Evil games

      Гейл Хоторн ненавидит Панем и все, что с ним связано. Он ненавидит жестокого президента Сноу и безнравственных жителей яркой столицы. Но эта ненависть ничто по сравнению с другой, более темной и необъятной, поглотившей каждую частицу некогда светлой души Хоторна — ненависти к ним... победителям.       Гейл ненавидит их по многим причинам, но то, что они убивали других детей на Арене не является одной из них — Хоторн может понять желание выжить. Чего Гейл не принимает так это улыбки, с которыми они восхваляют Капитолий. Роскошь, которую принимают за данность в то время, как многие дискриты едва сводят концы с концами. Но больше всего Гейл ненавидит их взгляд: смесь высокомерия и жалости к себе. Они смотрят так, будто остальным никогда не понять.       Но Гейл понимает гораздо больше, чем хотелось бы Эвердин: он видит победителей насквозь. Они не более, чем убийцы и лжецы, пошедшие на убийство детей ради спасения собственной шкуры. Они всего лишь лицемеры, воспевающие величие Капитолия. Предатели и трусы.       Хоторн видит это столь отчетливо, что относится к Китнисс уже не так, как прежде. Он знает: она не такая, как другие победители. Но и не та Китнисс, которую он любил. Арена, подобно чудовищу из старых мифов, сожрала ее душу, выбросив плоть на потеху бессердечных жителей столицы.       Возможно, поэтому Гейлу нравится смотреть на Энни Кресту. Девушку, лишившую Капитолия победителя. Сумевшую сохранить душу, но потерявшую разум. В Энни нет ни капли фальши. Она словно зеркало отражает все уродство и жестокость Голодных игр, напоминая ярким жителям столицы, что их праздник построен на страданиях невинных.       — Почему ты грустишь? — голос Энни тих, словно журчание горной речушки, а глаза цвета моря смотрят сквозь него.       Гейлу хочется протянуть руку и заправить ей за ушко непослушный локон ярко рыжих волос, в которых играют солнечные лучи, но не смеет — Энни не переносит чужих прикосновений.       — Китнисс еще не вернулась с задания.       Энни понимающе кивает, ведь в этой вылазке сойку сопровождает Финник, отчего Креста не находит себе места с самого утра. А Гейл чувствует укол вины, потому что больше переживает за выполнение миссии, чем за благополучие девочки, бывшей его лучшим другом с пяти лет.       — Не волнуйся, Финник позаботится о ней, — с легкой улыбкой, которая всегда появляется на ее лице при упоминании любимца Капитолия, шепчет Креста.       — Ты этого не знаешь, — Гейл сжимает ладони в кулаки, чтобы не поддаться искушению, не схватить ее за хрупкие плечи и хорошенько встряхнуть. Чтобы из ее хорошенькой головки наконец-то вылетели все мысли о Финнике Одэйре, "Золотом мальчике" президента Сноу. Образцовом победителе, искусном лжеце, умелом любовнике и расчетливом убийце.       Энни чуть хмурит брови, обдумывая слова Хоторна. Она всегда думает прежде, чем ответить. Вот только выводы сошедшей с ума девочки всегда оказываются неожиданными. А Гейл смотрит на нее словно привороженный, не в силах отвести глаз от той, что одолела Капитолий своей слабостью.       — Финник хороший, — уверенно говорит Креста и на какой-то момент в лазурных глазах мелькает тень давно утраченного разума.       — Только когда дело касается тебя, — припечатывает Хоторн, горько усмехаясь. Но Энни его уже не слышит, она снова в мире иллюзий, где нет ни смерти, ни жестокости. Из которого ей так не хочется возвращаться. — Возможно, однажды ты расскажешь мне, куда уходишь...       — Я бы на это не поставил, шахтер, — голос Одэйра раздается совсем близко, за его спиной.       Гейл с ненавистью смотрит на разрушившего хоть какое-то подобие умиротворения победителя. Одэйр одаривает его улыбкой, больше напоминающей акулий оскал, его одежда и руки перепачканы в крови, которую он не удосужился смыть, спеша найти Энни.       — Тебе и нечего ставить, — выплевывает Гейл. — Все твое богатство осталось в Капитолии.       — Я все еще владею самыми темными секретами сильнейших мира сего, — голос Финника мягок и тягуч, но рука, сжимающая смертоносное копье по-прежнему напряжена. — Твой секрет мне тоже известен, шахтер, — переводит взгляд на думающую о чем-то своем девушку.       — Я больше не шахтер, — с вызовом говорит Гейл.       — Но как и прежде западаешь не на тех девушек, — Одэйр легко преодолевает разделяющее их с Энни расстояние и, сняв с себя куртку, накидывает ее на плечи Кресты.       Энни даже не моргает, но Гейл знает на собственном горьком опыте, что позволь он себе такую вольность, то у девушки случился бы сильнейший приступ паники. Какая ирония: только в объятиях профессионального убийцы она чувствует себя в безопасности.       — Энни не твоя вещь. Она не один из трофеев, которыми одарил тебя Сноу! — Хоторн бы с удовольствием выпустил в Одэйра автоматную очередь, но знает, что не успеет снять предохранитель, как трезубец раскроит ему череп. Не Гейл здесь лучший убийца.       — Она мое самое большое сокровище, — Финник бережно убирает прядь волос ей за ушко, потеряв к Хоторну всякий интерес. — Не обманывай себя, ты мне не соперник. Я не позволил Сноу и Панему отобрать ее. Справится с тобой будет в разы легче, — едва уловимая угроза проскальзывает в тоне Одэйра, а брошенный напоследок взгляд яснее любых слов обещает смерть.       — Когда-нибудь, Энни поймет, какое ты чудовище и уйдет.       — Когда-нибудь и Огненной-Китнисс не будет нужна поддержка ее друга детства, и уже ни что не сможет защитить тебя от смерти. Как думаешь, какой день настанет раньше?       Гейл хочет ответить, что в этом споре Одэйру не победить, но Энни приходит в себя как всегда неожиданно. Радостно улыбнувшись, Креста вскакивает на ноги и виснет на шее у Финника.       — Ты вернулся!       Финник крепко прижимает хрупкое тело к себе, бросая предостерегающий взгляд на Хоторна.       — Как и обещал, принцесса, — улыбается Одэйр, чуть отстраняя любимую. — Пойдем внутрь, становится холодно.       Гейл молча смотрит, как Победитель за руку уводит Энни прочь, забирая с собой те крохи тепла и радости, что он чувствовал рядом с ней.