Хризолит. Несколько слов спустя.

– А если у нас не получится?

             Я понимаю, что что-то случилось, как только переступаю порог прихожей. Гарри не выходит встретить меня. Хотя его пальто, висящее на крючке, говорит о том, что сам он дома. Конечно же, Гарри мог бы быть занят своими делами, принимать душ или разговаривать по телефону. Но я не слышу его голос. Только голоски Бэтт и Майкла. Из гостиной.       Возможно, Гарри просто спит, и я накручиваю себя. Медленно разуваюсь и прохожу в сторону лестницы, чтобы подняться в спальню, потому что свет на кухне и столовой выключен.       - ПаЛу! – первым звонит голос мальчика.       - Тише, Майки, ты разбудишь папу… - одергивает пятилетнего Бэтт. По взгляду дочери я понимаю: что-то не так. – Папа, привет, - она обнимается со мной и подставляет щеку для поцелуя, а затем подхватывает мальчика на руки и поднимает.       - Привет, привет, Майки, - провожу рукой по темно-русым волосам сына и щелкаю пальцем по носу. – Где ваш Паппи? У нас какое-то серьезное происшествие, Бэтт?       Двенадцатилетняя дочь чуть кивает в сторону лестницы. Я прошу её присмотреть за Майклом еще немного, поиграть в машинки на ковре, а сам поднимаюсь наверх в нашу с Гарри спальню. Возможно, что он просто приболел. Осень в этом году такая мерзкая и ветреная. Только болячек в нашем доме не хватало. Но больше всего я боюсь, что у Гарри случился новый приступ, а меня не было рядом. Чем реже они стали, тем больший ужас меня охватывает от одной только мысли. Последний приступ у Гарри произошел более четырех лет назад. Он был настолько внезапным. И мы оказались к нему настолько неподготовленными. Что… Я думал, что мы не переживем морально ту ночь. И как бы сам Гарри не успокаивал меня тем, что это просто время от времени проявляющиеся последствия на почве новых переживаний. Что такое случается. Что он читал об этом в умных книжках. Спокойствие – не мой удел.       В тот год Гарри пришлось уволиться со старой работы, во-первых, у него разладились отношения с коллективом, я давил на него, желая уберечь от этого полного крыс места. Во-вторых, после того, как мы усыновили второго ребенка, первое время он, напротив, часто хмурился и ходил темнее тучи. А затем мы, наконец, переехали в Холмс-Чапел, как и планировали, но этот переезд забрал у нас много сил. Более того, Бэтт была сильно против и не хотела расставаться со старыми друзьями, так что дома закатывались слезные истерики. Майкл как назло приболел, а ему был всего годик. Все это вылилось в резкий эмоциональный срыв, который настиг Гарри как всегда ночью. А я не был готов.       Поэтому, когда я открываю дверь нашей спальни, в которой выключен свет, мои мысли стараются заранее настроиться на самое худшее. Но голос Гарри раздается в следующую же секунду:       - Я не сплю.       Выдыхаю.       - Хэй, детка, я вернулся, включить свет?       Гарри не отвечает, но, вероятно, его ответ отрицательный, потому что в качестве компромисса он сам включает тусклый ночник у кровати. И снова ложится на покрывало, а его выражение лица растоптано. Мне становится не по себе, но я прохожу и присаживаюсь рядом на край кровати.       - Прости... я не приготовил ужин сегодня, - вздрагивают плечи Гарри.       Моя ладонь опускается на его бедро и нежно поглаживает, я чувствую волны мурашек, что разбегаются в разные стороны.       - Это не страшно, - чуть постукиваю пальцами. - Скажи мне, что случилось?       Гарри молчит, отворачиваясь носом в подушку. А я терпеливо жду.       Мы с Гарри супруги уже больше девяти лет. Вместе же все тринадцать. Поэтому "мы знаем друг друга вдоль и поперек" - это не просто красивый речевой оборот, это действительно так. Я знаю, что даже спустя столько лет Гарри никак не научится говорить сразу и вслух о своих проблемах. Хотя бы мне. Я не виню его за это.       