Я бы хотел умереть с тобой в одной ванне

      Весна. Грёбанная весна. Натуральная женщина с постоянными соплями, капризами и сменой настроения в течение часа. Чёрт бы побрал эту весну. Даже цветущая вишня не радовала.       Ветки назойливо скрипели, изредка задевая окна палаты одной из Сеульских больниц.       Тихий голос или же громкий шёпот — понять невозможно. Он действовал на нервы, но принадлежал слишком дорогому человеку, чтобы попросить его заткнуться.       — Сынок, знаешь, это всё пустяки. Ты должен верить в себя, и пока здесь, — мать показала тонкими, слишком тонкими пальцами куда-то посередине грудной клетки, — есть то, что заставляет отступить даже самые тёмные времена, даже саму смерть, стоит продолжать бороться, — она улыбнулась. Слишком измученной выглядела её улыбка, чтобы казаться тёплой.       — Что это? Саму смерть? Бред, — парень был измождён, на слишком худом лице темнели скулы. Было видно, как сжимается челюсть. Прикрывая глаза, он хотел, чтобы всё скорее закончилось.       — Это семья. Семья, друзья, самые близкие люди. И их любовь. Только это способно уничтожить мрак, что когда-нибудь поселится в душе. Как лучи солнца «разгоняют» тени на улицах, так искренняя любовь прогонит тени из твоей души. Ведь благодаря душе мы болеем или, наоборот, начинаем ходить после тяжёлой болезни.       — Но у меня есть только ты! — голос срывался, хрипел, слова эхом звучали в голове. — Разве ты не помнишь?! Все оставили меня, как только узнали…       — Послушай, — мать прервала его.       Холодной рукой стала вытирать подступившие слёзы сына. В последнее время у неё всегда такие руки. А ведь раньше эти руки могли запросто согреть замёрзшие ладошки, нос, растопить кучку льда. Но это было так давно, это выглядело слишком неправдоподобно в сравнении с теперешними событиями. Парень уже не уверен, реально ли это всё. Было ли это когда-то.       К О Г Д А-Т О.       К О Г Д А-Т О      О Н      Б Ы Л      Ж И В.       Он не уверен. Может, он всё придумал?       Б о л ь н а я      ф а н т а з и я.       Весенний дождь грохотал по подоконнику больницы. Он представлял, как бьются стёкла от ударов капель, разлетаются по палате. Грохот наполняет помещение, и отчего-то он слышит крики чаек. Один осколок отлетает слишком далеко, он почти возле горла.       — Послушай, — холодные руки проскользили к подбородку, мягко легли на плечи. Парень дернулся, пожалуй, слишком резко. Мать будто не замечала, она застыла, просто говорила. Робот. Живая кукла. — Это совсем неважно. Иногда так бывает, что любви одного человека может хватить, чтобы спасти целый мир, а другого не хватит даже для того, чтобы спасти себя. Даже когда меня не будет рядом, я буду защищать, — её руки легли на грудь парня, — твоё сердце от мрака.       М Р А К.       А      Н Е      П О З Д Н О      Л И?       У       М Е Н Я      Е С Т Ь      Ш А Н С?       Дождь забарабанил с новой силой.       — Мам, а зачем нужен дождь? — мальчик лет шести, промокший насквозь, пытливо осматривал мать, ожидая ответа.       Они бежали из магазина и как раз попали под дождь. Эти противные капли непонятной воды, пронизывающие насквозь. Асфальт дребезжал, и дождь заливал глубокие морщины на нём ледяными слезами. Зачем нужен дождь? Какая от него польза людям?       — Милый, разве ты не чувствуешь? — мать повела носом по воздуху и улыбнулась, будто то, что она вдохнула, стоило всей её несчастной жизни. — Этот запах. После дождя всегда пахнет небом, — она ласково зажмурилась, но совсем неискренне, и опустила горячую, живую ладонь на макушку ребёнка.       Тепло на волосах, стекающие капли по лицу и запах неба застряли у него в памяти.       П А Х Н Е Т      Н Е Б О М.       М Е Р Т В А Я      Т И Ш И Н А.       — Мам, зачем ты так…       Глаза полны такой острой боли, что её можно достать и резать эти железные кровати. Он держался.       И З      П О С Л Е Д Н И Х      С И Л.       — Мам… Я… Останься со мной.       Н А В С Е Г Д А.       — Обещай, что не бросишь меня.       — Обещаю, милый, обещаю, — прикосновения подушечек пальцев были слишком тёплыми, слишком трогательными. Паренёк уткнулся лицом в руку и, кажется, начал засыпать. Последнее, что он услышал: «Я никогда тебя не брошу, никогда», — и провалился в сон.       Возможно, он понимал, что это ложь. Его всегда окружала ложь, часто «во благо», но разве не всё равно, какая ложь? Искажение реальности, во благо или нет, есть ужаснейшая вещь. Возможно, ужаснее только слабость. Он хотел сказать матери, как сильно любит её, ведь после случившегося она ни разу не слышала этих слов от него. Хотел. Очень. Слишком сильно, сильнее, чем жить.       Но этому не суждено было случиться.       Через пару дней его мать скончалась от рака легких.