Душ. Подглядывай на здоровье, любимый

Всё это время Алисе очень хотелось надеть обратно рубашку. Чтобы меньше смущаться. И чем дольше тянул Паша с переходом от слов к действиям, тем больше было её смущение. И удерживало от возвращения рубашки только нежелание, чтобы Паша огорчился. — Алиса, «так», то есть обнажение наедине, немного опасно. Даже не немного, а очень. Так что через камеры — самое то. И видно достаточно, и дотянуться невозможно. — Я бы не сказала, что опасно. Судя по тому, как спокойно ты любуешься моей грудью всё это время, ничем не проявляя желания коснуться. — Потому и не проявляю, что опасно. Смотреть-то я уже привычный. Даже не через камеры…, а залив, потом душ, теперь комната. … А вот касаться… Этого я ещё не делал. Алиса, я просто понятия не имею, что могу натворить, если коснусь. Вот и решаю всё сижу — можно рискнуть или нет. — Я же разрешила… — Алиса, я уже объяснял. Твоё разрешение — это конечно классно. Это восторг и торжество. А вот имею ли я право сам себе разрешить … пользоваться твоим разрешением… тут ещё подумать надо. — А что тут думать? Я пока не предлагаю ничего такого особенного. — А по мне так это уже очень даже особенное. Уже один твой вид так близко… без рубашки… эпохальное впечатление. — Я имею в виду, что не предлагаю того, что требует более старшего возраста. — В том-то и дело. Что возраст пока ещё требует ждать хотя бы годик до полной свободы действий. — Можно пока ограничиться тем, что уже можно. — Ты права. Вопрос только в том, смогу ли я ограничиться. — Если тебе так трудно… Я могу надеть рубашку. Зачем же тебя зря дразнить своей наготой. Говоря это, Алиса набросила рубашку, с удовлетворением отметив по выражению Пашиного лица, что он предпочёл бы видеть её без рубашки. — Я не говорил, чтобы ты надевала рубашку. Снимай обратно. — Поздно. Я уже надела. — Долго ли снова снять. — На этот раз сам снимай. — Уверена? — Попробуй.