После шести лет в изнуряющем Лондоне, мы, наконец-то, вырвались на свободу. Как и мечтали. Сбежали туда, где нас никто не знает. Купили небольшой дом. И начали в который раз все по-новому. Разумеется, теперь до работы мне приходится добираться намного дольше прежнего. Зато Гарри на новом месте намного спокойнее, ближе, и он всегда может присмотреть за детьми. Он получил высшее образование и стал педагогом начальной школы. С работой в Лондоне у него не сложилось. Он не заработал ничего кроме стресса. Терпел пинки от коллектива, но все же сорвался. На третий год я буквально заставил его подать заявление на увольнение по собственному желанию. Еще несколько месяцев он пребывал в состоянии на грани депрессии. Именно тогда я и решился на переезд. В тот момент, возможно, это решение только подлило масла в огонь. Особенно умело это делала семилетняя Бэтт. Но сейчас, оглядываясь назад, мы с Гарри понимаем, что все сделали правильно.       Люди здесь совсем другие. Гарри обожают на работе, а он обожает свою работу. За последние три года он снова расцвел. Выжатый Лондоном, людьми, спешкой, он, наконец, обрел себя. И распустился. Разумеется, для меня Гарри всегда был у грани идеальности. Но Холмс-Чапел превратил его в настоящий роскошный алый цветок.       - Ты скажешь мне? - настаиваю еще раз, но очень мягко. - Или мне придется вытягивать из тебя...       Гарри переводит на меня взгляд. Зелень настороженно поблескивает. Я уже очень давно не видел этот взгляд. Наша жизнь здесь последнее время была стабильной и спокойной. Что я не могу разобраться, в чем же кроется причина.       И, прежде чем я повторяю свою просьбу в третий раз, мой муж, наконец, произносит:       - Я с самого начала знал, что это плохая идея...       Этот ответ только прибавляет мне вопросов. Но я осторожно перехватываю ладонь Гарри и поглаживаю её большим пальцем:       - Что именно? - притягиваю, чтобы поцеловать тыльную сторону.       - Не нужно было заводить второго ребенка…       Я глотаю почти с трудом. Потому что слышать такие слова от Гарри. Это и больно, и неестественно. Гарри обожает детей.       - Что случилось? – повторяю вопрос, на этот раз мой голос как дерево.       - Майкл, он спросил меня…       Язык прилип к верхнему небу. Я не могу отодрать его. Гарри тоже выдерживает паузу. Не особо желает продолжать. Хотя мой взгляд умоляет его, спрашивая: что, как, зачем, почему, когда? В немом формате. Но Гарри не торопится. Его пальцы подрагивают в моей руке. Дрожью отстукивают, как маленькие молоточки.       В следующую секунду часть меня старается подсунуть мне идею, что Майкл спросил ЭТО не специально, может он не так выразил свою мысль, он же ребенок, ему всего пять лет. И мало ли что он мог ляпнуть. Но Гарри опережает мой порыв бреда.       - Я знал, что он ЭТО спросит с самого начала, понимаешь?       - Ему ведь только пять… - хочу начать я. Но я снова прерван.       - В этом и проблема! – вздох Гарри пропитан отчаянием.       Он отрывается от постели и падает прямо в мои руки. Прижимается. Его ладони обводят мою спину, замирают на лопатках. Мои – в разбросе. Одна удерживает его за пояс, другая зарыта в волосы, гладит его по голове.       - Луи, ты ведь знаешь… хризолиты могут выносить только одного ребенка, помнишь? – Гарри говорит совсем тихо. Пытается успокоить себя, поэтому шепчет. А я киваю. Прижимаюсь губами к его виску. – Это все знают. – Гарри похрипывает. Я уверен, у него дрожит его очаровательная притягательная нижняя губа. – Это ведь просто факт, так заложено природой.       - Боже…       - Майкл знает, - Гарри приподнимает плечи и зажимается, так чтобы дрожать меньше. – Он спросил у меня.       - Откуда он знает? – прижимаюсь поцелуем к линии скул. Вбирая губами нарастающую в Гарри тревогу.       - Дети во дворе, что постарше… Сказали ему. Он прибежал домой в рыданиях, мы с Бэттани с трудом успокоили его, он спрашивал и спрашивал, почему они говорят, что я не его папа, а я… не смог ничего ответить, Луи.       