Крайности BTS

XYLO — America мама, это гет, это фемка чимина, мама йаневиноватоносамо

У Чимин опять забинтованы пальцы, под тканью сбитые в кровь пальцы и она с малой заботой прикладывает к ним лед. Балерина худая, тонкие ребра выглядывают из больших прорезей майки, а волосы падают вперед. Намджун смотрит с тоской и с щенячьей любовью в глазах, гладит ее по спине, шепчет что-то тупое успокаивающее на ухо. Чимин смотрит в пол, но там, под теми же ребрам тепло и бабочки жрут изнутри. Не слушая запреты, Чимин все так же глотает таблетки, легкие наркотики барыги с соседнего поворота. От синтетической эйфории качает, перед глазами яркие всполохи и везде круги, тело окрыляет на считанные часы, но за то как. Чимин танцует прекрасно, на зависть остальным стервам из ее труппы, хореограф хвалит и пожирает глазами, да и только. Тощая фигура не дастся плешивому старику за роль примы. Дома ждет всегда теплый и любящий Джун. Чимин репетирует до ночи, до боли в костях и мышцах, пока не начинает ломать через пелену кайфа. Тогда она срывает с ног пуанты вместе с пластырями, с пустым лицом скребет растущий ноготь и набирает сообщение. Тело выжато и пропущено через мясорубку, Чимин еле двигается, лежит звездочкой на полу студии и ждет. Телефон светится белым экраном, на нем диалог с Намджуном и его короткое 'скоро буду'. Чимин любит спать на диване. Он мягкий и с кучей подушек, она сама их когда-то натаскала в квартиру Намджуна. А еще рядом ее любимый полусухой фикус и настежь открытое окно. Джун все время ворчит, что простудится и окочурится, мол нехер спать в одной майке. В серой длинной тонкой майке, с дырками до ребер. И без лифчика. Хотя, так сексуальнее и пусть ходит. Но окно закрыть надо. А как-то у Чимин случилась передозировка. Тогда Намджун ушел в ночную и пришел только рано утром. Повезло, что успел. Чимин лежала в ванной, вся мокрая и говорила сама с собой. Героин. Тело онемело, спать хочется до смерти. Намджун откачивал ее почти день и не разу ничем не упрекнул. Вытащил из ванной, одел в сухую одежду, не давал засыпать и говорил, говорил, говорил. О скидках в продуктовом, о своем тупом боссе, о каких-то сигаретах, о новом вкусе жвачки, о вечно ржущем Хосоке и гнусавом Юнги. Чимин хихикала и училась дышать заново, глотку будто сжали, а легкие сдавило прессом. Намджун успокаивающе гладил ее по волосам, дышал в макушку и носил попить. Джун до отвратительного заботливый, любящий и всепрощающий, а Чимин просто знает, берет и отвечает как может. Намджун любит смотреть на Чимин, когда та на сцене. Там она другая, собранная и прекрасная в белом. Пышная снежная пачка на хрупком гнущимся тельце, ноги стройные и порхают словно бабочка под софитами. Роль съедает ее, Чимин сама, словно лебедь, белая и такая ранимая, руками машет будто крыльями, мечется по сцене в окружении других балерин. И финал, трагичный до слез, лебедь умирает, грудь окрашивается в кроваво-красный и птица падает замертво. Все девушки в труппе прекрасны, но одна особенная и Намджун смотрит только на нее и вслед, когда та уходит за кулисы. Из глаз все еще не уходит восхищение и щенячья любовь. Чимин бывает невыносимой, странной в примеси с детской наивностью. Ей может приспичить встать по середине ночи, включить громко музыку или сделать сок. Она тихо уйдет на кухню и включит свет, хлопнет дверью холодильника, при этом мурлыча что-то под нос. Намджун будет терпеть до того, пока не начнет работать соковыжималка. Шумная махина перерабатывает свежую апельсиновую мякоть и тогда цитрусом воняет все. От запаха чешется и зудит в носу, Намджун не переносит, а Чимин обожает и жадно втягивает аромат. Он будет долго сверлить Чимин взглядом, обопрется о косяк, почешет шею, пока девушка с улыбкой солнца не протянет ему бокал. Всепрощающий Намджун опять снисходительно улыбнется и утащит Чимин на балкон, там под пледом можно тесно прижиматься и целовать в шею и чувствовать на губах апельсиновый вкус, вплоть до утра.