и только… С вороненными их саблями, И с морозным белым дыханием Льется кровь, неизменно алая, Нашей армии, армии… До исхода дня спаси меня Под шелковым выцветшем знаменем. До последнего, до единого, Наша армия, армия, армия… И в последний раз, чуть слышным выдохом: До последнего, до единого… Арфа смолкает, и я поднимаю голову. Вижу, что слушали меня далеко не все. Капитолийцам плевать, что именно им поют. Главное, чтобы развлекали со сцены. Но это не важно. Я вижу Платона, который непрерывно ведет съемку, и понимаю, что все не зря. А потом перевожу взгляд на людей, толпящихся за его спиной, и натыкаюсь на Сноу. Я не знала, что он здесь будет. И понятия не имею, что он слышал. Сноу смотрит на меня со странным выражением, и я, не придумав ничего лучшего, просто улыбаюсь ему.