Молчу. Позволяя Гарри снова отвоевать власть над своим голосом и продолжить.       - Я все эти пять лет думал, что скажу ему, когда этот момент настанет… Я всегда знал, что он настанет. Что у нас не будет, как в других семьях, «сынок, настало время поговорить, мы с папой должны кое-что рассказать тебе, ведь тебе уже восемнадцать»… Луи, ему пять лет! Я знал, что все так и будет, и я допустил это… Я позволил нам усыновить Майкла…       - Гарри, ты ведь не жалеешь об этом, правда? – осторожно отстраняю его голову чуть в сторону, придерживая рукой за шею. И заглядываю прямо в его яркие, зеленые глаза. – Правда?..       - Я люблю Майкла, конечно же, я люблю его! – яростно шепчет и снова обмирает. - Только вот… что же мне сказать ему? Я так и не придумал… - шмыгает носом Гарри, мои губы нежно прикасаются к его переносице.       - И спрятался здесь?       - Мне стало нехорошо, Бэтт попросила меня прилечь, - бубнит он, проводит руками по лицу, желая стереть с него нестираемую усталость. – Боже, уже так поздно, нужно покормить детей, прости… я…       Ладонями оглаживаю длинную изящную шею, приникая поцелуем к губам Гарри, осторожным вдохом втягивая в себя его подсбитое дыхание. И он затихает. Подавшись навстречу, зажмурив глаза. Как слепой котенок в поисках тепла. Приоткрывает свой рот с беззвучным придыханием. И замирает без движения, даже не дышит, пока мои поцелуи медленно сантиметр за сантиметр укрывают его щеки и нос.       - Закажем что-нибудь на дом? Может быть, пиццу? Дети будут в восторге, - носом провожу линию вниз по левой щеке до самого подбородка. А Гарри сопит.       - Да, - быстро моргает, отстраняясь, костяшками давит на уголки глаз и смотрит куда-то вниз. Я знаю, в его голове снова все эти мысли. Темные, тягучие, все никак не дают ему покоя. Ведь решение так и не найдено. Ответ на вопрос.       - Я поговорю с Майклом, - обещаю, хотя я сам понятия не имею, что сказать ему. Я сам немного в панике. В моей голове пусто. Ни одной мысли. – Я все скажу… объясню ему, что мы любим его, и что мы его родители, - это ведь самое главное? - Ты будешь рядом, ладно?       - Я не хочу разбивать ему сердце. Что, если он не поймет?       - Он поймет, - поднимаюсь на ноги, а мои руки удерживают ладони Гарри, предлагают ему подняться следом. – Пойдем… уверен, Бэттани волнуется.       Мы медленными шагами пересекаем комнату. Я пропускаю Гарри вперед у порога, аккуратно придерживая руками его за пояс, когда мы шаг за шагом начинаем спускаться вниз по лестнице. И замираем, когда раздается тихий хныч.       - Папа обиделся на меня и никогда больше не заговорит со мной, - хнычет высокий детский голосок.       - Конечно же, нет, Паппи просто очень устал, - голос Бэтт звучит так спокойно и твердо одновременно.       - Что, если он не любит меня. Он не полюбит меня, если он не мой папа, - Майкл вероятно дрожит, и моё тело дергается вперед, желая обогнать Гарри и, спустившись скорее вниз, успокоить пятилетнего сына. Но рука Гарри цепляется в меня намертво, он удерживает меня, чтобы устоять самому.       А пауза сменяется ответом Бэтт. Мои органы принимаются дрожать. Не желают дать мне немного устойчивости. К которой я так привык. И которую отбирать у меня вот так разок в три-четыре года это просто кощунство.       - Разумеется, Папочка твой Папочка, и он любит тебя, Майки, и ПаЛу тоже. А те ребята, они глупые, они ничего не понимают.       - Честно? – в вопросе Майкла все еще слышится недоверие, но оно тает.       - Честно, - соглашается Бэтт.       - Обещай, что не врешь! – клянчит мальчик.       - Обещаю, - а вот теперь я понимаю по интонации: Бэтт паясничает, но продолжает серьезно. – Ты все поймешь, когда вырастешь.       Я удерживаю Гарри от падения. Обхватывая рукой поперек живота, принуждая его уцепиться за поручень. Он стоит на ступеньку ниже, она компенсирует нашу разницу в росте. И позволяет мне еще раз наклониться вперед, чтобы оставить мягкий поцелуй на виске мужа. Которому уже почти тридцать, но который все еще такой же трогательный семнадцатилетний подросток. А он на долю секунды с силой зажмуривает глаза, отгоняя поток эмоций, которые так и норовят взять над ним власть. Но мы ведь спускаемся к детям. Поэтому никаких слез.       Момент затягивается. И кружит мне голову, немного пьянит. Я поддаюсь его влиянию и озвучиваю рядом с ухом Гарри, пока его глаза все еще прикрыты.       - Я бы хотел ещё одного ребенка… знаешь?       Гарри вздрагивает, приоткрывает глаза и разглядывает мое лицо. Пристально, изучающе. Немного смущенно, со сдерживаемой трепетной нежностью и неуверенностью.       - Бэттани все разрулит, если что-то снова возникнет, она ведь у нас очень умная, - поглаживаю спину Гарри чуть пониже лопаток. Он медленно кивает, вытягивая шею, подставляя свое лицо ближе. Под нежный поцелуй.       - Обещаю, мы обсудим это, но чуть позже, ладно? – шепчет Гарри, его взгляд немного мечтающий, немного несмелый. Всё еще взволнованный. Но очень теплый. – Подождем еще немного, хорошо?       Гарри всегда просит у меня время. Прежде чем согласиться. Эти вежливые просьбы, спустя столько лет, не звучат для меня отказом. Напротив, они как согласие. Выпрашивающие немного времени, чтобы свыкнуться с новыми идеями, предложениями, возможностями. Чтобы оценить ситуацию. Я знаю, Гарри до безумия любит детей, и как бы он не накручивал себя, какие бы изощренные проблемы не находил, главного это не изменит.       - Год, два, сколько скажешь, - чувствую мягкие подушечки пальцев, что очерчивают мой подбородок. Под тихий шепот. Но громкое «Ой!» нас прерывает.       - Не смотри, малыш! Ты еще не вырос, - мы с Гарри одновременно оборачиваемся на голос дочери, которая стоит в проходе гостиной и закрывает рукой младшему братику глазки.       - Я еще не вырос, - повторяет Майкл своими по-детски пухлыми губками. И заключает: - Вырасту и пойму!       Гарри улыбается, я вижу, как расслабляются его плечи, когда он сам быстро спускается вниз и подхватывает Майкла на руки. Я слышу, мальчик что-то быстро и растерянно лепечет. Растроганный. Просит прощение, утирая снова намокающие глазки пальчиками. А Гарри тихо о чем-то с ним перешептывается, ласково поглаживая его спинку и прижимаясь носом к детской щеке.       Я даю им разделить эти мгновения наедине, я знаю, у них всё будет хорошо. Мы же с Бэтт уходим на кухню, у нас там целый склад листовок из пиццерии. Отвоевываем себе первенство выбора. Я ставлю чайник на плиту, проверяю, что у нас есть на десерт: побаловать детей.       Гарри и Майкл присоединяются к нам очень счастливыми. Я знаю, что в будущем мы еще вернемся к этой щепетильной теме, пока Майки не вырастет и не постигнет подобные вещи до конца. Я читаю это в глазах Гарри. Он все еще взволнован, но уже намного-намного меньше. Хотя бы не зациклен. Пристраивается поближе ко мне, чтобы успеть воспользоваться своим правом голоса. И, кажется, что спора о грибах в пицце в этот раз нам уж точно не избежать.       Мы не идеальные. И наша жизнь тоже: иногда она умудряется становиться рутиной, сливается в дни сурка, иногда оставляет неприятные воспоминания, заставляет нас оборачиваться в прошлое, переживать. Наша жизнь – это не мед, не шоколад, не молоко, не сладкий воздушный крем. Чаще она теплая, согревающая, но иногда холодит. Это синусоида приподнятая вверх, нижний пик все равно время от времени возвращается в минус. Это работа в прямом и переносном смысле. Мы выстраиваем нашу жизнь по кирпичам, снова и снова. И, может быть, от того, что мы такие неидеальные, то и дело встречающие не катастрофичные, но весьма важные проблемы, может быть, от того, что наша жизнь такая живая, с разными привкусами, нам хочется и хочется двигаться вперед.       Но за одно я спокоен.       У нас получается.